— Энергия не уходит сама по себе. Энергию забирают. Вампиры, проникающие в твой энергетический кокон, и живущие в нем, паразитируя, как самые настоящие глисты.

Не могу не рассмеяться, хотя ответ Степана совсем невеселый. Но ведь смешно…

— Что же дальше? Заяц, собака на сене и самый настоящий глист!

— Посмотрим по обстоятельствам, — ухмыляется Стёпа, — он сильно тебя доставал?

— Было дело, — признаюсь, чуть помедлив. — Представляешь, этот гад уже сомневается, что ребенок его! Ну, вот как так можно? Я думала, меня разорвет от злости!

— А вот этого точно не надо. Реагируя на него, ты источаешь все больше энергии. Этот червяк жрет ее и растет внутри тебя, а ты становишься меньше и, что немаловажно, ниже его по уровню вибрации. Это позволяет ему тебя подчинить, взять верх, поработить и жрать безнаказанно дальше.

— Именно поэтому я так долго его терпела?

— Ты сама все понимаешь.

Я закусываю губу, в который раз пораженная тем, как все просто обстоит в этой жизни. И одновременно восхищенная какой-то невероятной мудростью своего мужчины.

— И что же мне делать? — спрашиваю у него после короткой паузы.

— Игнорировать. Не включаться. Не сочувствовать и не злиться, не решать его проблем, не осуждать, и не радоваться. Быть в себе… И во мне, — добавляет хрипло.

— Я хочу этого больше всего на свете.

— Я тоже. Ужасно по тебе скучаю.

— Скажи, что завтра ты покажешь мне все? Пообещай, что я смогу любить тебя и касаться.

— Ты можешь меня касаться. Подумай, как…

Я прикрываю глаза, отбрасываю прочь простынь, которая ощущается на теле бетонной плитой. Мои чувства обострены, как клинки, заточенные его низким голосом. Отсекаю от себя все второстепенное, шум машин за окном, пляшущие лазеры фар. Кажется, словно чьи-то сильные руки проникают под подол моей ночной сорочки. Развожу ноги и прогибаюсь в спине, так явно ощутив чей-то жаркий рот на своем напряженном до боли соске. Дыхание Степана в трубке становится частым и поверхностным, дышу с ним в унисон и мысленно включаюсь в игру. Очерчиваю его выдающиеся мышцы, скольжу языком по жаркому атласу кожи, обхватываю рукой его поджавшиеся яички и вбираю головку ртом. Понимаю, что нам ни в коем случае нельзя дойти до конца, иначе прахом пойдут все наши усилия, но… Ласкаться-то мы можем? Хотя бы так… Ментально. Чувствую, как его плоть наливается до предела, как сильное тело дрожит под моими руками… Отстраняюсь. Жадно целую губы, делюсь с ним его же вкусом. Так невозможно прекрасно. Рука Степана оставляет в покое мои соски и, неторопливо поглаживая, устремляется вниз. Пальцы замирают у кромки волос, поглаживают их шелк и снова отступают. Я приглашающе веду тазом. Степан еще некоторое время дразнит меня, но все же касается моего воспаленного клитора. Я знаю, что сегодня не кончу. Что буду гореть в огне ночь напролет, но я не могу отказаться от этой ласки. Еще сильнее развожу ноги и с вымученным стоном принимаю в себя его крупные пальцы.

Глава 24


Ночь нежна. Легкий ветерок приятно холодит мои выбритые до синевы щеки, пахнет скошенной травой и высаженной на клумбах петуньей. Я жду, пока Таня переоденется, меряя шагами стоянку перед спорткомплексом. Основной поток людей уже схлынул. И только Таня со Стеллой, да и еще пара знакомых по залу девушек задержались, делясь впечатлениями о проведенном накануне мастер-классе. Девочки такие девочки. И мне нравится, что Таня запросто влилась в их компанию.

С легким звуком открывается и закрывается входная дверь. Ритмичный стук каблуков отсчитывает расстояние между нами:

— Скучаешь? — спрашивает Таня, замирая в шаге.

— Каждую минуту без тебя.

Она медлит. Пикает брелоком, отключая сигнализацию в своей машине, и, будто бы между прочим, интересуется:

— Ты точно не передумал? Мы едем к тебе?

Улыбаюсь. Мне понятно ее нетерпение.

— Я ведь обещал. А значит — не передумал.

Дыхание Тани сбивается. Знаю, драгоценная, знаю… И сгораю в том же огне, что и ты.

— Хорошо… — шепчет она, — машина вправо — три метра.

В салоне прохладно и пахнет свежестью, но все равно нам нечем дышать. Воздух вязкий от сгустившегося вокруг напряжения. Мы — два оголенных провода под напряжением в тысячи вольт.

— Господи, мое сердце колотится так, словно я на грани инфаркта, — с губ Тани срывается испуганный смешок.

— Прижми язык к небу и чуть откинь голову. Под языком расположен внутренний энергетический канал, который питает органы грудной клетки. Станет легче.

— Спасибо… — говорит она некоторое время спустя, — от скольких бы болезней мы избавились, если бы знали эти нехитрые приемы?

— Большинству людей эти знания не помогут, — качаю головой.

— Почему? — Таня переключает скорость и чуть касается моих пальцев своими. Как и её, меня потряхивает от нетерпения. И я рад, что могу отвлечься на разговор:

— Потому что их энергетические каналы закрыты. Например, Анахата — сердечная чакра, отвечающая за способность дарить и принимать любовь.

— И что же это означает? Человечество разучилось любить?

— А разве нет? Разве не безразличие стало нормой человеческих отношений? Под соусом великой любви подают все, что угодно… Лужу выдают за океан, легкий сквозняк — за бурю… У этого явления на самом деле множество причин. Мы не умеем любить, потому что не чувствовали любви в детстве, мы привыкли лишь получать и ничего не давать взамен, а теперь удивляемся, почему чувства утратили ценность. Анахата ведь отвечает не только за любовь между мужчиной и женщиной. Ее функция — любовь во всех ее проявлениях: к детям, друзьям, самой жизни… Это чистая любовь, не имеющая никаких условностей. Зачастую заболевания сердца — это случаи наглухо закрытой Анахаты, когда наша человеческая сущность требует любить и быть любимым, а получить любовь не удается, ведь её так мало вокруг…

Таня молчит и все сильнее стискивает в ладошке мою руку. Слышу, как шевелятся мысли в ее голове, и как кипят ее чувства.

Заболевания сердца нам не грозят.

— Иногда я думаю, чем заслужила такое счастье…

— О, начинается… — я обреченно запрокидываю голову вверх. Мой голый затылок скользит по прохладной коже подголовника.

— Ну, извини, — в голосе Тани слышу улыбку, — это ведь очевидно, что без тебя ничего бы не было.

— Как и без тебя. Ты сама меня нашла. Забыла?

— А ты пришел в мои сны, когда был так нужен.

— Все сны сплетены из одной паутины…

Машина останавливается. Таня глушит мотор и, повернувшись ко мне, шепчет:

— Мои сны так точно… Давай воплотим их в жизнь?

Сглатываю, заставляя сердце замедлить бег. Беру Таню за руку. Ступеньки, замок, распахиваю перед ней дверь и мягко подталкиваю к спальне. Улыбаюсь, ощущая ее удивление и восторг.

— О Боже, Степан, как красиво!

Признаться, я намучался, украшая нашу спальню. Передо мной стояла нелегкая задача — скрыть все прямые линии и углы драпировками и цветами, аромат которых теперь витал в воздухе.

— И свечи… — голос Тани предательски дрогнул. Девочка… Моя недолюбленная девочка.

— Свечи намного лучше электричества. Ток имеет частоту, не сопоставимую с изменениями, происходящими в теле при эротическом возбуждении.

— А зеркала? Здесь столько зеркал…

— А зеркала тебе помогут раскрепоститься и раскрыть свой эротический потенциал.

— Но… Степа… А как же ты?

— А я и так бесстыжий, — улыбаюсь во весь рот, перечеркивая улыбкой все сомнения Тани и все её тревоги.

— Ты невозможный, — вздыхает она, обнимая меня руками.

— Погоди… В кухне я приготовил кое-что из еды… Нужно принести, и выкупаться.

— Мы же только из душа?

— Не спорь…

Моемся быстро, по очереди. И возвращаемся в спальню.

Это так важно — угадывать без слов желания любимого человека. Но я незряч. Мне не по силам расшифровать её, заключенные во взглядах и жестах, посылы… Я разговариваю с Таней совсем на другом языке. На языке её легких вдохов.

Подхожу к любимой вплотную. Легонько касаюсь возбужденных сосков, наслаждаясь тем, как замирает ее дыхание. Тяну вверх тонкую футболку, поддевая пальцами, приспускаю трусы, поглаживаю гладко выбритый лобок. Знаю, что в Тане, как и в большинстве женщин, живет подсознательная тяга к эксгибиционизму. Ей бы понравилось, если бы я мог ее увидеть. Моя слепота лишила нас этого, но я кое-что придумал. Разворачиваю ее спиной к себе, так, чтобы она видела свое отражение в зеркале, и прошу:

— Расскажи, что ты видишь.

Она медлит, вдыхая часто-часто, как пойманная охотником лань.

— Я не понимаю…

— Расскажи, что ты видишь. Опиши мне себя. От кончиков волос и дальше… вниз по телу.

Некоторое время она молчит. Я слышу лишь звуки ее дыхания. Частого и поверхностного. Чуть отхожу в сторону, так, чтобы мое отражение не сбивало любимую с толку.

— Ну… мои волосы немного влажные после душа. Из-за этого же они завились и теперь находятся в полнейшем беспорядке. Мои глаза… выглядят довольно дико. А губы жаждут твоих поцелуев.

Таня замолкает. В тишине комнаты отчетливо слышно, как она сглатывает, смачивая пересохшее горло, и чтобы как-то ее подбодрить, я говорю:

— Отлично, у тебя хорошо получается. Продолжай.

— На моей шее бешено бьется пульс, моя грудь напряжена в ожидании ласки. Соски потемнели и стали невыносимо чувствительными. — задыхающимся голосом выполняет мою просьбу любимая. Я снова подхожу к ней, обхватываю сзади руками пышную упругую грудь и чуть прижимаю пики сосков большими пальцами.