— Да. Я пытаюсь обжить сорок акров пустынной земли, на которой, по мнению многих, нельзя разводить даже овец. — Его рот слегка дернулся, но он тут же извинился. — Простите меня, — с горечью произнес он, — я совсем недавно потерял то, что было мне очень дорого, а незадолго до этого умерла моя мать. С моей стороны дурно навешивать на вас мои несчастья, да еще при первом знакомстве. Несомненно, у меня нет права жаловаться, скорее я должен благодарить Бога, что она умерла раньше, чем все это случилось.

— Я вас понимаю, — вырвалось у Фионы. — Видите ли… хотя уже прошло шесть лет с тех пор, как я тоже потеряла мать, я все еще ощущаю невосполнимую утрату, то чувство потери, которую мне никто не возвратит. — Она проследила за его взглядом, устремленным на зеленые холмы и дальше через озеро. — Вам больно, и я не могу обещать, что время излечит вашу рану, даже если у вас осталась семья, которая даст вам утешение, — добавила она, сама не понимая, что заставляет ее быть такой откровенной с совершенно незнакомым мужчиной.

Никогда прежде Фиона не говорила так открыто даже со своими сверстниками, но она обнаружила, что ей легко говорить с этим молодым мужчиной, потому что, когда он улыбался, его глаза зажигались внутренним светом, выдающим его неподдельный интерес к жизни. Она с легкостью могла бы открыть перед ним свою душу, ибо ощущала внутреннее родство с ним.

— Последние три года моя мать была всей моей семьей, — неожиданно поделился он. — Вы правы, говоря о невосполнимости утраты, поскольку сами это испытали. Казалось, даже наш дом чувствовал это. Это был ее дом, и я почти ничего не взял с собою на ферму, боясь отнять частицу ее… боясь, что эти вещи не приживутся на новом месте, думал, что им может быть хорошо только там, где жила она.

— Чтобы не вырывать с корнем, — тихо обронила Фиона. — Так иногда ощущают себя люди, которых вынудили покинуть места, которые они очень любили… — Она замолчала, неожиданно осознав, что коснулась струны, глубоко задевшей его, но он, казалось, не обратил на это внимания.

— Моя мать была из тех, кто имел огромное влияние на других, — сказал он. — Ее любили и уважали повсюду, где она бывала. Она с достоинством несла груз одиночества после того, как умер мой отец, и я только теперь начинаю это ценить.

Острое чувство потери, пронзившее Фиону, было безмерным, однако ее сердце упорно цеплялось за надежду встретиться с ним снова, и пульс девушки учащенно забился, когда его серые глаза улыбнулись ей.

— Я рад, что мы снова встретились, — сказал Айэн. — Я много о вас думал после нашего вчерашнего столкновения — думал, что я мог бы вести себя повежливее, чтобы вы не получили плохого представления о Триморе.

— О, вы ошибаетесь, — заверила она его. — Мне нравится Тримор! По-моему, я полюбила его с того момента, как впервые увидела вон с того холма!

Его лицо стало жестким, оно снова потемнело от каких-то мрачных мыслей.

— Мне хотелось бы показать вам Тримор во всей его красе, — загадочно произнес он. — Думаю, вы смогли бы понять, что я теперь чувствую.

— Так почему бы вам этого не сделать? — Ее голос дрогнул от предвкушения радости. — Я пробуду здесь долго, мы приехали в Тримор не просто на время каникул, к тому же вы живете не так далеко от меня, чтобы мы не могли встретиться вновь. — Она протянула ему руку. — Меня зовут Фиона Давиот, и мы с отцом и братом поселились в «Лодже».

Радостная, словно жаждущий любви ребенок, она ждала его ответа, ее глаза сверкали как драгоценные камни, губы слегка приоткрылись, щеки порозовели; но на его губах постепенно улыбка потухла, рот сжался в жесткую, почти безжалостную линию. Фиона восприняла это как неожиданный удар и даже слегка попятилась назад, словно опасалась, что он причинит ей боль.

— Сомневаюсь, что мы встретимся снова, — резко произнес он. — Ваш мир и мой разнесены по разным полюсам. — С этими словами он оставил ее и принялся взбираться вверх по склону, пока не исчез из вида.

Фиона в полной растерянности смотрела ему вслед, переживая в душе крушение всех своих надежд.

Почему никто не хочет быть приветливым с новыми обитателями «Тримор-Лодж»? Откуда эта почти болезненная преданность прежним владельцам «Тримора», которую, похоже, проявляет вся деревня, закрыв перед ними двери и почти не оставив им шанса расположить к себе?

Это было несправедливо и нечестно, но в глубине души Фиона понимала, что самую большую боль ей нанес холодный взгляд его серых глаз и последние слова о том, что их миры разнесены по разным полюсам.

Глава 3

Все следующее утро ушло у Фионы на распаковку багажа, прибывшего поездом и доставленного местной службой доставки, и вскоре ей стало ясно, что ей нечего рассчитывать на помощь, пока не будет найдена лодка.

— Мы собираемся встретиться с одним человеком из соседней деревни, который полагает, что в Маллэйге может найтись подходящая, — доверительно сообщил ей брат, когда она убирала остатки ленча со стола. — Если ты едешь с нами, поторопись. Па уже ушел за машиной.

— Лучше я останусь дома, — решила Фиона. — Я не готова, и потом, начальница почты может позвонить насчет прислуги.

— Мы ненадолго. — Алану не терпелось отправиться в путь. — Надеюсь, что эта лодка нам наконец-то подойдет!

Отец заверил ее, что они вернутся к чаю, но было уже четыре часа, а они и не думали возвращаться. С почты не звонили, и Фиона уже начала беспокоиться и пожалела, что не поехала с ними в Маллэйг, поскольку теперь ей стало ясно, что поиски лодки завели отца с братом еще миль на шестьдесят дальше.

Стоял чудесный день, ярко светило солнце, красящее облака янтарным цветом, и Фиона, повинуясь внезапному порыву, направилась в сад, а через него дальше, туда, где начиналась поросшая вереском пустошь. Ярко-фиолетовый ковер из вереска, разросшегося по всему склону, манил к себе, и она стала взбираться вверх, пока не оказалась высоко, откуда ее взгляду открылась вся панорама узкой долины внизу.

Ей был виден «Лодж», взгромоздившийся на горном выступе, и лодочный домик у озера, крыши первых деревенских домов и высокий серый шпиль старой церкви. Она пристально вглядывалась во все это, такое далекое от того места, где она стояла, затем двинулась дальше, приближаясь к серой ферме и надеясь, что ухабистая проселочная дорога, идущая через заброшенный двор, непременно выведет ее на большую дорогу, по которой она сможет вернуться домой.

Приближаясь к ферме, Фиона отдавала себе отчет, что так далеко ее завело желание получше рассмотреть «Гер». Однако на близком расстоянии он ее разочаровал, ибо выглядел еще более заброшенным, чем это казалось из окна «Лоджа». Нетрудно было представить, как зимой, когда дует северный ветер и воет снежная вьюга, этот дом стоит совершенно отрезанным от мира. К тому же он сильно врос в землю и был окружен каменной оградой, почти не оставляющей места для сада, хотя на такой высоте вряд ли могли цвести цветы.

У ворот ее заливистым лаем встретили две собаки — поджарые шотландские колли, мгновенно отрезавшие ей путь к отступлению.

Было бы полным безумием пытаться идти дальше, однако назад пути тоже не было. Фиона в растерянности остановилась, надеясь, что хозяин фермы придет ей на помощь, когда услышит собачий лай. И действительно, сзади, откуда она менее всего ожидала, вскоре послышался голос, позвавший собак на кельтском языке. Обернувшись, она лицом к лицу столкнулась со своим вчерашним знакомым.

Он быстрым шагом приблизился к ней по проселочной дороге, которая привела ее сюда, и закрыл ворота. Она успела заметить, что его глаза при этом остались неулыбчивыми, выражая странную отчужденность.

— Это частная собственность, — заявил он. — Вы не имеете права здесь находиться.

Наконец-то она поняла, кто он такой. Все услышанное ею прежде связалось в единую цепочку, заставив сердце биться в бешеном ритме и вызвав на щеках яркий румянец. Камерон из «Гера»!

Камерон из «Гера»! Это был Камерон, и его глаза говорили ей, что он возмущен ее появлением в этих краях больше, чем кто другой из деревни.

Фиона стояла сконфуженная, не зная, что сказать, пока он не мигая смотрел на нее, ожидая ответа на свой вызов. Его губы плотно сжались, а в серых глазах не осталось даже намека на прежнее дружелюбие.

— О, у меня не было намерения вторгаться в вашу собственность! — Ее голова дернулась вверх, когда она наткнулась на его гневный взгляд. — Я просто подумала, что эта тропинка идет через вашу ферму. Я и не подозревала, что она здесь заканчивается.

— Позади «Гера» лишь вересковая пустошь, — сдавленно пояснил он.

— Но ведь люди как-то должны ходить здесь? Разве у вас есть право заграждать им дорогу, чтобы они карабкались по верещатнику?

— Между «Тримором» и горами есть и другие пути.

Фиона поняла, что он хотел сказать: между «Лоджем» и горами есть другие пути, которые не ведут и не могут вести к «Геру».

— Почему вы так рассердились? — удивленно спросила она. — Я не вижу причины, по которой мы не могли бы быть друзьями.

Прямота, с которой был задан вопрос, похоже, на мгновение его смутила, но он ничего не ответил. Он стоял словно высеченный из камня, с плотно сжатыми губами и смотрел на нее чужими глазами.

— Скоро вы поймете, что дружба между «Тримором» и «Гером» невозможна, — без всяких эмоций проговорил Айэн Камерон. — Когда вы поживете здесь некоторое время, вы сможете смотреть на вещи так, как смотрю я.

— Но ведь вы не даете мне возможности вас понять, — отозвалась она, подталкиваемая какой-то силой, преодолевшей ее стеснительность, и пытаясь понять причину этой странной антипатии, вызванную ее семьей. — Когда мы с вами встретились впервые, вы отнеслись ко мне вполне приветливо. Но теперь, когда я пришла в «Гер», вы называете это вторжением и готовы выставить меня прочь!