Тилли резко встала, с трудом сглотнула и, часто моргая, чтобы согнать с глаз слезы, проговорила:

— Я и сама не хочу плакать, Бидди. Только не сейчас, не сегодня… Я… Я, пожалуй, надену пальто и выйду прогуляться. Надо немного развеяться. — Последние слова она произнесла со слабой улыбкой.

Бидди кивнула в ответ, но ничего не сказала. Дождавшись когда Тилли вышла, она подняла глаза к небу и прошептала:

— Сделай так, как лучше для нее. Сделай, пожалуйста. Не дай ей снова попасть в беду.

Глава 4

Мистер Блэндфорд примостился на самом краешке стула в стиле Людовика XVI и, зачитывая очередное имя из лежавшего перед ним пергамента, всякий раз наклонялся вперед так, что задние ножки стула отрывались от ковра. Он был человеком нервным, по натуре застенчивым и склонным к уединению, поэтому выступления он, как правило, уступал своим младшим партнерам по адвокатской конторе «Блэндфорд, Коулмэн и Стокс». Неуютно он чувствовал себя и занимаясь делами, связанными с завещаниями, особенно когда, как сейчас, требовалось вскрыть документ и зачитать его родственникам покойного. Лишь в редких случаях ему не приходилось сталкиваться при этом с семейными разногласиями, враждой и даже ненавистью. В итоге нервы адвоката были расшатаны настолько, что его левое веко подергивалось, а кожа прямо-таки свисала с костей, указывая на полное отсутствие под ней плоти.

Сегодняшний день не был исключением: в комнате царило почти физически ощутимое напряжение. Необыкновенное чутье мистера Блэндфорда было устроено так, что позволяло ему улавливать эмоции и тревогу отдельно каждого из сидящих перед ним людей. Помимо прислуги в комнате присутствовала маленькая группка из трех человек — родных усопшего, сидевших по левой стене. Мистер Блэндфорд четко ощущал, что источником напряжения и отрицательных эмоций, является дочь его покойного клиента, тогда как от ее братьев не исходило ничего подобного: происходящее интересовало их, интересовало очень, но и только всего.

Напротив прислуги, отдельно ото всех, сидела молодая женщина, в течение нескольких лет занимавшая в этом доме особое положение. Мистеру Блэндфорду было хорошо известно, что она могла бы стать его законной хозяйкой в любой день из прошедших четырех лет: Марк Сопвит не делал из этого тайны, составляя два года назад свое завещание. Позже Сопвит решил внести в него кое-какие изменения, но его Послание прибыло слишком поздно. Адвокат лично ответил на письмо мистера Сопвита, в котором тот просил его приехать в Мэнор как можно быстрее. Однако, добравшись до поместья, мистер Блэндфорд узнал, что Марк Сопвит скончался.

Сначала мистер Блэндфорд прочел обычные для каждого завещания строки о том, что его составитель находился в здравом уме и твердой памяти. Затем сообщил, что имение переходит во владение старшего сына покойного — Мэтью Джорджа Сопвита, проживающего ныне в Америке. Тут он остановился, облизал губы, дважды качнулся взад и вперед на своем стуле и уже потом продолжил чтение завещания голосом, лишенным каких бы то ни было оттенков и интонаций:

«У меня очень мало денег, которые я мог бы оставить моим детям, но, думаю, это не слишком огорчит их, поскольку, как мне известно, они унаследовали от своих деда и бабки значительные суммы — все, за исключением моего младшего сына Джона. Ему я завещаю принадлежавшие мне трехпроцентные облигации, срок выплаты по которым подойдет в 1853 году».

Тут мистер Блэндфорд вновь сделал паузу, посмотрел на полную молодую женщину в черном, и его левое веко задергалось сильнее. Джесси-Энн смотрела на адвоката так, будто он лично был виновен в том, что ей не досталось даже маленького кусочка имения. Ее старший брат только плотнее сжал губы. Выражения лица младшего адвокат рассмотреть не мог — тот сидел с опущенной головой. Именно этот молодой человек был больше других членов семьи симпатичен мистеру Блэндфорду.

Адвокат сделал глубокий вдох, снова покачался на стуле, как будто готовясь преодолеть препятствие, и снова начал читать:

«Что касается Матильды Троттер, которая много лет была мне не только нянькой, но и женой, заботилась обо мне и утешала, мне бы очень хотелось иметь возможность сказать, что я оставляю ей все, чем владею, включая поместье, ибо она заслужила это, и если бы мне удалось убедить ее стать моей супругой, что я пытался сделать много раз, многие формальности можно было бы сейчас обойти. Но поскольку она не желала причинять беспокойство моей семье (что меня, скажу честно, совсем не волновало), то так и не согласилась устроить все вышеуказанным образом. Поэтому все, что я могу оставить моей дорогой Тилли, это два пакета акций: пятьсот Восточно-Индийской торговой компании и пятьсот судостроительной компании «Братья Палмер и К°». Надеюсь, что и те, и другие будут расти и обеспечат ее в дальнейшей жизни…»

Молодая дама в черном дернулась в своем кресле; ее младший брат, подумав, что она потеряла сознание, протянул руку, чтобы поддержать сестру. Глаза всех присутствующих устремились в их сторону. Но мистер Блэндфорд лишь скользнул по даме взглядом: исходящая от нее отрицательная энергия просто хлестала по его и без того натянутым нервам. Еще раз, прокашлявшись и качнувшись на стуле, он продолжил:

«Теперь о моей прислуге. Все эти люди, и мужчины, и женщины, всю жизнь проработали в шахте, и до того, как пришли в мой дом, не имели никакого опыта обслуживания господской усадьбы. Но с того самого времени и по сей день они исполняют свои обязанности так, как не смог бы никто другой. Поэтому я оставляю каждому из них по десять фунтов, а кроме того, выполняя желание моей дорогой Тилли, я завещаю миссис Бриджит Дрю коттедж, называемый Норт-Лодж, вместе с акром земли, окружающей его с трех сторон, исключая подъездную дорогу. И надеюсь, что мой сын Мэтью будет рад оставить всех их у себя на службе, вместе с моей дорогой Тилли в качестве экономки. Наконец, мистеру Герберту Винсенту Бургессу я завещаю пятьдесят книг, по его выбору, из моей библиотеки, а Фреду Лейберну, моему кучеру — тридцать фунтов.

Подписано сего 14 марта 1851 года.

Марк Джон Генри Сопвит».


Тилли поднялась первой и, обернувшись, протянула руку Бидди, чтобы помочь ей встать — эта женщина была так потрясена услышанным, что не могла самостоятельно даже пошевелиться. За ними встали и остальные: Кэти, Пег, Фэнни, Билл, Артур и Джимми Дрю и, наконец, Фред Лейберн.

Люк и Джон стояли перед столом, глядя на мистера Блэндфорда, суетливо приводящего в порядок свои бумаги.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Люк.

Мистер Блэндфорд молча глянул мимо молодого человека — туда, где сидела его сестра: спина выпрямлена, руки, лежащие на коленях, мертвой хваткой вцепились в ткань платья. Затем адвокат произнес:

— Я не являюсь автором завещаний, я всего лишь фиксирую пожелания моих клиентов. Покойный мистер Сопвит, смею заметить, очень настаивал на том, чтобы его воля была выражена его собственными словами.

— Я понимаю, сэр… и полагаю, что мой отец… мой отец принял справедливое решение. И совершенно верно то, что я и моя сестра действительно не нуждаемся в деньгах. Хотя, конечно, — Люк коротко хохотнул, — то, что человек может иметь их чересчур много — вопрос достаточно спорный.

— Да-да, — кивая, согласился адвокат. — Это вопрос спорный, однако нехорошо, когда денег уж очень много. Руководствуясь личным опытом, могу сказать, что это действительно нехорошо.

— Вероятно, вы правы, сэр. Но я рад, что отец позаботился о Джоне. — Люк повернулся к брату.

Лицо Джона было розовым от волнения.

— О… о…отец был очень д…добр ко мне, — выговорил он. — Я у…удивлен. Он и п…п…правда позаботился обо мне.

— Да-да, — кивая, подтвердил мистер Блэндфорд. Вставая, он взял свой портфель, вышел из-за стола и прежде, чем выйти, на мгновение задержался перед Джесси-Энн. — Всего наилучшего, сударыня.

Женщина не ответила, окаменев, она смотрела на адвоката немигающим, ненавидящим взглядом, и когда Люк пошел проводить его, она медленно повернула голову им вслед, оставаясь в той же позе. Но стоило двери закрыться, Джесси-Энн вскочила и, как армейский сержант, взбешенный ослушанием солдата, зашагала туда-сюда по ковру.

Когда она в третий раз прошла мимо Джона, он осмелился посочувствовать ей, хотя на самом деле не совсем понимал, почему, собственно, нужно выражать ей сочувствие.

— Мне о…о…очень жаль, Джесси-Э…

— Замолчи! Заткнись! — рявкнула она, не давая ему договорить.

Пока Джон, широко раскрывая рот, силился произнести что-то в ответ на оскорбление, дверь открылась, и Люк, войдя, оказался лицом к лицу с разъяренной сестрой.

— Это ужасно, отвратительно! Ты знал хоть что-нибудь обо всех этих интригах? Эта женщина! Эта…

— Ради Бога, угомонись, Джесси-Энн. Глядя на тебя, можно подумать, что ты исполняешь какую-то роль на сцене. Господи, ты ведь не нуждаешься в деньгах. Отец написал сущую правду.

— Дело не в этом!

— А в чем? Скажи, если знаешь. — Голос Люка была спокоен и холоден; сейчас с ней говорил не ее брат, а офицер.

На мгновение Джесси-Энн пришла в замешательство. Ее лицо подергивалось, рот беззвучно открывался и закрывался, но, в конце концов, она все же выговорила:

— Дело в том, что он оказал этой женщине предпочтение перед нами — своей плотью и кровью.

— А… а… а, с…собственно, что такого мы для него сделали? Скажи, что? — Джон ткнул указательным пальцем в сторону сестры. — И н…не смей больше кри…кричать на меня, иначе я не о…о…отвечаю за пос…последствия.

Люк наблюдал за младшим братом с безмятежной улыбкой, казалось, говорившей: «Господь на твоей стороне». Джесси-Энн на несколько секунд замолчала, но сбить ее с намеченной цели уже не могло ничто.