– Ох, Джо, – тихо прошептала я.

Сопровождающий меня доктор осторожно положил мне руку на плечо, пока я осматривала палату, пытаясь правильно оценить все то, что сейчас происходило в ней.

– Какая у него температура? – отрывисто и с тревогой в голосе поинтересовался кто-то из врачей.

– Пока всего лишь двадцать семь градусов, – послышался ответ.

Кто-то в отчаянии присвистнул, и я сразу догадалась, что новости оказались неутешительными.

– Введите еще адреналин.

– Сколько будет всего?

– Давайте попробуем применить перитонеальный диализ, – предложил кто-то, – потому что если мы не согреем этого парня в самое ближайшее время, то он…

Доктор, стоявший возле меня, громко прокашлялся.

– Обращаюсь ко всем, здесь с нами присутствует миссис Тэйлор. Можем ли мы на секундочку оставить ее одну с мужем?

В этот момент все головы повернулись в мою сторону, и каждый взгляд был полон сочувствия. Это тоже показалось мне плохим знаком.

Они расступились передо мной, как воды Красного моря, расчистив дорожку к койке Джо. С одной стороны мне хотелось попросить их всех выйти отсюда, чтобы оставить нас наедине, а с другой – вопить во весь голос, чтобы они не останавливались, чтобы не упускали ни секунды, продолжая работать, чтобы спасти его.

К счастью, никто из них и не собирался оставить свою работу и прекратить усилия реанимировать Джо. На дрожащих ногах я приблизилась к своему лежащему без сознания мужу, и все медики затихли, хотя и продолжали работать, только теперь они делали все почти беззвучно. Мне показалось, что лучше бы они продолжали с удвоенной энергией, как раньше. Их спокойствие и осторожность заставили меня подумать, что, возможно, они поняли всю тщетность своих усилий и теперь им самим стало ясно, что этот бой ими проигран.

Я подошла к Джо и теперь пыталась найти какую-нибудь доступную часть его тела – ладонь, руку, хоть что-нибудь, – откуда бы не тянулись трубки и провода. Но такого кусочка на его теле не оказалось.

– Эй, Джо, а вот и я! – дрожащим голосом начала я. – Это Элли, – добавила я, поскольку глаза у него были закрыты. Я смотрела на него и чувствовала, что неважно, в каком состоянии он очутился в результате того несчастного случая, сейчас, услышав мой голос, он просто обязан был открыть глаза. Мои собственные глаза как будто охватил жар. Мне казалось, что они наполнились песком, пока я стояла и смотрела на него, не моргая. Загар на его обветренном лице, который сохранялся даже в разгар зимы, сейчас почему-то бесследно исчез. Так же, как и нежно-розовый оттенок губ. Все лицо его походило на сложенный из серо-синих кусочков мозаики рисунок. Никогда еще я не видела человека с таким цветом лица, по крайней мере, живого человека.

Но ведь Джо не умер. Его грудь ритмично вздымалась и опускалась вместе со стоявшим рядом аппаратом, напоминавшим странные кузнечные мехи и, собственно говоря, выполнявшим за него всю работу. Я протянула руку вперед, но в неуверенности застыла на месте и вопросительно подняла взгляд.

– Можно мне… можно мне хотя бы дотронуться до него?

В ответ мне кивнули сразу несколько человек.

Он оказался холодным, слишком холодным. Мои пальцы пробежали по его щеке, и этот холод словно проник в их подушечки.

– Джо, очнись. Пожалуйста, очнись, – попросила я, склонившись над ним так, что между нами осталось лишь несколько сантиметров.

От него исходил холод, какой ощущаешь, когда стоишь перед открытым холодильником. И когда с моих щек покатились слезы и упали на его лицо, мне показалось, что они прямо там сейчас и замерзнут.

– Нам требуется… – сказал кто-то позади меня, но на него тут же зашикали, чтобы он поскорее замолчал.

– Пусть побудет с ним минуточку. Ей необходимо это время.

Я закрыла глаза, потому что снова почувствовала в этой фразе некий скрытый смысл. Словно это время нужно было мне для того, чтобы успеть попрощаться с мужем.

Я потянулась к ладони Джо, не обращая внимания на капельницу, трубка которой торчала у него из руки, и даже на то, что сейчас сам он больше напоминал безжизненный замороженный манекен. Я схватила его ладонь и сжала ее с такой силой, что могла бы повредить даже свои собственные хрупкие кости.

– Ты должен сейчас проснуться, Джо Тэйлор. Потому что здесь присутствуют люди, которые любят тебя и которым ты нужен… и Джейку тоже очень нужен отец, потому что ведь ты знаешь, я совершенно ничего не понимаю в мальчишеских вкусах. И я никогда не научу его правильно играть в футбол или поменять автомобильную шину, когда колесо спустит, или как нужно бриться… и всякое такое прочее. Поэтому, пожалуйста, проснись немедленно и перестань меня так пугать.

– Но нам действительно сейчас нужно…

Я посмотрела на них глазами, из которых продолжали течь слезы.

– Я понимаю, что мне пора уходить. – С этими словами я снова нагнулась над заледеневшим напоминанием теплого любящего мужчины, которого сама полюбила много лет назад. Я поцеловала его в уголок рта, губами наткнувшись на край выходящей из него пластиковой трубки. Потом обвела взглядом палату, останавливаясь на каждом из медиков, и произнесла умоляющим голосом: – Только не останавливайтесь. Верните его мне.

После этого я повернулась и, уходя, поставила игрушку нашего сына у задней стенки его койки, у железной решетки, так что он казался пушистым стражем и защитником.

– Приглядывай за ним, – шутливо обратилась я к плюшевому зверю, но никто даже не улыбнулся. Никто.

Шарлотта

Я вышла из лифта со скоростью торопящегося по своим делам пешехода, ну, или, по крайней мере, жителя лондонского пригорода, спешащего на работу в город. Однако в ту же секунду на моем пути к администратору откуда-то возникли двое полицейских, которые сразу же перекрыли мне дорогу. Они оглядели полупустое помещение приемного отделения, о чем-то коротко переговорили с женщинами за стойкой, после чего направились к семейству с плачущими детьми. На мгновение я подумала, что тот, кого они приехали проведать, каким-то образом стал участником несчастного случая. Мне хотелось посочувствовать им, но сейчас все мое сострадание было направлено на куда более близкого и родного мне человека.

– А, это вы, миссис Уильямс, – начала одна из администраторов, увидев, что я подхожу к их столам. – А мы как раз собирались разыскать вас, – заявила она, одновременно забирая у меня частично заполненные документы. – Вашего мужа еще переводят в отделение, но нам сообщили, что если вы захотите подняться наверх, то сможете подождать в комнате для посетителей. По крайней мере, это совсем рядом с ними.

– Да, вы правы. Чем ближе, тем лучше, – тут же согласилась я.

Комната для посетителей оказалась маленькой и угнетающе мрачной, как могила. «Могила от службы национального здравоохранения, – мелькнула у меня в голове такая же невеселая мысль. – Могила для родственников. Это помещение необходимо переименовать». А может, и нет. Как ни называй, вряд ли здесь можно было наполнить надеждой тех бесчисленных «родных и близких», которые сидели именно на том месте, где сейчас расположилась я. Не исключено даже, что именно на этом неудобном пластиковом кресле с деревянными подлокотниками, покрытыми облупившимся мебельным лаком. Интересно, сколько потных ладоней сжимало эти подлокотники, что лак настолько разъелся? И сколько молитв слышали стены этой комнатушки?! Наверное, даже больше, чем церковная исповедальня. И сколько из них были услышаны? Ну, разумеется, не все, это ясно. Не все посетители, ожидавшие в этой комнате, в итоге уходили отсюда домой вместе со своими дорогими и любимыми. Люди умирали в этих палатах, и нет смысла делать вид, будто это не так. Ведь отделение назвали интенсивной терапией не потому, что все остальные названия уже использованы и им просто не хватило фантазии. Только вот иногда, как бы они ни старались, терапия все же оказывалась недостаточно интенсивной.

Разумеется, тогда я ни на секунду не задумывалась о том, что нечто подобное могло относиться к Дэвиду. Он был болен – это стало очевидным даже мне, – но ведь люди не умирают от болезней, которые возникают вот так внезапно, буквально из ниоткуда. Обычно дается время, для того чтобы подготовиться к болезни, которая является опасной для жизни, разве не так? Смерть не может заявиться вот так без предупреждений и унести человека, как катящаяся волна цунами. Всегда бывает некое предупреждение, а значит, и время для подготовки. Разве нет?!

Меня передернуло. Наверное, сама обстановка в комнате навевала такие мысли. Зеленые стены, словно усиливающие клаустрофобию, и маленькие грязные окошки с видом в никуда, вернее, на серую стену такого же мрачного здания. Даже дверь тут походила на вход в морг – с крошечным вырезанным отверстием вместо нормального стекла в большой просторной раме. И, разумеется, здесь было тихо, как в могиле. Впрочем, тишина царствовала повсюду. Хотя из восьми стеклянных палат только две сейчас были заняты. Одна находилась в дальнем конце – та самая, которую я ошибочно приняла за палату Дэвида. Она просто кишела медперсоналом. Взбудораженные врачи и медсестры суетились вокруг пациента, все с серьезными лицами, все заняты своим делом. В панике я схватила за руку сестру-азиатку, которая провела меня в отделение, сильно сжав ее тоненькие, как у птички, косточки.

– Это палата Дэвида? Там мой муж? – спросила я охрипшим от ужаса голосом.

– Нет-нет-нет, – тут же мелодично пропела она, указывая таким образом на мою ошибку.

Ее огромные темные глаза миндалевидной формы показались мне особенно добрыми. Я даже подумала, что скучная одежда медработника совершенно не шла ей. Она куда лучше смотрелась бы в роскошном и трепещущем на ветру шелковом сари. Нет, ее не должно было быть вот здесь, в этой обстановке. Впрочем, как, наверное, и Дэвида, и меня самой.

– Палата вашего мужа – в самом конце коридора, – сказала сестра, но, едва я повернулась в нужную сторону, как она заставила меня пройти (применив при этом удивительную силу) в противоположном направлении. – Сейчас им занимаются врачи, – пояснила она.