Облегчение, которое я почувствовал, было похоже на бокал ледяного пива после длинного жаркого рабочего дня, который я провел, объясняя дроби девочкам, едва освоившим таблицу умножения.

– Правда? – ответил я, похлопав его по плечу, и направился к чайнику.

Мне требовалась пара чашек кофе, каким бы ужасным он ни был, чтобы прожить это утро.

– Броснан не хуже Коннери. Почему ты не пришел, чувак? Тебе бы понравилось.

Я нахмурился. Стив не знал, что у меня произошло с Соней, да и излишней деликатностью он не страдал. Я решил замять тему.

– Да голова разболелась.

– Господи! Ты говоришь, как моя девушка.

Мы оба знали, что у Стива нет девушки, но в понедельник утром подобные подробности никому не интересны. Я сварил нам кофе – какой же он ужасный! – уселся на любимый стул возле окна и, не снимая любимой куртки с воротником из овечьей кожи, вытянул ноги, ожидая начала собрания. Сегодня я надел ковбойские сапоги. Не знаю зачем. Наверное, на удачу. Слева от себя я заметил Билла Тейлора. Он держал карманные часы за цепочку, раскачивая их, словно зловещий маятник.

Слушая обычную рабочую болтовню учителей, я чувствовал, что страх отступает. Пока все шло хорошо. Если я смогу продержаться до конца дня без всяких инцидентов, то, вернувшись домой, запрусь на все замки и потрачу несколько часов на то, чтобы продумать свою линию защиты. Словно меня уличили в том, что я ворую цветочные горшки у добропорядочных соседей.

Когда собрание наконец началось, стало понятно, что никто ничего не знает. В пользу этого говорило несколько фактов. Во-первых, казалось, что все сотрудники школы провели субботний вечер, поедая попкорн и наблюдая за приключениями Джеймса Бонда. Во-вторых, главным вопросом повестки дня было голосование, разрешить ли мужчинам пользоваться женским туалетом, пока в мужском идет ремонт. Дамы, естественно, не были рады такому повороту дел. О Дарси Рид никто не вспоминал. Я пытался успокоить себя тем, что, если бы кто-нибудь что-то узнал, субботний вечер тут же оказался бы в повестке дня, которой занималась мисс Гуч, а всем было известно, что у нее пунктик по поводу мытья рук.

«Черт! Надо перестать думать об этом. Надо перестать думать об этом!»

Оставалось выяснить, знает ли кто-нибудь из учениц о том, что случилось в субботу. Это было достаточно просто. Смешки, косые взгляды, хихиканье будут более чем очевидным сигналом.


Я пережил два урока математики с пятым классом и дежурство на спортплощадке без приключений. Так же гладко прошел обед, во время которого я читал про постановку шестым классом спектакля по пьесе Бертольда Брехта «Кавказский меловой круг». Потом я спокойно проверил контрольные работы (они безнадежны, просто безнадежны!).

В одном я не преуспел. Я не смог прожить этот день, не думая о Дарси Рид.

Чем меньше я волновался из-за разоблачения, тем больше думал о том, как обнимал ее и целовал.

«Я поцеловал ее. Это было приятно. Вот черт! Почему это было так приятно? А что теперь?»

– Тодд!

Я дернулся и опрокинул чашку с горячим чаем прямо себе на штаны. Как же это было больно! Я вскочил и чуть не сбил с ног Соню Лэрд, которая, как я понял, уже где-то минуту стояла рядом, пытаясь привлечь мое внимание.

– Черт… – прорычал я, чем расстроил пожилую пару библиотекарей.

Они действительно были парой и могли поразить любого отличным знанием библиотечных каталогов. Соня надула губы и подала мне бумажное полотенце.

– Прости, Тодд. Я не хотела тебя напугать.

– Чего ты хочешь? – резко спросил я.

Я не боялся показаться грубым. Кого я не боялся обидеть, так это Соню Лэрд.

– Прости, – повторила она. Мне стало интересно, за что она так извиняется. – Я просто хотела сказать… – Она понизила голос. – Я не хочу, чтобы между нами была напряженность. – Она говорила, осторожно выбирая слова, словно мы обсуждали сыпь на гениталиях (ее, не моих!). – Я знаю, что ты собирался в кино в субботу, и надеюсь, что ты не пошел туда не из-за меня.

Я удивленно уставился на нее. Неужели я пропустил уведомление о том, что ложь и клевета теперь считаются признаком дружбы?

– Ну, Соня, – ответил я, – я действительно не пошел туда из-за тебя, и да, я думаю, что отношения между нами в ближайшем будущем будут напряженными.

Она нахмурилась и посмотрела на меня так, словно раздумывала, не заколоть ли меня ножом.

– Но почему, Тодд?

Я пытался осторожно вытереть штаны, чтобы поменьше привлекать к себе внимание, но в этот момент остановился. Было странно держать руку возле гениталий, когда рядом стояла Соня.

– Потому что ты выдумала всякий бред про меня и скормила его Мак-Кензи. Я не общаюсь с лжецами.

– Я рассказала о том, что случилось, с моей точки зрения, – прошипела она, словно религиозный фанатик, пытающийся защитить Святое Писание.

– Ну, твоя точка зрения, мягко говоря, неверна.

Соня покусала губу, выдумывая аргументы в свою пользу. Не найдя никаких доводов, она решила свалить вину на меня.

– Ну, ты явно ведешь себя неразумно, Тодд.

Я рассмеялся. Я был вынужден рассмеяться, потому что ничего другого сделать не мог.

– Соня, – начал я, подавшись вперед и четко произнося каждое слово, словно мы говорили на разных языках, что, честно говоря, было правдой, – если ты придумываешь ложь о другом человеке, из-за которой ему грозит увольнение с работы, то чему ты удивляешься?

– Что? – пробормотала она.

Она была безнадежна. Тогда я решил сам ответить на свой вопрос, заодно проверив, понимает ли Соня человеческую речь.

– В таком случае этот человек не захочет дружить с тобой, – ответил я и отвернулся.

Я сидел так достаточно долго. Наконец Соня расплакалась, и в этот момент вошла Карен Уэкс, которая тут же начала угрожать, что снова пожалуется на меня Мак-Кензи. Зная Соню, я не был удивлен.

Я подавил желание отхлестать их по щекам, поднялся и вышел.


Я шел по спортивной площадке и кипел от злости, словно нефтяной магнат возле завалившейся нефтяной вышки. И резко остановился, когда услышал, что кто-то зовет меня. На этот раз это была не Соня.

– Мистер Л.!

Мое сердце забилось быстрее. Это была Дарси. Она шла ко мне в шерстяном свитере и вязаном шарфе, закинув рюкзак за спину, словно собралась идти домой.

Я заметил, что она не выглядела как человек, который хочет дать мне пощечину или рассказать об ордере на мой арест. Казалось, она очень рада видеть меня. Как ни странно, я почувствовал огромное облегчение.

– Ты же должна быть на физкультуре, – заметил я, удивившись собственной осведомленности о ее расписании.

– Я знаю, но… – Она показала мне банку с мазью от простуды. – У меня проблемы с носоглоткой.

Ее глаза сияли, а густые волосы блестели на солнце. Она улыбалась мне как человеку, который был ей небезразличен. Я был практически уверен, что если бы встретил ее через несколько лет, то увидел бы в ней свой идеал.

«Соберись, придурок!»

Я сглотнул.

– Вчера у тебя не было никаких проблем с носоглоткой.

Я не хотел, чтобы это прозвучало пошло. Честно.

Она пожала плечами и слабо улыбнулась.

– Ну, вы мой учитель, поэтому я не могу ни подтвердить это, ни опровергнуть.

Я улыбнулся в ответ. Стало ясно, что мне не стоило бояться этого разговора. Она мне сама помогала.

– Значит, я тебя не видел.

– Спасибо, мистер Л. – Теперь она должна была уйти, но не ушла.

Дарси стояла, переминаясь с ноги на ногу. Она поправила рюкзак и переложила банку с мазью из одной руки в другую.

Теперь была моя очередь.

«Возьми себя в руки, Лэндли».

– Дарси, можно тебя на пару слов? – официальным тоном спросил я, растирая замерзшие ладони.

Она кивнула.

– Наедине будет лучше всего, я думаю, – предложил я, направившись ко входу в театральную студию, подальше от спортплощадки, окруженной с трех сторон корпусами школы, из которых было видно все, что там происходит.

Когда мы подошли к стене студии, я свернул на едва заметную тропинку, которая вела в густой кустарник. Это было не самое благоразумное решение.

Через пару поворотов тропинка вывела нас к деревянной скамейке, надпись на которой гласила, что она поставлена в честь какой-то учительницы танцев: «Для Пегги, учительницы танцев 1977–1989 годов, от друзей. Ей так нравилось это место».

Я осмотрелся.

Скамейка пряталась среди кустов и выглядела сухой. Отличное место, чтобы посидеть и выяснить отношения.

– Садись, – предложил я, на ходу придумывая, как буду объяснять, почему мы здесь, если нас случайно обнаружат.

«Мы просто обсуждаем проблемы Дарси с носоглоткой».

Мы сели. Дарси положила руки на колени, терпеливо ожидая, пока я снова начну строить из себя идиота.

Несколько секунд я думал, как лучше начать, как правильнее выразить свои мысли, и наконец прошептал глубоким голосом, в котором должна была чувствоваться уверенность:

– Мы вчера совершили ошибку, Дарси.

Таким голосом мог бы говорить Леонард Коэн, заболевший ларингитом. Дарси улыбнулась, чему я был очень рад.

– Вы репетировали этот разговор? – спросила она, выдыхая облачко пара.

– Нет, – быстро возразил я, нахмурившись. – Почему ты так считаешь?

Дарси с облегчением вздохнула.

– Слава богу, потому что это глупости.

Неожиданно для себя я рассмеялся.

– Прости.

Дарси откинулась на спинку скамейки и положила ногу на ногу. Вероятно, так было теплее.

– Пустяки, – ответила она, кусая губу, словно действительно пыталась воспринимать меня всерьез. – Простите, мне не следовало смеяться.

«Как она может так легко к этому относиться? Удивительная девочка!»

– Ну, – начал я, откашлявшись и воспользовавшись еще одной попыткой не свалять дурака, – мне не следовало тебя целовать.

Я засунул руки в карманы, потому что они начали замерзать.

Дарси смущенно улыбнулась, прикрыв рот шарфом.