– Вон там моя компания, – объяснил он, понизив голос, хотя не было никакой опасности, что кто-то из них сможет нас подслушать. – Слушай, а может, ты немного отстанешь, а потом спустишься вслед за нами? Тогда увидимся внизу, идет?

Я улыбнулась и кивнула, стараясь сделать вид, что не заметила его полного надежды взгляда. Он казался неплохим парнем, но меня не интересовали очередные мимолетные отношения. Абсолютно все в моей жизни обладало ограниченным «сроком годности», даже семья, как мне представлялось.

– Хорошо покататься, – пожелал он мне, отъезжая в сторону своей компании. – Держу пари, это будет по-настоящему круто.

Его слова оказались куда более пророческими, чем он мог себе представить.

Когда последний из пассажиров нашего фуникулера укатил в направлении размеченной трассы, я услышала внутренний голос, исполненный осмотрительности и здравого смысла, убеждавший меня отправиться вслед за ними. Но я пропустила его увещевания мимо ушей.

Я дольше обычного прилаживала лыжи и надевала очки, позволив группе Роба сделать основательный рывок на старте. Я не хотела, чтобы они думали, будто я набиваюсь к ним в компанию, и вовсе не желала, чтобы какой-то там любопытный старший братец с командирскими замашками отправил меня прочь, как нашалившую школьницу. Гора – эта не частное владение, и они не могли помешать мне ехать вслед за ними по их лыжне, так ведь? Я досчитала до двухсот, прежде чем воткнула палки в белый снежный наст и заскользила вперед.

Стоял один из тех восхитительных морозных деньков с сияющим чистым синим небом, когда кажется, что лучше лыж нет ничего на свете. Под ногами лежал толстый слой пушистого снега, выпавшего за ночь, я катилась по впечатанным в него глубоким лыжным следам, которые, словно указующие вехи, манили меня вперед. Я на мгновение замешкалась, доехав до ограды с распахнутой настежь калиткой, за которой лежала горка снега, представляя собой миниатюрную копию горы, с которой я собиралась съехать. А надо ли мне это, раздумывала я, нахмурившись, глядя на крутой спуск, начинавшийся почти сразу за деревянным забором. Я посмотрела вниз и увидела, что почти вся группа Роба уже катилась вниз по склону. Они довольно значительно оторвались от меня. Солнце светило мне в глаза, и я поднесла руку ко лбу, словно козырек, наблюдая, как они зигзагами двигались по глубокому нетронутому снегу, рассекая его, словно художник, кладущий быстрые мазки на холст. Я обернулась туда, откуда только что прикатила, на дорожку, ведущую к размеченной трассе. Ехать… не ехать? С минуту я колебалась, потом скрипнула зубами, сдвинула очки со шлема на глаза и направилась к неопробованной трассе.

Первые сорок пять секунд моего спуска оказались весьма непримечательными, а последние сорок пять – совершенно незабываемыми. У меня под ногами лежала трудная трасса, однако не настолько, чтобы я не могла насладиться первозданной красотой заснеженных гор, от которой захватывало дух. Я объезжала каменистые пятна, торчавшие из белого покрывала, словно острые серые зубы, готовые в любой момент укусить. Снежный проем сузился, и мои руки инстинктивно вцепились в лыжные палки, когда я напрягла все силы, чтобы сосредоточиться. Слева от меня склон резко обрывался вниз, и краем глаза я увидела вдалеке плотное скопление елок, укутанных толстым слоем снега. Помню, я еще подумала, что издали они выглядели совсем крохотными, почти нереальными, игрушечными, скорее напоминая малюсенькие фигурки на рождественском торте, нежели настоящие деревья.

Всего через несколько секунд кулинарные аналогии приняли не столь идиллический оборот, когда я увидела, как снег под моими лыжами начал смещаться и менять плотность. «Похоже на просеянную сахарную пудру», – помнится, подумала я, не понимая всей важности того, что вижу. Затем раздался звук, напоминающий грохот колес товарного поезда, быстро мчавшего с горы позади меня. Я слышала его рев даже сквозь бившиеся в ушах удары внезапно участившегося пульса. Я рискнула быстро оглянуться назад и тут же об этом пожалела. Вершина горы, всего несколько мгновений назад столь величественная и неподвижная, вдруг ожила, словно дремлющее белое чудовище. От нее отвалилась огромная снежная шапка и со все нарастающей скоростью скользила и струилась вниз по склону за моей спиной, поглощая на своем пути снег и извергая его в виде громадной белой стены, смертельно опасной и настигающей меня. Я пригнулась пониже и постаралась прибавить скорости, все еще не осознавая, что убежать от нее невозможно.

Воздух вокруг наполнился плотной снежной пылью, несущейся вниз и пытающейся достичь подножия склона раньше меня. Я понимала, что всего через несколько секунд преследовавшее меня чудовище окажется впереди. И тут сквозь снежную пелену, из ниоткуда возникла темно-синяя вспышка, или так мне показалось. Метрах в десяти впереди меня мой путь пересекла тень. Это оказался еще один лыжник, мужчина или женщина – определить было невозможно. Но его, как и меня, вот-вот должен был проглотить один из самых опасных и ненасытных в природе хищников. Мчавшийся впереди меня лыжник оглянулся, и я заметила, что это мужчина. Через какую-то долю секунды он увернулся от надвигавшейся лавины и ринулся ко мне. Все вокруг, казалось, замедлилось, когда меня накрыло адреналиновой волной, и я увидела, как лыжник в синем кивнул влево в сторону обрыва и сам туда свернул. Он опять кивнул, словно требуя немедленного ответа на вопрос. Он говорил мне: прыгай. Спрыгнуть с обрыва и пролететь бог знает сколько метров до заснеженной земли внизу, чтобы увернуться от лавины? Сердце мое сжало что-то еще более холодное, чем ледяной склон, по которому я мчалась. Я каталась на лыжах, но не прыгала. Никогда не прыгала, и сегодня, разумеется, выдался совсем неподходящий день, чтобы начать. Он кивнул в последний раз, гораздо более повелительно, чуть отклонился, окончательно сменив направление, а потом взлетел над краем склона. Какую-то секунду он висел в воздухе, словно большая синяя колибри, окруженная лыжами и палками, а затем стремительно исчез из виду.

Позади меня рев сделался оглушительным, а мои лыжи как будто уже не скользили по снегу, а ударялись и спотыкались о него. У меня не оставалось другого выбора, если только я не хотела быть похороненной под тоннами снега и камней. Я свернула так резко, что чуть не потеряла равновесие и не упала, но в последний момент мне удалось удержаться. Обрыв стремительно приближался. Я понятия не имела, что там внизу: деревья, скалы, изувеченное и искореженное тело еще одного лыжника. Никто в здравом уме и твердой памяти и не вздумал бы прыгнуть. Я решилась.

Я почувствовала, как из-под лыж исчез снег и под ними засвистел воздух. Скорость и инерция моего движения означали, что траектория снижения не была отвесной, вместо этого – всего лишь несколько восхитительных мгновений – меня несло по воздуху, я практически находилась в свободном падении, словно парашютист в затяжном прыжке. Затем вмешалась физика, тяготение или еще какой-то дурацкий научный закон, и я понеслась вниз в отчаянном и хаотичном переплетении палок и машущих рук. Я видела, как на меня надвигается земля, к счастью, без камней, но прямо передо мной показались деревья, которые внезапно сделались совсем не крошечными, не безобидными и нисколько не напоминающими украшения на торте. Вот тут я поняла, что мне и вправду не повезло, поскольку была практически уверена, что мне никоим образом не удастся избежать столкновения с ними.

Я приземлилась почти что на лыжи. Сама не знаю как, наверное, просто повезло. От удара о снег все мои внутренности содрогнулись с такой силой, что мне показалось, будто какие-то из них явно сместились от удара. Каким-то чудом мне удалось не врезаться в плотные заросли деревьев, но передо мной оказалась самая крайняя ель. Если бы она несколько сотен лет назад начала расти примерно на полметра левее или если бы я прыгнула секундой позже, то точно бы в нее врезалась. Я попыталась уйти в сторону, но еще не восстановила равновесие после приземления и в панике не смогла удержать лыжи от перехлеста, отчего взвилась в воздух, после чего рухнула в снег. Внутри меня раздался взрыв боли, какой я в жизни не испытывала, когда моя левая лыжа на полной скорости зацепилась за торчавший из-под снега корень дерева.

В голове у меня завертелся калейдоскоп цветов. Красный: пульсирующая кровь, алые языки боли. Я чувствовала ее везде, но больше всего в левой ноге. Затем синий: мелькнувший рядом со мной, надвинувшийся на меня темно-синий цвет лыжного костюма – не моего, я была в розовом. Последним наплыл белый. Белый был везде: надо мной, подо мной, он залепил мне очки, рот и ноздри, когда я остановилась, уткнувшись лицом в снег.

– Не шевелись! – Такими стали первые сказанные им мне слова.

Позже мне всегда казалось, что в этом первом «представлении» должно было прозвучать что-то более запоминающееся или менее прозаичное, нежели резко отданная команда. Но цели она все же достигла. Я оставила попытки пошевелиться и уронила голову на замерзшую ледяную подушку. Потом резко выдохнула, очистив от снега нос и выплюнув его изо рта. Он оказался с розовыми вкраплениями, словно экзотический сорт мрамора. Вот только во внутреннем кровотечении не было ничего экзотического.

Он опустился на колени рядом со мной, но я видела лишь синюю водонепроницаемую ткань его лыжных штанов. Голос у него оказался на удивление спокойным и ровным.

– Где болит?

– Везде, – ахнула я, слегка царапая губами снег, потому что уткнулась в него лицом. – Она ушла? Все кончилось? – От жуткой паники мой голос звучал как пронзительный крик перепуганной птицы.

– Ушла. Все позади.

Я напрягла слух, но какофония природы сменилась тишиной.

– Тебе повезло, – продолжил он. – Если бы мы не прыгнули именно тогда…

Лежа лицом в снег, с левой ногой, которую словно сунули в огнедышащую печь, я бы не сказала, что мне крупно повезло.

– А если все начнется снова? А вдруг еще один толчок?