Дэни Аткинс - Наша песня

При воспоминании об этом кровь отхлынула от ее лица.

– Скорее всего, я забыла его в прихожей.

Она выглядела так жалко, а я не переставала думать о том, стоит ли потворствовать ее стремлению довести до конца то, что она задумала. Я потянулась к своей сумочке, расстегнула молнию и достала бумажник. Раскрыв его, вытащила оттуда двадцатифунтовую купюру.

– Ой, нет, я не могу, – проговорила Элли, не сводя глаз с банкноты, которую я ей протягивала.

– Этого хватит? Или надо еще?

Элли перестала протестовать и уверять меня, что у нее имеются другие варианты, и протянула руку за деньгами.

– Вполне хватит. Я тебе отдам…

Я пренебрежительно махнула рукой.

– Беги, купи то, что тебе приспичило купить, а потом живо возвращайся. – Я посмотрела сначала в сторону палаты Дэвида, потом Джо. – Сама знаешь, долго я за ними обоими не услежу.

Я несколько раз подряд нажала на кнопку вызова лифта, пока наконец не была вознаграждена тонким звонком, сигнализирующим о прибытии кабины. Двери раздвинулись, внутри не оказалось никого. Правда, это не удивило меня в столь позднее время суток. Вся больница перешла на ночной режим, и пока я шла по указателям к главному вестибюлю и выходу, я не встретила в коридорах ни души.

В вестибюле больницы располагалось несколько магазинчиков, сейчас все они были закрыты, хотя в одном из них наверняка имелось то, что мне необходимо было купить, ради чего я рванулась в ледяную декабрьскую ночь. Я была уверена, что в больничной лавке эта штуковина наверняка красовалась на одной из полок. Мне и нужно-то было всего лишь дождаться утра, пока кто-нибудь из служащих не поднимет железную дверь и не откроет магазин. Я могла бы и подождать… но совершенно не собиралась это делать.

Я выглянула на улицу, где бешеная метель колотилась в автоматические стеклянные двери, потом поплотнее запахнула пальто, подняла воротник и направилась к выходу. Двери с шипением раздвинулись и выбросили меня в декабрьскую ночь вместе с крохотным запасом теплого воздуха, который был в тот же миг проглочен ледяным ветром. Снежные хлопья горстями швыряло мне в лицо, они жгли мне раскрасневшиеся щеки, как рой жалящих насекомых.

К тому времени, когда я наконец одолела больничный двор и вышла через ворота на городскую улицу, мое пальто стало белым. Вокруг было пусто, но, к счастью, светло от оранжевых городских фонарей. Я посмотрела налево и направо, почти не видя ничего, кроме крутящихся снежных вихрей и закрытых магазинов с темными витринами. Внезапно до меня дошло, что бродить по пустынным улицам в незнакомом районе в такой час было, наверное, не самым мудрым решением. Я была уверена, что Джо – который вообще никогда на меня не сердился – сейчас бы просто взбесился, узнав, как я рискую. Ну, хорошо. Я не могла ждать, пока он отговорит меня от этого путешествия или накричит на меня (хотя трудно представить себе, что мой добродушный и сговорчивый муж вообще на такое способен). Он должен был знать, что ничего, кроме крайнего отчаяния, не могло бы заставить меня сегодня вечером отлучиться от его кровати.

Напомнить ему о хороших временах – вот что мне посоветовала медсестра. Я попробовала последовать ее совету, но, похоже, это не сработало. Из прошлого можно было бы вспомнить тысячу эпизодов, но, возможно, оглядываться назад было недостаточно? Может, воспоминания не обладали достаточной силой, чтобы вытянуть его оттуда, где он сейчас находился? А может, ему нужна была информация о чем-то очень хорошем, что ждало нас впереди? Что-то о нашем будущем. Конечно, для этого было несколько рановато, я все понимала. Я не хотела об этом думать до самого Рождества. Я даже мысленно представляла себе этот момент. Будет канун Рождества. Джейк заснет (наконец-то!), и мы останемся только вдвоем, создавая очередное воспоминание для будущего. Джо оставит грязные следы от ботинок возле камина, а я закончу раскладывать подарки под елкой, мерцающей разноцветными огоньками.

Каждый год в Рождество мы обменивались подарками перед тем, как лечь спать. И хотя многим это покажется немного странным, я уже точно знала, что именно заверну в оберточную бумагу, чтобы преподнести ему в этом году.

Магазин находился именно там, где сказала Шарлотта. Неоновая вывеска мерцала в темноте и притягивала меня к себе как магнит. Как ни странно, учитывая поздний час, я оказалась не единственной покупательницей в ярко освещенном супермаркете. Я миновала несколько человек в проходах с нагруженными покупками тележками, рассматривающих содержимое морозилок или в растерянности глядящих на выложенные на прилавках фрукты и овощи. Я не стала думать о том, кто занимается покупкой продуктов в то время, когда все остальные люди спят, а прямиком направилась в отдел личной гигиены, расположенный в самом дальнем зале.

Я сразу же нашла то, что искала. Здесь было несколько образцов – посложнее и попроще. Видимо, технология прошла долгий путь с тех пор, как я в последний раз покупала нечто подобное. Я решила не выяснять все плюсы и минусы каждого образца (что на меня совсем не похоже) или разбираться, какой из них экономичней, а выбрала цифровой вариант (потому что люблю технологичные штучки), который обещал точность до 99 % (потому что люблю определенность).

Я передала продавщице двадцатифунтовую купюру, которую мне вручила Шарлотта, и стала нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, пока она проверяла ее всеми возможными способами. Эта женщина либо от рождения была занудой, либо раньше работала в банке. В отчаянии я сжала руки в кулаки, пока она подносила мою купюру к свету, наклоняла ее то в одну сторону, то в другую, чтобы убедиться, что держит в руках не фальшивку. В конце концов я решила, что в эту ночь в магазине действительно было маловато посетителей.

Наконец, удостоверившись, что я не провожу свое свободное время, занимаясь изготовлением фальшивых денег, она вручила мне мою покупку в белом бумажном пакете. Я совершенно не помню, как вернулась в больницу. Я почти бежала сквозь снежную бурю (что было достаточно опасно, если учесть, как обледенели тротуары), но у меня абсолютно выпало из памяти, как я переходила дорогу и вообще смотрела ли я перед этим по сторонам (что было даже еще опасней).

Я вызвала лифт, но вышла на этаже, который находился под тем, где лежал Джо. Я искала дамскую комнату, которую бы не посещал персонал, как в отделении интенсивной терапии. На этом тихом этаже от лифтов расходились тускло освещенные отделения, и я скоро нашла то, что искала.

Я направилась к комнате с табличкой, изображающей стилизованный силуэт женщины, толкнула дверь и включила свет. Понимая, что веду себя как параноик, – настолько я боялась, что мне кто-то помешает, – я так и не осмелилась достать покупку из пакета, пока не заперлась в одной из кабинок. Здесь я опустила стульчак на унитаз и присела, чтобы прочитать инструкцию. Я изучила ее настолько досконально, как будто завтра мне предстояло сдавать экзамен по данной теме. Какая-то часть меня отчаянно требовала, чтобы я наконец забыла обо всем и просто пописала на эту штуку, но другая слишком уж боялась это сделать: а что я там увижу?!

И вот настал момент, когда я могла бы пересказать всю инструкцию наизусть. Я встала на ноги, достала из коробочки тест на беременность и приготовилась еще раз ждать самые длинные три минуты в своей жизни.

В том, что Элли убежала в ночь, как одержимая, не было моей вины. Я не смогла бы остановить ее, даже если бы попыталась. Но это все равно не избавило меня от чувства ответственности, поскольку я выступила пособницей и сама способствовала ее побегу. Я испытывала самые разнообразные чувства к Александре Нельсон (теперь уже Тэйлор), но забота и стремление помочь в их список не входили. Тем не менее, когда она буквально сбежала из отделения, держа в кулаке деньги, которые я ей дала, я отошла в дальнюю часть палаты, встала у единственного окна, которое выходило на дорогу за больницей, и стала ждать.

Снег валил так густо, что я не была уверена, что увижу ее, когда она будет выходить с больничной территории, но все же увидела. По крайней мере, мне так показалось. Я настолько приблизилась к стеклу, что оно неприятно охладило кожу на моем лице. Да, это была она. Она стояла на тротуаре и казалась сейчас такой маленькой и ранимой, одна среди метели, что мне даже захотелось надеть пальто и побежать за ней. Но это было бы просто смешно, потому что в таком случае возле наших мужей не осталось бы никого из дежуривших.

Я стояла у окна, пока Элли не скрылась из виду. Я посмотрела на часы, запоминая время… на всякий случай… Я понятия не имела, о чем беспокоилась, но никак не могла избавиться от волнения, которое жгло мне кожу, как некое раздражающее вещество. Стоять в углу оказалось довольно зябко, из щелей в раме дуло, и я отвернулась от черного стекла.

Странно, как все происходит в этом мире. Оказывается, у всего есть свои причины. Раньше я никогда об этом не задумывалась, но потом все казалось настолько очевидным, что оставалось только удивляться, почему я вообще ставила то или другое событие под сомнение. Если бы Элли не подумала, что потеряла свою сумочку, она, наверное, не дернула бы за нее с такой силой, что из нее в этот момент что-то выпало. Если бы ее кошелек не выпал, я бы не стала давать ей деньги. Если бы я не дала ей денег, то не ощущала бы ответственности за то, что она выбежала на улицу посреди ночи. Если бы это чувство ответственности не заставило меня отойти в угол и встать именно у того окна, я бы так и не заметила продолговатый предмет за ножками стула. А если бы я не нашла кошелек Элли, тогда все пошло бы по-другому.

Я нагнулась, чтобы достать кожаный бумажник, намереваясь всего лишь поднять его с пола и не прикасаться к нему, пока Элли не вернется. Разумеется, я не собиралась ни открывать его, ни шарить в нем. Но замок оказался слабым. Или, может быть, нечто более могущественное, чем мы сами, двигало нами в ту ночь, потому что кошелек в моих руках раскрылся, как книга. В одной его части между двумя пластиковыми окошками я увидела розовые водительские права Элли и ее банковскую карточку. Все, что и можно было там увидеть.