– Я знаю, что ты думаешь, Элли, что ты всегда думала. Но ты ошибалась.

Когда она все-таки ответила, в голосе ее прозвучала не горечь, а всего лишь усталая покорность судьбе.

– Все это больше не имеет значения. Все это вообще не важно. Особенно сегодня ночью.

– Ошибаешься. Сегодня это значит куда больше, чем все остальное.

– Не думаю.

– И не надо. Просто выслушай меня. Можешь меня потом сколько и как угодно ненавидеть… но не нужно ненавидеть его, Дэвида. Он этого не заслуживает и никогда не заслуживал.

Шарлотта. Восемь лет назад

– Что значит – они расстались? Когда это произошло?

Кипяток, которым я наполняла кружку, перелился через край и начал стекать на стол.

– Шарлотта! – крикнул Пит.

Я поставила чайник на плиту, рука у меня немного дрожала.

– Отойди-ка. Давай лучше я, – сказал Пит, промокнув лужицу тряпкой и таким количеством бумажных полотенец, что их хватило бы, чтобы запеленать египетскую мумию. Я смотрела, как он убирал за мной, прежде чем вылить чай и заварить мне свежий. Все это происходило в рамках круглосуточного порядка, который установился со дня нападения на меня. По-моему, все ребята немного завидовали Дэвиду, который появился на месте происшествия, как Брюс Уиллис, и спас меня. Чтобы как-то это компенсировать, три моих соседа, казалось, исполнились решимости окружить меня такой заботой, вниманием и защитой, которым позавидовали бы даже члены королевской семьи. Скоро мне придется сказать им, чтобы они немного умерили свой пыл, особенно теперь, когда полиция арестовала нападавшего. Но сейчас мои мысли были заняты совсем другими вещами.

– Ну, и когда это случилось? – спросила я, усаживаясь на один из кухонных стульев. – И почему мне никто об этом не рассказал?

– Но ты вроде бы думаешь совсем о другом, – ответил Пит. Он оказался прав. У меня создалось ощущение, что последнюю неделю я прожила в каком-то сюрреалистическом мире, словно выпала из своей нормальной жизни и угодила прямо в развязку телевизионной криминальной драмы. Раньше я никогда не была внутри полицейского участка, но за последние семь дней он начал становиться мне вторым домом.

– Так что же произошло между Дэвидом и Элли? – задала я вопрос чуть иначе, стараясь сохранять безразличный тон, что мне не совсем удавалось. – Это он так решил или она? И почему он мне об этом ничего не сказал?

– Наверное, он не хотел тебя расстраивать, – предположил Пит, загружая в тостер пару ломтей хлеба. Я очень надеялась, что не для меня, потому что у меня внезапно пропал аппетит.

– А почему это должно меня расстраивать? – спросила я как можно более равнодушно, но эта попытка с треском провалилась.

Пит пожал плечами и начал вытаскивать из шкафчика какие-то банки, так что я не смогла разглядеть выражение его лица, когда он ответил:

– Потому что, похоже, все это началось в тот вечер, когда на тебя напали. По-моему, Элли вызверилась на него за то, что он полез в это дело, ну и слово за слово, одно за другое, а потом… – Тут он умолк.

– И что потом? – спросила я, подавая ему банку с ореховым маслом, которую он, скорее всего, и искал.

– Не знаю, – ответил Пит, и его ответ потонул в смачном шлепке огромной порции масла, которую он навалил себе на тост. – Он говорит, что не желает это обсуждать.

– Мне он расскажет, – тихо пообещала я.


Вот только рассказывать он не захотел. В тот день мне пришлось довольно долго ждать, прежде чем наконец я застала Дэвида одного. Оказалось особенно трудно отделаться от Майка, который относился к своим обязанностям телохранителя гораздо серьезнее, чем два его приятеля.

– А нечего говорить, – ответил Дэвид, и жестко-непреклонное выражение его лица дало мне понять, что расспрашивать его не следовало. Ну уж нет, я собиралась разузнать все до конца.

– Пит сказал, что вы с Элли поцапались.

– Мы всегда цапались, – устало ответил Дэвид. – А ты разве не заметила?

Даже слепоглухонемой заметил бы, что их отношения были неустойчивыми и шумными, но он также смог бы понять, что они были страстными, бурными и преисполненными любви. И, наблюдая их с близкой дистанции куда дольше, чем требовалось для осознания этих фактов, я знала все лучше, чем кто-либо.

– Но вы же всегда потом мирились.

– А в этот раз нет.

– Почему же?

Дэвид вздохнул и устало провел рукой по волосам, отчего сделался вдруг ранимым и беззащитным. Мне так захотелось обнять его, крепко прижать к себе и сказать, что все образуется. Мне захотелось его поцеловать.

Я отошла в другой конец комнаты на тот случай, если действительно соберусь проделать что-то подобное. Но мне оставалось задать ему всего один вопрос.

– Пит говорил, что, кажется, вы разругались из-за… – Голос мой сделался робким и неуверенным. – … Из-за меня?

Дэвид поднял голову и пристально посмотрел на меня взглядом, который я не смогла понять.

– Из-за тебя? С какой стати, черт возьми, нам ссориться из-за тебя?


– Сама не верю, что я все это делаю, – бормотала я себе под нос, когда шла по узкой дорожке. Мне бы победно прыгать вверх-вниз и молотить кулачками воздух, когда Дэвид снова оказался свободен. Но вместо этого я стояла у двери дома Элли, мысленно репетируя речь, которую оттачивала целый день. Речь, предназначавшуюся для того, чтобы уговорить ее вернуться к своему бойфренду.

Я уверена, что мамины аналитики смогли бы написать фундаментальное исследование, основываясь на моей жизни и моем гипертрофированном чувстве ответственности. Я хотела, чтобы Дэвид был моим. С самого первого дня, когда его встретила. Но не ценой чужого несчастья. Не так. Мне хотелось, чтобы он смотрел на меня, желал меня и выбрал меня. И не в качестве запасного варианта. Если бы он сам принял решение расстаться с Элли, тогда все было бы по-другому, но я знала, что намеренно или как-то иначе частично несла ответственность за то, что сейчас Дэвид выглядел куда более жалким, чем когда-либо. И решила взять на себя главную роль и разрешить эту ситуацию.

Я услышала за дверью звяканье снимаемой цепочки, выпрямилась и задержала дыхание. Я не узнала открывшую дверь девушку. Ее миндалевидные глаза сузились на миловидном личике, и мой ум судорожно принялся искать ее имя в ячейках памяти.

– Здравствуйте. Вы Лин, да?

Ее глаза сузились еще больше. Если она и дальше будет щуриться, то вообще не разглядит меня, подумала я, сдерживая нервный смешок.

Соседка Элли едва заметно кивнула.

– Что вам угодно? – резко спросила она. – Я собираюсь уходить.

Я посмотрела на ее ноги в пушистых розовых тапочках и мешковатых тренировочных штанах. Мне почему-то показалось, что она говорит неправду.

– Я вас не задержу. Вы не могли бы сказать Элли, что к ней пришла Шарлотта? – попросила я, мобилизовав все запасы вбитой в меня вежливости и стараясь, чтобы голос мой звучал доброжелательно.

– Я не могу этого сделать.

Не могу или не хочу?

– Я на минутку, я просто хотела бы с ней поговорить. Я ее подруга.

Во взгляде соседки Элли явственно читалось, что это не совсем так. Ну, уже не так.

– Я не могу ей ничего сказать, потому что ее здесь нет. Я уже объясняла это Дэвиду. Что это вы все сюда повадились?

Она скомкала заготовленную мною речь, открыв мне, что Дэвид уже успел побывать здесь до меня. Я почувствовала, как уверенности во мне начинает убавляться.

– Элли. Здесь. Нет. Она. У-е-ха-ла. До-мой, – закончила Лин, тщательно выговаривая каждый слог, словно я была донельзя докучливой иностранкой.

– Ах, вот как. Хорошо, спасибо. Я… – Но мои слова уже обращались к дверной колотушке. Лин исчезла.


Мы все пытались уговорить его, но Дэвид оставался непреклонен: он не пойдет на «Бал снежинок». Он сделался упрямым и непробиваемым, как бетонная стена. Если он что-то решил, то сдвинуть его не было никакой возможности. Единственным знакомым мне человеком, отличавшимся похожим упрямством, была Элли. Так что неудивительно, что они загнали себя в ледяной тупик, откуда никто из них не мог сделать ни шага, чтобы выйти из патовой ситуации, ими самими и созданной.

Не моя забота, думала я, прыская духами на шею и в вырез платья. Наплевать. Я изучала свое отражение в зеркале, моргая, когда усеивавшие платье блестки сверкали, словно тысячи крохотных лампочек, пока я вертелась под лампой, рассматривая его со всех сторон. Для студенческого бала платье выглядело чересчур шикарным, скорее оно предназначалось для пышных светских мероприятий. Купив его из дизайнерской коллекции прямо после показа на подиуме, моя мама до сих пор понятия не имела, что мне подошло бы что-нибудь в десять раз дешевле, что мы обычно вместе и покупали. Я тряхнула головой, не желая, чтобы меня тянуло вниз все то, чего я не имела в жизни.

Ребята уже оделись и приготовились к выходу, когда я вышла к ним, и уже успели пропустить по паре рюмок текилы. Когда я вошла в комнату, они восхищенно присвистнули. Отпустив глупую шутку по поводу того, как они все вырядились, я взяла рюмку, протянутую мне Майком.

– А когда приедет такси? – поинтересовалась я.

– С минуты на минуту, – ответил Пит, взглянув на часы.

– Кто-нибудь видел Дэвида? Он знает, что мы скоро уезжаем? – спросила я как можно более беспечно и равнодушно.

Майк как-то странно на меня посмотрел, и я подумала, что моя игра в очередной раз провалилась.

– Он у себя в комнате. Я слышал там музыку, но он не передумает. Не теперь.

Я пожала плечами и просунула руки в рукава пальто, которое мне подал Майк. «Кому нужен бойфренд?» – подумала я. Я оказалась счастливицей Золушкой, которая отправится на бал сразу с тремя принцами. Сколько девушек могли такое про себя сказать?

– Такси приехало, – сказал Пит, отдернув шторы и заметив стоявшую у тротуара машину.

Всей шумной компанией мы вывалились в прихожую и не успели открыть дверь, как звук шагов заставил нас обернуться. По ступенькам легко сбегал Дэвид, одетый в безупречный вечерний костюм. Белоснежная рубашка оттеняла легкую смуглость его кожи, а его живые голубые глаза сверкали, как драгоценные камни.