Бидди Дрю проворно хозяйничала на кухне, а Кэти, ставшая теперь горничной, одна справлялась с работой, которую прежде делали две девушки. Кроме того, была Пег, успевшая за последние несколько лет выйти замуж и овдоветь; она взяла на себя обязанности дворецкого — открывала дверь и прислуживала в столовой. Фэнни — ей исполнился двадцать один — заведовала буфетной, мыла посуду и помогала на кухне. Сэм вернулся на шахту, за ним последовал Алек; теперь оба уже были женаты. Но Билл, Артур и Джимми по-прежнему работали в усадьбе и отлично делали свое дело. Мужчины спали в помещениях над конюшней, а все четыре женщины семейства Дрю жили в Норт-Лодже, который после тесной двухкомнатной шахтерской хибары казался им настоящим дворцом.

Тилли не опасалась, что их уволят: с ними все в доме шло как по маслу. Конечно, не было ни настоящего дворецкого, ни ливрейного лакея, но Фред Лейберн продолжал присматривать за коляской, лошадьми и состоянием двора. Правда, Филлис Коутс, бывшая старшая горничная, вышедшая за него десять лет назад, больше не могла работать в особняке: по их небольшому домику уже бегало и ползало восемь малышей.

Весь штат прислуги, включая саму Тилли, составлял всего девять человек, и Марк часто говаривал, что во всем графстве наверняка не найдется другого поместья, где бы господский дом и усадьба обходились столь малым числом работников.

Выйдя из туалетной, Тилли пересекла коридор и вошла в комнату, до сих пор считавшуюся ее комнатой, хотя, за исключением последних нескольких дней, она пользовалась ею только тогда, когда наезжали дети Марка. Тилли села у окна и посмотрела на сумрачное, низкое небо. В ту же секунду раздался негромкий стук, и в ответ на ее «войдите» дверь открылась. На пороге появилась Бидди Дрю с подносом в руках. Тилли была удивлена — обычно чай ей приносила Кэти.

Поставив поднос на стол, Бидди стала наливать чай в чашку из маленького серебряного чайника, приговаривая:

— Совсем ни к чему тебе сидеть тут в темноте, девуля. Давай, зажги лампу. И выпей чайку. Гляди-ка, я принесла тебе сандвичей. Непременно надо поесть. Хочешь не хочешь, а пережить все как-то надо, и если ты не собираешься уморить с голоду то, что у тебя в животе, то поешь, хоть и через силу.

— У меня нет аппетита, Бидди. Совсем не хочется.

— Знаю, девочка, знаю. Но бывает, что и неохота что-то делать, а все же приходится. — И, присев на край подоконника напротив Тилли, она тихо спросила: — Что-нибудь еще слышно?

— Нет, — покачала головой Тилли. — Скорее всего, все прояснится только завтра, после похорон.

— Какая же она стала, наша дамочка! Вот уж верно говорят — из грязи в князи: это точно про нее. Господи Боже мой, кто бы мог подумать! А ведь в детстве была такая тихоня… Я так думаю, что это мужнина семья вскружила ей голову. Долмэн Картрайт — ничего себе имечко! Это она сейчас так нос задрала, а уж когда старик муж помрет и она заделается леди Долмэн Картрайт, так на нее и вовсе управы не будет. — Помолчав, Бидди негромко добавила: — Она ведь решила выгнать тебя, девочка. Кэти слышала, как они ругались там, в гостиной. Парни-то на твоей стороне, а вот она…

— Я знаю, Бидди, но ведь дом и поместье отойдут не ей, а Мэтью, как и положено. Вот только кто будет заниматься всем этим до его приезда? Похоже, что Люк. Хотя ему необходимо вернуться в свой полк. А Джон — вряд ли он захочет бросить университет. Так что остается только мисс Джесси-Энн. Такие вот дела, Бидди.

— Но она же не сможет остаться здесь и заправлять хозяйством.

— Не знаю, не знаю, Бидди. Понадобится — так останется. В конце концов, она может нанять экономку.

Бидди встала:

— Да никогда! Она не посмеет.

— О-о, еще как посмеет, Бидди. Это ее право.

— Господи Боже мой! — Бидди сделала несколько шагов по комнате и снова вернулась к окну. — После всего, что ты сделала, хозяин не спятил только благодаря тебе. А кто лучше тебя вел бы все хозяйство? Куда ни глянь — все в полном порядке.

— Ну, мне кое-кто немножко помогал, — слабо улыбнулась Тилли.

— Ну да, мы помогали, но хозяйкой была ты. Не будь тебя, не привези ты нас сюда, поместье просто превратилось бы в дом с привидениями. Господи Боже мой, чего только не случается в жизни! Это несправедливо. Все свои лучшие годы ты промаялась — не одно, так другое. Да и потом тоже: хоть тебе, наверное, было хорошо с ним, я не говорю, что плохо, но все же и легко не было. Я ведь помню, сколько раз тебе приходилось бросать все дела и бежать, чтобы угомонить его. И вот — надо же такому случиться! Ты должна была выйти за него… — Эти последние слова прозвучали почти как стон. — Я тебе еще тогда говорила. Говорила, что перед тобой открывается заветная дверца и что надо хватать все, что за ней лежит. А что сделала ты? Все тянула, да тянула, пока время не ушло. Ты чокнутая. Знаешь, Тилли, ты просто чокнутая. Ты как будто сделана из двух половинок: одна деловая, но маленькая, поэтому ты так хорошо заправляешь хозяйством, а другая, большая, — мягкая, словно каша… Тебе давно надо было выйти за него.

Тилли вздохнула и на мгновение закрыла глаза.

— Все мы крепки задним умом, Бидди: только когда оглядываемся назад, понимаем, что нужно было поступить так-то и так-то. А я вот не поступила. Так что теперь будь что будет.

— Пей чай, — уже совсем мягко отозвалась Бидди. — И не трудись спускаться, если тебе неохота. Я уже прикинула, что приготовить на обед. Вермишелевый суп, потом котлеты в тесте, а главное — как ты велела, баранья нога и кролик под соусом «карри» с отварным рисом. Ну, а потом — сливовый пудинг и оладьи с яблоками, уж что они выберут. Из сыров остались только «бондонские», «стилтон» кончился. Ну, если они справятся с тем, что будет на столе, то с голоду уж никак не умрут. Господи Боже мой, и куда только у них все это помещается. Вчера подала индейку — впечатление такое, что вокруг нее сидело не меньше трех десятков душ, а не трое. Вдобавок, еще и каштаны все поели. А куропатки! Поглодали косточки так, что куда там ястребу. Я уж так и сказала Кэти. Знаешься думаю, главный у них в этом деле — мистер Джон. Посмотришь как лихо он все это убирает, так подумаешь, что парень отработал две смены, а не валялся весь день на диване… Но все-таки, если честно, мне он больше всех по душе, хоть и заикается, бедняга. Ну да ладно, я пошла вниз. Не тревожься ни о чем, я присмотрю, чтобы все было как надо. Жаловаться не придется.

— Спасибо, Бидди. Попозже я спущусь.

— Да-да, вот это правильно. Тебе сейчас не стоит быть одной. Ну, я пошла, девуля. Постарайся успокоиться.

Едва успев закрыться, дверь снова распахнулась, и Кэти, чуть не столкнувшаяся с матерью, сообщила шепотом:

— Мисс Джесси… то есть миссис Картрайт… Она хочет видеть тебя, Тилли. Внизу, в диванной.

Тилли тяжело поднялась.

— Очень хорошо. Спасибо, Кэти. Я спущусь через минуту.

Дверь закрылась, а Тилли так и не тронулась с места. Временная хозяйка дома послала за ней, и ей следовало бы поторопиться, но уже много лет она не мчалась бегом ни на чей зов и не собиралась делать этого сейчас.

Тилли спокойно подошла к зеркалу и пригладила волосы. Она уже давно не носила ни чепца, ни формы для прислуги, и сегодня на ней было самое темное из ее платьев — фиолетовое из рубчатого плиса. Его подарил ей Марк на прошлое Рождество вместе с небольшой брошью в виде веточки ландыша — четырнадцать маленьких бриллиантов в золотой оправе. Брошь когда-то принадлежала его матери. Это была единственная вещь, оставшаяся у него после того, как ему пришлось забрать из банка и продать все ее драгоценности, чтобы поправить свои сильно пошатнувшиеся дела.

Прошло не менее пяти минут, прежде чем Тилли открыла дверь диванной. Она не постучалась, и эта дерзость не ускользнула от внимания молодой дамы, сидевшей в кресле у камина.

— Вы хотели видеть меня, миссис Картрайт?

— Да, Троттер, иначе я не посылала бы за вами. — Джесси-Энн оглядела высокую худую женщину, стоявшую перед ней. — Сразу перейду к делу. Нет нужды напоминать вам, что ваше положение в этом доме причиняет массу неудобств.

— Кому, миссис Картрайт?

— Не дерзите, Троттер, и помните, с кем вы разговариваете.

— Я помню. И очень сожалею. Дама, говорящая со мной в таком тоне, не имеет ничего общего с милой девушкой, которую я знала когда-то.

Лицо Джесси-Энн Картрайт прямо-таки побагровело, но даже этот гневный румянец не мог в полной мере отразить охватившего ее бешенства. Эта ничтожная служанка смеет выражаться, как леди! Годы общения с мистером Бургессом не пропали даром. Джесси-Энн боролась с сильнейшим желанием вскочить и влепить ей пощечину. И все же она сама не смогла бы объяснить причину этой лютой ненависти к своей бывшей няне. Дело было не только в том, что из-за Троттер отец отдалился от детей — хотя и в этом (причем в немалой степени) тоже. Вернись они все сюда после смерти матери, она, Джесси-Энн, не стала бы так торопиться выходить замуж, чтобы ускользнуть из-под тяжелой руки властной бабушки. Нельзя сказать, что ей совсем уж не нравился Долмэн Картрайт, но замужество оказалось для нее достаточно трудным испытанием, а жизнь в семье мужа — ничуть не легче, чем под постоянным двойным давлением со стороны матери и бабушки.

Джесси-Энн кашлянула, чтобы справиться со своей яростью.

— У меня нет ни малейшего желания тратить время на долгие разговоры с вами, Троттер. Я велела вам прийти только для того, чтобы сообщить: с этой минуты я беру на себя все заботы о доме и буду благодарна вам, если вы будете оставаться в помещениях для прислуги до окончания похорон моего отца.

Тилли взглянула сверху вниз в ее круглое, пухлое, почти детское лицо:

— Прошу прощения, миссис Картрайт, но я не смогу выполнить ваше распоряжение. Я намереваюсь исполнять свои обязанности экономки до того момента, как будет оглашено завещание вашего отца: тогда я узнаю, каковы были его пожелания. Хочу также сообщить вам, миссис Картрайт, что на протяжении последних четырех лет ваш отец убеждал меня выйти за него замуж. У меня были свои причины, чтобы не принимать его предложения, но сейчас я очень, очень сожалею, что совершила эту глупую ошибку. Однако даже окажись я в положении законной хозяйки этого дома, думаю, что проявила бы достаточно такта, чтобы скрыть свои истинные чувства к вам, какими бы они ни были. — Тилли чуть вздернула подбородок. — А сейчас, с вашего позволения, миссис Картрайт, я вернусь к своим обязанностям. Ужин будет подан в семь, как обычно.