Оргазм отнимает Танины силы. Она проваливается в сон, а я выбираюсь из нашей постели. Совершенно определенно, еще не время расслабляться. По крайней мере, мне. Нащупываю телефон, выхожу прочь из комнаты. Первым делом звоню знакомому слесарю. Хороший парень, который часто шабашит в нашем спорткомплексе. Он без проблем соглашается мне подсобить с замками в квартире Тани. Второй звонок тоже касается ее безопасности.

— Сан Саныч, привет. Опять Судак беспокоит. Извини, что так поздно звоню.

— Степка? Вот это новости! Это чем же я заслужил такое внимание? Второй звонок за пару недель!

— Топтуны нужны, Сан Саныч. За девочкой одной приглянуть.

— Уровень подготовки?

— Стандартный. Там бывший муж — дурачок, а не профессиональный охотник, так что без фанатизма. Заплачу, сколько надо будет…

— Заплатишь, — веселясь перебивает меня Сан Саныч, — у меня опять спина того…

— А я говорил — курс повторить!

— Так дела ведь, Стёпочка, дела! Пока петух жареный в ж*пу не клюнет — сам знаешь.

— Знаю. Ну, так что? Можно кого-нибудь по-быстрому организовать?

— За тем майоришкой приглянуть?

— За ним.

— Будут люди. А к тебе? К тебе кого-нибудь приставить?

— Нет. Ко мне он не сунется. Кишка тонка. А вот за девочкой — боюсь, не услежу. Глаза бы мне…

— Глаза… Ты и без глаз побольше многих видишь. Скажи хоть, где соломки подложить?

— Да что ж я тебе — экстрасенс? Знал бы — не обращался.

— Ага… Ну, ты смотри там, аккуратнее. Адрес твоей девочки найду, фото тоже имеется. Сейчас подыщем кого-нибудь.

— Спасибо.

Наживаю «отбой», набираю еще один номер.

— Стелла? Привет!

— Привет!

— Как карапузик?

— Пинается. Как ты? Как выходной?

— Отлично… Просто отлично. Ты мне вот что скажи… Зеленский трепался насчет мастер-классов по бальным танцам…

— Ииии…

— Мы не могли бы как-то ускориться?

— Ускориться? Зачем? Лето ведь, Стёп. Кто на них ходить будет?

— Моя Таня! Знаешь, как она любит танцевать?

Глава 20


Несмотря на то, что покидать наш со Степаном дом мне совершенно не хочется, к вечеру следующего дня я возвращаюсь в свою старую квартиру. Вынужденная мера, необходимость которой я прекрасно осознаю. В первую очередь, я делаю это ради сыновей, которым действительно нужно привыкнуть к изменениям в наших жизнях. И хоть Степан мягко настаивал на том, что я никому ничего не должна, кроме как быть счастливой, я не могу вот так запросто оставить в прошлом свои убеждения. Даже если они неправильные. Ведь я привыкла сначала думать о детях и муже, а уж потом о себе. Эта привычка укоренялась во мне годами. Теперь её так просто не выкорчевать.

От мыслей меня отвлекает громкий стук во входную дверь.

— И чего ты шумишь? — открываю Дёме и отступаю в сторону.

— Ключи новые забыл!

— А грубить зачем? Вот же они, на полке.

Демид бормочет что-то невнятное и склоняется, стаскивая с ног кроссовки. Я морщусь. Пахнет он не то чтобы хорошо, но и не так уж и плохо. Как любой здоровый ухоженный парень после полуторачасовой тренировки. В голове мелькает мысль, что на почве спорта они могли бы неплохо сойтись со Степаном. Улыбаюсь.

— Я пропустил что-то смешное?

Улыбка тухнет на лице, я в полной мере осознаю, что просто не будет. Вопрос только, насколько все усложнится.

— Ты смешной. Взмыленный и пыхтящий, — пытаюсь перевести все в шутку, лохмачу взмокшие волосы на голове сына, будто ему четыре. Он уклоняется и, нахмурившись, топает в ванную.

— Что-то не так? — кричу ему в спину.

— Ничего. Кроме того, что какой-то мужик распоряжается в нашем доме.

Сглатываю, судорожно подыскивая слова:

— Он не распоряжается, Демид. Он меня защищает.

— От кого? От отца?

Отвожу взгляд. Мне стыдно за то, что случилось, и за то, что невольно в эту грязь были втянуты дети. И я не могу… физически не могу обсуждать с ними эту тему. Особенно с Демидом, который узнал обо всем от брата, и, наверное, все же не в полной мере осознает, какому ужасу я подвергалась.

— Да. От него.

— Дурдом!

Демид захлопывает дверь. Некоторое время смотрю на нее, застыв посреди коридора. Все чаще я замечаю, что когда мне требуется что-то обдумать, принять решение или просто успокоиться, я словно отключаюсь, выпадаю из происходящих событий. В таком состоянии я, например, нахожусь, когда мы медитируем со Степаном. Я чувствую, как становлюсь сильнее, выносливее. Не столько физически, сколько духовно. Что-то во мне необратимо меняется. Те события, которые еще месяц назад надолго бы выбили меня из колеи, теперь не способны вызвать и половины когда-то привычных эмоций. Я стала намного более устойчивой в эмоциональном плане, более стабильной. В моей душе поселилась гармония.

Готовлю ужин, решив оставить в покое демонстративно дующего губы Демида. Я понимаю, что ему нелегко, но прав Степан. Он — взрослый человек, которому бы не мешало понять, что его мать сама вправе решать, как ей жить дальше. Я исполнила перед ними свой материнский долг. Пришла пора жить для себя.

Дема недовольно сопит и нарочно громко гремит посудой, шаря в кухонных шкафчиках в поисках нужной насадки на блендер. Я молчу. Косо на меня поглядывая, сын всыпает в чашу протеиновую смесь и замороженные фрукты. Добавляет молоко. У меня звонит телефон. Степан! Улыбаюсь, на время забыв о сыне, и принимаю вызов. Мое «Алло» тонет в реве включенного мне назло блендера. Спокойно ловлю Демин взгляд и, ни слова не говоря, выхожу из кухни. Мы болтаем недолго, но все это время с моих губ не сходит улыбка. Радуюсь, что несмотря ни на что, я все же обрела счастье. Счастье, которое прямо сейчас с воодушевлением рассказывает мне о запланированных в спорткомплексе мастер-классах по бальным танцам. Будто бы он всю жизнь мечтал о том, как будет пыхтеть со мной у станка. Улыбаюсь, представив Степана в балетном трико. Я беспечна, как никогда в жизни.

К приготовлению ужина возвращаюсь еще более умиротворенной. Замечаю в мойке грязный стакан, в котором Дёма взбивал свой коктейль, и невымытый нож. На идеально чистой поверхности стеклянного стола растекается молочная лужица. Сделав вид, что мне нет дела до этого свинства, возвращаюсь к разделке мяса.

— Да уберу я, уберу! Сейчас выпью это дерьмо и вытру! — не выдержав моего молчания, начинает оправдываться Демид. — Я нечаянно ляпнул, когда переливал в стакан. Ну, что ты смотришь?

Опускаю взгляд, шарю под мойкой в поисках пакета с картошкой.

— Ты что, обижаешься?! — не сдается мой сын, а я тайком улыбаюсь. Вот, как выходит, стоит только лишь замолчать, как человек сам начинает что-то додумывать. И в принципе мысли сына движутся в верном направлении. — Говорю же, сейчас уберу!

Демид проходит мимо меня, хватает тряпку. Сначала вытирает со стола, после моет посуду. Хороший все-таки мальчик. Совестливый. Случайно сталкиваемся у холодильника.

— Осторожнее, мам!

Молчу, смотрю на него без всякого выражения. И хоть моей вины в нашем столкновении нет, раньше я бы улыбнулась и извинилась. А сейчас — молчу. Понимая, что прав Степан — когда извиняешься не по делу, извинения теряют свой изначально глубокий смысл. Может быть, и энергия слов истончается, если ими злоупотреблять? Надо будет спросить у Стёпы.

— Ну, ладно. Я сам виноват!

Еще бы. Молчу.

— Кухня тесная, не развернуться.

Молчу.

— Ну, извини, ма. Я же нечаянно тебя толкнул… Да что ты молчишь?! Чего нервы мне треплешь?

Прохожу мимо сына, ласково погладив его по щеке, и все же открываю злосчастный холодильник.

— Почисть картошки, мой нервный, привыкай к самостоятельной жизни.

— Эй, что ты этим хочешь сказать?

— Только то, что ты взрослый парень, а значит, вполне можешь сам о себе позаботиться.

— Это как?

— Закинуть вещь в стиралку, убрать в доме, приготовить поесть…

— С чего бы мне это делать?

— А с чего это делаю я? Мы теперь на равных, Дёма. Я готова тебе помочь на первых порах, но, думаю, ты и сам понимаешь, что здесь я уже не останусь. Это ваша с Данилом квартира.

— Бред какой-то, — хмурится мой сын.

— Ну, хочешь, переезжай со мной? — я знаю, что Демид ни за что на это не согласится, но не могу не предложить сыну альтернативу.

— К твоему мужику? — скептически кривит губы Дёмка. — Ну, ты как скажешь!

Обтираю руки бумажным полотенцем, подхожу вплотную к сыну. Обнимаю его за пояс, вспоминая, как только за счет них и держалась.

— Он хороший, сынок. Он, правда, очень хороший. И если ты отбросишь свои собственнические чувства, то увидишь, какой счастливой я стала благодаря ему.

Дема закатывает глаза, но не отстраняется. Неловко похлопывает меня по плечу. Я медленно отступаю, и вдруг, кое-что вспомнив, интересуюсь у сына:

— Ты не в курсе, о чем со мной хотел поговорить Данил?

— О свадьбе. Этот придурок надумал жениться, — беззлобно фыркает сын. Я поднимаю брови:

— Серьезно?

— Ну, они вроде как долго встречаются, и все такое…

Ставя мясо в духовку, я все еще осмысливаю слова Демида. Нет, я конечно, рада за старшего, но, как и Дёма, не могу не думать о том, насколько молод Данил. Уж не слишком ли он торопится? И ведь я понимаю, что успешность брака зиждется отнюдь не на возрасте брачующихся… Но все равно довольно скептично отношусь к таким ранним союзам. Я не могу не думать о том, достаточно ли влюблен Данил, чтобы связывать себя этими узами? Не упустит ли он, как и я в свое время, нечто большее? Нечто бесценное?