Симона Элькелес - Нарушай правила

Припарковав машину на кругу, я, задрав голову, смотрю на высокие колонны, обрамляющие огромную входную дверь. Я весь в поту, но это не из-за палящего утреннего солнца. Встреча с бабушкой на ее территории – что-то вроде матча на выбывание с незнакомой командой. К такому матчу особо не подготовишься, вот и психуешь всю игру. Мужчина в черном костюме и с суровым выражением лица ждет меня у входа.

– Вы из контрразведки? – чтобы разрядить обстановку, спрашиваю я.

Он и ухом не ведет.

– Следуйте за мной.

Меня ведут в дом. Высокие потолки и широкие коридоры напоминают роскошные домищи, которые показывают по телику. Лестница из полированного металла, мебель чересчур мягкая и, скорее всего, чересчур дорогая. Чувак в костюме останавливается перед комнатой, окнами выходящей на сад с бассейном. Здесь белая мебель с фиолетовыми подушками. Донельзя женственно и, честно говоря, с перебором. Интересно, Эштин бы понравилось или она предпочитает старенькую потертую мебель, как у нее дома?

Утром я хотел побыть с ней, пока она не устроится в общаге. Но потом увидел ребят, которые наверняка бы меня узнали. Хотел рассказать ей о своем прошлом, но только для чего? Легче было ничего не говорить и поскорее оттуда смыться, пока меня не засекли, – так я и сделал.

Стоя у окна и глядя на большой бассейн в саду, я жалею, что здесь со мной нет Эштин, но тут в комнату кто-то входит. Обернувшись, сразу узнаю свою бабушку. На ней ослепительно белый костюм, волосы уложены в пышную прическу, слишком много косметики. Я ошарашен ее загаром, будто она только что с курорта, а не из больницы. С высоко поднятой головой, раскинув руки, как королева перед придворными, она подходит ко мне.

– Ну поздоровайся же с бабушкой!

– Здравствуй, бабушка, – с серьезной миной говорю я. Даже не пытаюсь скрыть, что не особо ее жалую, но мне удается выстоять и не дрогнуть, когда она подходит вплотную и чмокает воздух около моей щеки.

Не отпуская меня, она отстраняется. Меня оценивают, как племенного быка, – жалко, в рот не заглянула, чтобы обследовать зубы.

– Тебе нужно постричься. И новую одежду. А так ты похож на голодранца в этих рваных джинсах и футболке – по мне, так ею пол мыть, а не на себя надевать.

– К счастью, это моя одежда, а не твоя.

Она фыркает. В комнате появляется женщина в форме горничной, которая вносит серебряный поднос с мини-сэндвичами и чаем. Когда она выходит, бабушка указывает мне на плетеный диванчик.

– Садись и перекуси.

Я продолжаю стоять.

– Послушай, не хочу констатировать факт, но по тебе не скажешь, что ты на смертном одре. Ты писала, что умираешь.

Присев на краешек стула, она медленно наливает чай в вычурную чашку.

– Господь с тобой. Я не писала буквально, что умираю.

– Ты писала, что ходишь на процедуры. У тебя рак?

– Нет. Сядь. Чай остынет.

– Диабет?

– Нет. Сэндвичи с сыром из Южной Франции. Попробуй.

– Болезнь Паркинсона? Лу Герига? Инсульт?

Рукой она отмахивается от перечисленных мной недугов.

– Если хочешь знать, я была на отдыхе.

– На отдыхе? Ты писала, что тебе поставили диагноз. Что увидеть меня – твое предсмертное желание.

– Дерек, все мы умираем. Приближаемся к смерти каждый день. А теперь сядь, пока у меня давление не поднялось.

– У тебя неполадки с давлением?

– Сейчас по твоей милости начнутся.

Я не двигаюсь, и она тяжело вздыхает.

– Если так уж хочешь знать, у меня была небольшая процедура. Для поправки здоровья я до двадцатого была на минеральных источниках в Аризоне.

Процедура? Я попал в ловушку, меня обманом вынудили сюда приехать. По мере того, как она выдает фрагменты информации, меня внезапно осеняет. Какой же я дурак!

– Ты сделала пластическую операцию.

– Мне больше нравится выражение «пройти сервисное обслуживание». Тебе оно должно быть знакомо – твой отец постоянно сам возился со своими автомобилями, вместо того чтобы доверить их профессионалу.

– Если это был выпад, то ты промахнулась.

– Ну что ж… – В бабушкином взгляде ни грамма стыда. – Я вот к чему веду: тяжело видеть, как сама стареешь. Ты мой внук, другой семьи не осталось. Уже десять лет, как вдова, и твоей мамы тоже нет. Ты последний из Уортингтонов.

– Не Уортингтон я, а Фицпатрик.

– Ну, это как раз печально.

На самом деле она так привыкла вести себя как техасская царственная особа, что вряд ли понимает, как бесцеремонно звучат ее слова.

– Не думаю, что папа с тобой согласится.

Она откашливается так, будто что-то в горле застряло.

– И как этот военный человек поживает?

– Он во флоте.

– Без разницы.

– Уверен, он прислал бы тебе привет, но ему еще пять месяцев на подводной лодке служить.

– Что ж он свою новобрачную сразу после свадьбы покинул? Жаль, – говорит она без выражения. – Дерек, сядь. Ты действуешь мне на нервы. Уже достаточно того, что ты отказываешься обналичивать вознаграждение своего траст-фонда, и мне приходится посылать наличные деньги.

– Я не просил ни траст-фонда, ни вознаграждения. Бабка с дедом открыли его, когда я родился. Думаю, хотели таким способом заманить меня в Техас в надежде, что буду когда-нибудь работать в «Уортингтон индастриз».

– Кстати, дом престарелых в Саннисайд сердечно благодарит тебя за щедрый дар.

Бабушка вздыхает.

– Уже получила благодарственную открытку. Я и так жертвователь многих благотворительных обществ. Дерек, эти деньги для тебя. Хотя ты и одеваешься, как голодранец, но жить ты так не будешь. А теперь садись и ешь.

– Я не голоден. Слушай, бабушка, в письме было, что ты хочешь сообщить мне что-то важное. Давай уже, колись – и дело с концом, потому что, если по правде, эта фигня – сближение бабушки с внуком – на меня что-то не очень действует.

– Хочешь услышать правду?

Ну наконец-то. Подняв руки, я жестом приглашаю ее говорить быстрее. Сейчас умотаю отсюда подальше и сниму гостиницу на неделю.

– Я хочу, чтобы ты переехал ко мне. – Она не моргает, на лице ни тени улыбки. По-моему, это всерьез. Может, она и не больна смертельно, но крыша все-таки едет.

– Этого не будет. Зря время теряешь.

– У меня неделя, чтобы тебя переубедить. – Она демонстративно делает глоток чая и ставит чашку на стол. – Дерек, ты дашь мне неделю, не так ли?

– Назови хотя бы одну причину, почему я не могу уйти прямо сейчас.

– Потому что твоя мама хотела бы, чтобы ты остался.

СЕГОДНЯ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ занятий – будут оценивать наши способности и распределять по командам для тренировочных игр. В пять я просыпаюсь по звонку будильника и иду в душ. На двери крупно написано:

Кто-то зачеркнул «женщин» и написал «фремонтской суки». Обидные слова.

Стою под горячим душем и хочу уехать домой. Возможно, Лэндон прав, и меня приняли только потому, что я девчонка, и им это нужно было по разнарядке. Что я здесь делаю? Выйдя из душевой, я срываю объявление. Даже и не подумаю ябедничать по поводу дурацкой бумажки, где меня обозвали фремонтской сукой. А то перестанут уважать, потому что шуток не понимаю. У входа своей очереди уже ждут пятеро парней с полотенцами на бедрах, среди них Лэндон. Тихо прыснув со смеху, когда я прохожу мимо, он что-то говорит стоящему рядом парню.

У себя в комнате, взглянув на мобильник, вижу пять эсэмэсок.

Да ведь у меня работа есть: Лэндон оказался сволочью и бросил команду. Если удастся добиться, чтобы агенты приехали посмотреть на мою игру во Фремонт, и у остальных появится шанс быть замеченными. Нельзя мне, получается, сдаваться и идти на попятный.

Перед самым выходом на тренировку звонит мобильник. Дерек. Я не отвечаю. Нужно столько ему сказать, но не сейчас. Эту неделю надо сосредоточиться на футболе и ни на чем другом.

На поле раздается свисток главного тренера. Пока игроки собираются, он проводит беседу о сексуальных домогательствах. Верный путь к тому, что ребята невзлюбят меня еще сильнее… Все взгляды устремлены на меня – хочется провалиться сквозь землю. Я даже не могу сосредоточиться на напутствии перед началом гимнастики и тренировочных упражнений, потому что все еще под прицелом многих пар глаз. Сегодня тренировка закрытая: ни родители, ни агенты не присутствуют. Ко мне никто из парней не подходит и со мной не заговаривает.

Тренер по ударам, Беннетт, отводит довольно много времени технике, а после обеда по его указанию мы, кикеры, то есть подающие, отрабатываем удары по мячу, начиная от линии ворот. После каждого успешного удара он увеличивает расстояние на один ярд. В своей группе у меня лучший результат, пока тренер Беннетт не ставит холдерами[19] квотербеков, чтобы мы тренировали удары, а они – финты при имитации филд-гола.

Моим холдером назначают Лэндона. Он подходит ленивой походкой и с наглой усмешкой на лице. Можно попросить тренера Беннетта дать мне другого холдера, но недовольный игрок никому не понравится. Что я скажу? Что Лэндон мой бывший бойфренд и я не хочу создавать видимость хороших отношений? Да тренер просто рассмеется мне в лицо и отправит восвояси. Футбол не для слабых, ни физически, ни морально.