Конечно, когда я освободила Дэвида от своих весьма неожиданных объятий, я заметила перемены, которые произошли с ним за пять лет. Он сделался шире в плечах, возможно, даже немного выше. Волосы стал стричь короче, чем раньше, хотя тогда они почти все время скрывались под темной шерстяной шапочкой. Однако наиболее разительные перемены произошли с его лицом: время сгладило мальчишескую мягкость и округлость черт, выточив из него мужчину, которым он стал. Но вот глаза… глаза остались именно такими, которые я беспрестанно видела в своих мечтах и снах. Боже мой, как же я страдала, чуть не до тошноты! Чтобы иметь возможность уйти, я сказала какую-то глупость насчет того, что хочу угостить их чаем по случаю знакомства, и ринулась на кухню, оставив четырех парней и Элли смущенно стоять в коридоре. Я прислонилась к кухонной двери, словно пытаясь отгородиться от нахлынувших воспоминаний, которые яростно обрушивались на меня, как лавина, отчасти ставшая причиной нашей тогдашней встречи. Я закрыла лицо руками и почувствовала, как мои горящие щеки буквально обжигают ладони. Как это было возможно? Какой изощренный и извращенный каприз судьбы вновь свел меня с человеком, которого я видела в последний раз на середине горного склона в Швейцарии? Я зажмурила глаза и припомнила свой последний беглый взгляд на него сквозь закрывавшиеся двери «Скорой»: его лицо не покидала тень беспокойства, когда меня увозили.

Я почувствовала, как сзади кто-то пытается открыть кухонную дверь, и отпрянула от нее. В образовавшийся проем протиснулась Элли.

– Я подумала, надо бы помочь тебе с чаем, ведь ты, наверное, не знаешь, что где лежит, – сказала она с доброжелательной улыбкой.

– Что? Ах да, чай, – торопливо добавила я, лихорадочно оглядывая кухню в поисках чайника.

– Все нормально? – спросила Элли, забавно склонив голову набок и пытливо глядя на меня. Я обнаружила, что смотрю на нее столь же пристально, словно где-то в милых чертах ее лица, в больших продолговатых глазах и мягких линиях розовых губ могла найти ответ, почему Дэвид выбрал ее. Мне хотелось подробно расспросить ее о нем и об их отношениях. Я заставила себя в деталях припомнить последние несколько часов. Обмолвилась ли она, давно ли они вместе, как они познакомились и были ли их отношения серьезными? Нет, конечно нет. С чего бы она стала делиться столь личными и интимными подробностями с кем-то, кого впервые увидела?

Я поняла, что мне нужно соблюдать чрезвычайную осторожность. Надо следить за тем, чтобы не сделать или не сказать ничего, что могло бы вызвать ее подозрения. А пытать ее подобно испанской инквизиции насчет ее интимной жизни уж совсем никуда не годилось.

Не обращая внимания на бушевавшие внутри меня эмоции, мы вместе с Элли приготовили чай. Точнее, это она занималась чаем, а я бестолково стояла рядом, глядя, как ее длинные проворные музыкальные пальцы ловко срывали целлофан с пакетов и ложкой насыпали в кружки сахар. Мое участие состояло в том, что я вытащила коробку роскошных шоколадных бисквитов из пакета с продуктами, которые кто-то для меня собрал.

Мебель в гостиной оказалась получше, чем в большинстве студенческих съемных жилищ, но сидячих мест на всех там все-таки не хватило. Майк с нарочитой галантностью вскочил с крохотного диванчика, чтобы уступить мне место. Готова спорить, что вся эта новизна скоро поблекнет, подумала я, благодарно улыбнувшись в ответ и устраиваясь на еще теплом сиденье. Дэвид расположился в огромном кресле в другом конце комнаты и, когда Элли поставила поднос с чаем на стол, взял ее за руку и нежно притянул к себе на колени. Я пыталась потягивать свой чай, но казалось, что к горлу у меня подкатил комок размером с мяч для гольфа. Ребята оживленно обсуждали какой-то клуб, который им не терпелось «опробовать» тем вечером, и я немного растерянно кивнула, когда они спросили, не хочу ли я составить им компанию. Все это время я не могла оторвать взгляда от руки Дэвида, рассеянно описывавшей круги по изгибу талии Элли. Она подняла глаза и добродушно улыбнулась мне, а я, почувствовав себя предательницей, улыбнулась ей в ответ и с опаской перевела взгляд на Дэвида, который сомкнул руки вокруг ее тонкой талии, чуть крепче прижав Элли к себе. Как же он мог не узнать меня? Верно, тогда я была младше, всего лишь семнадцатилетней девчонкой, в тот день, когда сошла лавина, но ведь внешне я не очень-то изменилась, правда? Мы провели семь долгих, леденящих тело и душу часов, лежа, прижавшись друг к другу, на склоне горы, ожидая, когда же придет помощь. А теперь его руки, некогда бережно обхватывавшие меня, обнимали симпатичную темноволосую подружку. Пальцы, ласкающие ее кожу, заботливо утирали слезы с моих глаз и откинули у меня со лба длинные светлые волосы, когда он осторожно снял с моей головы лыжный шлем. Словно ощутив остроту моего внимательного взгляда, незабываемые голубые глаза Дэвида встретились с моими. В них не было ничего: ни озарения, ни воспоминаний о том, как когда-то наши лица почти касались друг друга. А ведь тогда я чувствовала, как его невероятно длинные темные ресницы щекотали мне щеку всякий раз, когда он моргал. Глаза его представляли собой две синевато-зеленые бездны, когда он отвел взгляд от меня и вновь переключил внимание на Элли, которая только что закончила рассказывать остальным что-то, что я пропустила. Наверное, что-то забавное, потому что все рассмеялись, и я вслед за ними. Дэвид еще крепче прижал ее к себе и легонько поцеловал в уголок рта. Губы мои обожгло, и не только глотком горячего чая, потому что я тоже знала вкус его губ. Теперь он принадлежал ей, у них серьезные отношения – это же очевидно. Но, черт подери, его губы прижимались к моим задолго до того, как познали ее. И каким-то образом мне надо было наконец научиться все это забыть… или же найти себе другое жилье.


Это была наивная школьная влюбленность, и в глубине души я, конечно же, это понимала. Мне давным-давно следовало избавиться от нее и все забыть. Это был пустяк, мимолетное мгновение, один-единственный день, и жила эта страсть куда меньше, чем экзотическая бабочка, которая рождается и погибает в течение суток. Неудивительно, что он меня не вспомнил. И все же у него должно было остаться хоть какое-то воспоминание о том происшествии, если только он не спасал раненых семнадцатилетних девчонок с заснеженных склонов гор семь дней в неделю. Какие-то крохотные обрывки. Но, по всей видимости, нет.

Понятия не имею, какую безумную чушь я несла в ответ, когда они, словно бригада следователей, подробно расспрашивали меня про год, который я провела в Калифорнии. По-моему, я не сказала чего-то совершенно дикого или смешного. Я хорошо помню, как один из парней спросил, есть ли у меня бойфренд, и я позволила себе стрельнуть глазами в сторону Дэвида, чтобы узнать, заинтересует ли его мой ответ хоть самую малость. Его лицо представляло собой бесстрастный чистый холст.

– Пока так, ничего особенного. К тому же я всего несколько недель как вернулась в Англию. Мне нужно время, чтобы забыть всех этих американских качков, прежде чем я снова окажусь в поиске. – Я заставила себя рассмеяться вместе с остальными над своей попыткой пошутить.

– Вам с Дэвидом надо познакомиться поближе, – заметил Эндрю с набитым шоколадным бисквитом ртом.

Я почувствовала, как мои пальцы сжали ручку кружки с такой силой, что я испугалась, как бы она не отвалилась.

– Он только что вернулся с летних каникул в добрых старых Североамериканских Штатах, – продолжил Эндрю, нашаривая в жестянке очередной бисквит в золотой фольге. – У вас, наверное, найдется много общего.

«Больше, чем ты можешь себе представить», – подумала я, прежде чем небрежно ответить:

– М-м-м, возможно.

Еще один быстрый взгляд на Дэвида, который, казалось, вообще не интересовался тем, что говорят остальные, всецело переключив внимание на свернувшуюся в его объятиях девушку.

Первая неделя стала суровым испытанием на прочность. Она походила на экзамен, который я исполнилась решимости сдать. Я переживу все это, я не допущу, чтобы взбалмошная подростковая фантазия вторглась в мою теперешнюю жизнь и стала диктовать свою волю. К сожалению, пока семестр в университете еще не начался, никому не надо было ходить на лекции или возвращаться домой. Я с раздражением думала о том, что Элли не выказывает ни малейшего желания вернуться в свое обиталище. Она не отходила от Дэвида, а он от нее, отчего его было практически невозможно застать в одиночестве, хотя я не имела ни малейшего представления о том, что ему скажу, если мне это удастся.

К счастью, жить с каждым днем становилось легче и непринужденнее. По вечерам я позволяла своим «свободным» соседям таскать себя в лучшие, по их уверениям, питейные заведения и клубные площадки города. По крайней мере, это избавляло меня от необходимости наблюдать, как каждую ночь Дэвид и Элли, взявшись за руки, тихонько поднимались по лестнице в его комнату. А к тому времени, когда я возвращалась домой, куда более трезвая, чем мои спутники, я была слишком вымотана, чтобы зацикливаться на созерцании продолговатой полоски света, пробивавшейся из-под двери Дэвида, или, куда хуже, напряженно прислушиваться к скрипу кроватных пружин в безмолвном доме. Я так часто засыпала с придуманным мною образом Дэвида, что требовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к тому факту, что его реальная версия находилась буквально напротив меня с другой стороны коридора. В объятиях другой женщины.


Когда я несколько дней спустя готовила себе на кухне завтрак, в доме стояла удивительная тишина. Я ела хлопья, прислонившись к кухонной столешнице, чувствуя, как мраморная поверхность холодит мне поясницу там, где откровенный пижамный топик-жилетка не совсем доходил до штанов. Я положила миску в раковину с посудой, оставленной после завтрака соседями. Лекции были уже в разгаре, и все, похоже, слишком торопились, чтобы загрузить посудомоечную машину. С легким уколом вины я поняла, что даже не знаю, где именно стоит эта машина, и, наверное, последние несколько дней ее запускала исключительно Элли. По какой-то причине это меня разозлило, словно она выиграла еще один раунд в состязании, о своем участии в котором даже не подозревала. Я нашла посудомойку – ребята, это совсем нетрудно – и начала ополаскивать скопившиеся в раковине тарелки, прежде чем загрузить их в машину. Я открыла кран до отказа, и струя холодной воды ударила в тарелку, окатив меня от ключиц до пояса.