Как могло случиться, что меньше чем за неделю из того сильного страстного мужчины он вдруг превратился в кого-то, кого приходится выносить из торгового центра? Бессмыслица какая-то…

Не помню, чтобы я когда-то раньше с такой радостью и благодарностью реагировала на дорожный знак, сигнализирующий о том, что мы приближаемся к больнице.

– Еще пару минут, – подтвердил таксист, поглядывая на меня через плечо, чего, конечно, делать не стоило, если учитывать скорость, с которой мы сейчас передвигались.

Мы притормозили у главного входа в приемное отделение «Скорой помощи». И хотя мне не терпелось поскорее прибыть сюда, как ни странно, я почему-то замешкалась, когда настало время выходить из машины. Как только я покину салон и пройду через раздвигающиеся стеклянные двери больницы, все станет слишком реальным. Дэвид будет пациентом, больным мужчиной, лежащим на высокой койке с металлическим каркасом, рядом с которой на белой доске будут накорябаны его имя и фамилия. Теперь он будет принадлежать не только мне одной, теперь мы будем уже не одни.

– Я не могу здесь стоять, – с сожалением констатировал водитель. – Это заезд для карет «Скорой помощи».

Как будто в подтверждение его слов сзади появилась машина с включенной сиреной.

– Простите, – сказала я и потянулась к ручке. Пальцы у меня заметно дрожали. Я вступила в прохладу улицы и с удивлением осознала, что вокруг уже становилось темно.

Кто-то из работников «Скорой помощи» обежал только что подъехавшую машину и распахнул задние дверцы настежь. Я почувствовала, как в тревожном ожидании напряглось все мое тело. Я вытянула шею и изогнула ее так, чтобы увидеть, кого сейчас будут доставать из недр автомобиля. Из здания появилась небольшая группа медиков. Они принялись действовать именно так, как я это видела в бесчисленных драматических сериалах про врачей. Только на этот раз все происходило по-настоящему. Сейчас действительно чья-то жизнь буквально висела на волоске. Кто там? Дэвид? Мне стало нехорошо, у меня закружилась голова, и не только потому, что я инстинктивно затаила дыхание в страхе, пока пациента поднимали и опускали, быстро перемещая через занесенный снегом подъезд внутрь больницы.

Пока все это происходило, мне удалось уловить обрывки их разговора, представлявшего собой в основном оценку состояния больного. Переохлаждение… мужчина возраста… замерзший лед… признаки жизни… внутренняя температура…

Единственной деталью, которую мне удалось разглядеть в запеленатом, как в кокон, в красные одеяла мужчине, лежавшем на носилках, была его шевелюра соломенного цвета. Это определенно не Дэвид.

– Сами справитесь? Вас здесь кто-нибудь встретит? Может быть, мне лучше припарковаться и пойти туда вместе с вами?

Эти добрые слова шофера чуть снова не вывели меня из себя.

– Нет. Хотя, конечно, спасибо, вы очень внимательны. Но я справлюсь сама, все будет хорошо, – сказала я и подумала: «Конечно, но только в том случае, если с ним все будет в порядке».

Первый раз в жизни я видела, как смущается лондонский таксист, получив оплату за свои услуги. Но я отдала деньги, не раздумывая.

– Удачи вам и вашему супругу тоже, – мрачно произнес он, отдав сдачу и обнадеживающе похлопав меня по руке.

Все еще чувствуя на спине его взгляд, я вошла в двери больницы. И только вой сирены, возвещающий о прибытии очередной кареты «Скорой помощи», заставил его завести машину и уехать.

Когда я приближалась к главной стойке приемного покоя, ноги у меня дрожали так сильно, что казалось, будто последние полчаса я провела на тренажере. Но никакие физические упражнения не действовали на мое сердце подобным образом. Я ощущала его биение в ушах, а мои ладони покрылись липким потом. Только страх мог проделать со мной подобное. Пытка моя тем не менее продолжалась. Обе девушки оказались заняты телефонными разговорами, и хотя мне пришлось подождать всего лишь минуту-другую, к тому времени, когда одна из них закончила беседу, положила трубку на место и взглянула на меня, мое волнение достигло апогея. Неужели я опоздала?!

– Простите, что вам пришлось ждать. Могу ли я чем-нибудь помочь?

Наконец-то. Из моего горла вырвался какой-то дрожащий звук, и я с трудом узнала в нем свой собственный голос.

– Мне позвонили и сказали, что мой муж – Дэвид Уильямс – доставлен к вам в больницу на «Скорой помощи». Пожалуйста, скажите мне, как мне можно его увидеть?

Конечно, эта женщина совсем не умышленно тянула время, но мне показалось, что у нее ушла целая вечность на то, чтобы набрать на клавиатуре фамилию Дэвида, ввести ее в программу больницы и начать поиск.

– Простите, нам совсем недавно поставили новую компьютерную программу, и мы пока только привыкаем к ней, – объяснила она, глядя на экран и ожидая ответа.

Я-то сама прекрасно разбираюсь в компьютерах. Это часть моей работы, и я едва сдерживалась, чтобы не вырвать у нее клавиатуру и хоть немного не ускорить процесс, занявшись поиском самостоятельно. Как правило, я не подвержена подобным импульсам, но стресс воздействует на всех по-разному. Особенно если в опасности находится твой любимый человек.

Наконец на экране что-то сверкнуло и высветился ответ. Я впилась взглядом в женщину, пока она считывала информацию, которую выдала ей машина. В линзах ее очков отражались какие-то буквы, но, естественно, я не имела ни малейшей возможности каким-то образом их расшифровать. Правда, по выражению ее лица читать оказалось куда проще. Она изучила полученные данные и неожиданно стала особенно серьезной. Мне почему-то сразу же стало трудно дышать.

– Миссис Уильямс, вашего мужа доставили с подозрением на инфаркт на «Скорой помощи». Сейчас им занимается БИТ-группа, и очень скоро его переведут в отделение.

Аббревиатура удивила меня: неужели нельзя говорить по-человечески? Тем не менее я сразу поняла, что речь идет о бригаде интенсивной терапии. Правда, легче мне от этого не стало. А хотелось бы.

– Можно мне его увидеть?

Женщина нахмурилась, как будто то, о чем я попросила, представляло собой сложную проблему, и в этот момент где-то за страхом и ужасом во мне проснулся гнев. Никто и никогда не остановит меня, если я захочу быть рядом с Дэвидом. И неважно, какой пункт протокола или врачебных правил я при этом нарушу.

– Как правило, мы просим родственников подождать до тех пор, пока пациента не поместят в палату в отделении интенсивной терапии, – объяснила она, но тут увидела мое лицо. – Подождите-ка. Может быть, мне удастся попросить кого-нибудь провести вас к нему, пока его еще не отправили в палату.

– Спасибо вам, – с благодарностью пробормотала я.

Женщина сняла телефонную трубку и, с силой нажимая пальцами на кнопки, набрала какой-то номер. Я тщетно напрягала слух, потому что услышать мне так ничего и не удалось, тем более что как раз в этот момент возле стола появилось целое семейство. Я мельком взглянула на супругов. Они прижимали к себе троих малолетних ребятишек, словно пытаясь защитить их от чего-то, а те в это время отчаянно ревели.

– Я только спрошу эту добрую тетеньку, может ли она нам чем-то помочь, – обратился муж к старшему мальчику, укутанному в одеяло и, как ни странно, шумевшему как раз больше всех остальных. – Ты ни в чем не виноват, Марти. Никто тебя не обвиняет, только сейчас ты должен вести себя тихо.

Ребенок изо всех сил старался затихнуть, а мне подумалось, что эти люди, наверное, пришли сюда навестить кого-то из своих пожилых родственников. Но в следующее мгновение все мысли об этой компании улетучились, поскольку женщина, занимавшаяся мной, улыбнулась и снова обратилась ко мне:

– Что ж, новости хорошие, миссис Уильямс. Сейчас сюда кто-нибудь за вами спустится и проводит вас к нему.

– Спасибо вам. Огромное спасибо, – сказала я, сдерживаясь, чтобы не расплакаться. В это же мгновение я увидела, с каким сочувствием смотрит на меня мать только что прибывшего семейства. В таком месте мы все жертвы, и хотя никто из нас не был ранен в буквальном смысле, все мы испытывали жгучую боль.

Я шла за молоденькой медсестрой в ту часть больницы, где сейчас находился Дэвид. Сестра была настолько юной, что со стороны могло показаться, будто сейчас на ней надет карнавальный костюм и она просто хочет выглядеть как настоящая медсестра. Мне всегда было спокойнее видеть пожилых медработников, глядя на которых понимаешь, что они трудятся в этой области уже много лет, а не всего пару месяцев. Теперь же я втайне надеялась, что доктор, назначенный лечить Дэвида, будет определенно выглядеть постарше. Причем чем старше, тем лучше.

Если бы не сестра, указывавшая мне путь, я бы запросто прошла мимо койки, на которой лежал Дэвид. Правда, меня извиняло то, что, когда мы виделись с ним в последний раз, а это было часов восемь назад, он выглядел совсем по-другому. На нем не было никаких трубок, проводов и электродов, тянущихся к жутковатого вида аппаратам. И его кожа не была такого странного серого цвета, вовсе не похожая на человеческую. У койки стояла еще одна медсестра. Она частично загораживала от меня Дэвида, поправляя какие-то трубки, торчащие у него из ноздрей. Я даже была рада этому, потому что у меня появилось несколько секунд для того, чтобы успокоиться и прийти в себя. Мне пришлось только проглотить разочарование и крушение надежд. Я-то до сих пор верила, что его недуг связан с простым несварением, пусть даже и в тяжелой форме. Нет, врачи не стали бы прибегать к помощи такой аппаратуры там, где пациенту могла бы помочь обычная пара таблеток антацида.

Я осторожно обошла обеих медсестер.

– Эй, привет, – неуверенно начала я.

Услышав мой голос, Дэвид сразу же открыл глаза.

– Шарлотта, – ответил мне голос, который, судя по всему, должен был принадлежать Дэвиду. Я знала все оттенки его голоса: профессиональный тон, голос нетерпеливого водителя, голос любящего сына, когда он звонил своей матери и когда звонил моей. Сексуальный, с хрипотцой, низкий тембр – когда он обращался ко мне, и мы при этом находились в комнате одни. Но этот напряженный, вымученный и еле слышный голос не мог принадлежать ему. Я потянулась к его руке, поколебалась, увидев, что из пальца у него торчит какой-то зажим вроде прищепки, но потом все же осмелилась и взяла его за руку, чуть приподняв ее. Он тут же согнул пальцы, обвивая ими мою ладонь, хотя и очень слабо.