Дэни Аткинс - Наша песня

– Ну, если честно, Элли, ты едва ли можешь запретить ему иметь друга противоположного пола. В конце концов, у тебя есть я.

– Ты – совсем другое дело, Макс, – ответила я.

– Вот сейчас ты нанесла мне смертельную рану. Просто потому, что я выступаю за другую команду…

– Не поэтому, – прервала я его, втайне довольная тем, что мы настолько сблизились, что даже обсуждали свидания, на которые он ходил. – Разница в том, что у нас с тобой есть целая история. Мы знаем друг друга сто лет. Шарлотта же знает Дэвида ровно пять минут. Как они могут претендовать на какую-то связь? Они практически незнакомы.

Но мне пришлось признать, что для незнакомых людей они слишком хорошо ладили. Она явно была ему ближе, чем любой другой из живущих в доме. И Дэвид это отрицал – слишком рьяно, как мне казалось, – всякий раз, когда я заводила об этом речь.

– Шарлотта – просто соседка. Она ладит со всеми в доме, – возражал Дэвид.

Субботним утром мы лежали в его кровати, и в кои-то веки в доме не было никого, кроме нас.

– Дело в том, что она, кажется, особенно хорошо ладит с тобой.

Дэвид тогда отвернулся от меня, чтобы поставить кружку с чаем на прикроватный столик.

– Ты говоришь глупости. У Шарлотты не очень-то много друзей, так что вполне логично, что она общается с нами гораздо больше, чем с остальными. На занятиях мы с ней тоже не очень часто пересекаемся, так что фактически видимся только дома.

Я благоразумно придержала язык и не стала больше распространяться на эту тему, чувствуя, что можно легко перейти черту и опять поссориться. Но даже когда я упала в его объятия и он устроил мое обнаженное тело поверх своего, я не могла отделаться от какого-то назойливого беспокойства, колючкой впившегося в мое подсознание.

Из прошлого меня вырвал резкий телефонный звонок. Вытащив трубку из кармана и увидев на дисплее слово «Дом», я поднесла ее к уху, волнуясь за Джейка, а потому послав к черту все больничные запреты.

– Алло?

Мне ответил добродушный голос соседки, сказавший именно то, что я хотела услышать.

– У нас тут все прекрасно, Элли. Не надо паниковать.

Как ей это удалось? Откуда она могла знать, что меня настолько охватило ожидание грядущей катастрофы, что каждая мелочь казалась ее предвестником?

– Джейк хотел поговорить с тобой перед сном. – Она понизила голос до шепота. – Он тут немного раскапризничался, и, по-моему, не помешает, если он сможет сказать тебе «спокойной ночи».

– Конечно. Можешь передать ему трубку, Элис?

– Да-да. Он тут рядом. Как ты там, Элли? Есть какие-нибудь перемены?

Я закрыла глаза и ясно увидела Джо в больничной палате.

– Пока нет. Но я не теряю надежды, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал увереннее, чем я себя чувствовала.

– Ну, разумеется, дорогая. Только это нам всем и остается. Даю трубку Джейки.

– Привет, здоровяк, как жизнь? Так поздно, а ты еще не спишь.

– Привет, мам, как там папа? Он с тобой? Можно мне с ним поговорить?

От звука его детского голоса я чуть не сломалась. Любовь, что привязывала его к нам, обвилась вокруг моей шеи, словно цепь, не давая вырваться словам, когда я попыталась ему ответить. Я громко сглотнула. Джейку было семь лет, но он отличался сообразительностью. Если он услышит, что я плачу, он поймет, насколько все серьезно.

– Папа сейчас в палате, сынок. Он еще спит.

– Но ему еще рано спать, – возразил Джейк и понизил голос, чтобы поделиться со мной тайной: – По-моему, Элис и Стэн не знают, когда мне надо спать, мам, потому что они разрешили мне лечь гораздо позже, чем ты.

Я улыбнулась, надеясь, что эта улыбка прозвучит в моем голосе вместо безмолвных слез, которые текли у меня по щекам, когда говорила с самым любимым существом в моей жизни, владевшим почти всем моим сердцем.

– Ну, это только на сегодня, так что ничего страшного. Но вот теперь тебе действительно пора в кроватку.

– А ты можешь разбудить папу до того, как я лягу, чтобы я сказал ему «спокойной ночи»?

Моя рука потянулась к горлу, словно желая сдержать рвавшиеся из меня рыдания.

– По-моему, папе нужно еще немного отдохнуть, цыпленок. Знаешь что? Давай, как только он проснется, я скажу ему, что ты звонил. Годится?

– Пойдет, – ответил он, однако я услышала в его голосе дрожь. Мать всегда все чувствует, даже за многие километры и сквозь треск в телефоне. Она просто все знает.

– Что такое, Джейки? Что случилось?

– Я хочу, чтобы ты была здесь, и папа тоже. Элис и Стэн хорошие, но они все делают не так.

Я ощутила полную беспомощность, услышав голос ребенка, нуждающегося во мне и тянущего меня к себе, в то время как другой конец веревки был намертво затянут вокруг кровати моего больного мужа. Выбор представлялся невозможным: я должна была находиться рядом с обоими, они оба во мне нуждались.

– Как, родной?

Джейк понизил голос до нарочитого театрального шепота, который, я знала, могла услышать Элис.

– Стэн выдавил пасту на мою зубную щетку, но когда я почистил зубы… он их не проверил. Папа так не делает.

Это было одним из множества маленьких ритуалов Джо и Джейка. Джо всегда брал на себя главную роль укладывания сына. Думаю, даже я не могла бы с ним в этом сравниться, а уж у наших доброжелательных соседей не оставалось вообще никаких шансов. Мои руки сжались в кулаки, а ногти с силой впились в ладони, когда я пыталась припомнить слова Джо.

– Так, открой ротик пошире. Посмотрим, как ты все сделал. – Я знала, что там, в нашем доме, мой семилетний сынишка открыл рот, слушая доносившиеся из телефона слова. – Да, очень хорошо. Никаких дырок. Прекрасно, милый мой.

Джейк на мгновение умолк.

– У тебя получилось не как у папы, – мрачно заявил он. – И ты не дала мне пять.

– Извини, дорогой. Обещаю, что в следующий раз у меня получится лучше… пока папа снова не начнет проверять твои зубки.

Он остался доволен моим ответом и заснул с надеждой на лучшее завтра. Как же я ему завидовала!

Слишком взволнованная и измученная, чтобы оставаться в комнате для посетителей, которая все больше и больше напоминала тюремную камеру, я вышла в коридор и поплелась в сторону палаты Джо. Врачи буквально толпились в комнатке с прозрачными стенами, так что оказалось практически невозможно разглядеть кровать, а уж Джо – тем более. Я вытянула шею, выискивая сердобольную сестру, которая чуть раньше позволила мне зайти к нему, рассмотрела ее в дальнем углу палаты и с надеждой стала ждать, когда наши взгляды пересекутся. Она прочла в моих глазах немой вопрос и грустно покачала головой. Войти мне пока было нельзя.

Мне пришлось признать, что Джо в тот вечер получил львиную долю внимания врачей. Я прошла через двойные вращающиеся двери, которые вели в холл, теряясь в догадках, хорошо это или плохо. В уравнении содержалось слишком много неизвестных. Соответствовало ли число врачей тяжести состояния больного? Зависела ли от него вероятность благоприятного исхода? Я опустилась на верхнюю ступеньку застеленной линолеумом лестницы и вздохнула. Не надо быть математиком, чтобы понять, что шансы не так высоки.

Словно страус, я уткнулась головой в колени, стараясь не думать ни о чем, кроме того, как освежает гуляющий по лестнице сквозняк после жарко натопленной палаты. Но снизу доносился не только прохладный ветерок. Я едва расслышала первые ноты, однако уши у меня, похоже, более чувствительны к музыке, чем у большинства людей. Мелодия, смешанная с запахом антисептика, вдруг заставила меня вспомнить компакт-диски с записями классики, которые я попросила поставить в родовой палате в тот вечер, когда Джейк появился на свет. Я очень хотела, чтобы первым, что услышит пришедший в этот мир ребенок, стала музыка. Но в действительности ничего нельзя было расслышать за моими бурными рыданиями от счастья и облегчения и за восхищенным восклицанием Джо: «Это мальчик!»

Словно зов сирены, музыка заставила меня подняться на ноги. Я спустилась на полдесятка ступенек и остановилась, прислушиваясь. Где-то на нижнем этаже хор слаженно пел рождественский гимн. Я не заметила, как с силой вцепилась в перила, пока не опустила глаза и с облегчением не увидела в полумраке костяшки собственных пальцев. «Тихая ночь». Каковы были шансы, что из всех рождественских песен они выберут именно эту? В этот вечер память и совпадения сплетали наши жизни в живой гобелен, и я вдруг подумала, чему я вообще удивляюсь.

Я взяла пачку страниц с партитурой и в очередной раз начала их быстро перелистывать.

– Да успокойся же, Элли, – произнес Дэвид, сидевший на другом конце моего небольшого обеденного стола.

– Не могу, – ответила я. – Мне просто нужно проверить порядок партий.

Он потянулся через стеклянную столешницу и взял меня за руку.

– Ты уже четыре раза его проверяла. И сделала все, что могла. Ты полтора месяца билась над этим. Концерт пройдет прекрасно. Если ты станешь и дальше продолжать в том же духе, то просто свалишься. И ты почти ничего не ела, – заметил он, кивнув на тарелку с двумя свиными отбивными, на которые я не могла смотреть. Меня просто тошнило от одного их вида, как они лежали в холодной подливе с плавающими в ней мелкими капельками жира.

Я взяла тарелки и сунула их в мойку.

– Я знаю, ты думаешь, что я дура, но организация этого концерта – огромная ответственность. Мне надо быть уверенной. – До выступления оставалось меньше суток, и я превратилась в комок нервов. – Честно говоря, если бы я знала, что мне придется на себя взвалить, никогда бы на это не согласилась.

– Нет, согласилась бы, – возразил Дэвид, подходя ко мне и обнимая за талию. – Ты не смогла бы им отказать.

– Может, и не смогла бы, – честно призналась я. – Но у нас с тобой не было ни одного вечера с тех пор, как я в это ввязалась.