— Я не хочу! — прошептала Морганит, попытавшись оттолкнуть мужчину. Не вышло. Видя перед собой исключительно тьму, без единого проблеска, тем не менее она не теряла попытку добраться до его лица ногтями. Размахивала, пытаясь тщетно ударить или поцарапать. Сначала ее выходки, похоже, веселили его, но затем запястья жестко оказались вдавлены мужскими пальцами. Сжаты крепко. Да, мечтать о любви или грезить о взаимном счастье с кем — то для нее было запретом, ведь прекрасно понимала — никто добровольно не пожелает связать себя узами со слепой девушкой. Только, конечно, если ее папа не заплатит ему огромную сумму денег и не обеспечит пожизненное существование, при этом заранее будущее будет обречено на издевательство или измены с другими полноценными женщинами. Но и оказаться изнасилованной незнакомцем тоже не заслужила. Убегая от одной беды, попала в другую ловушку. Здесь уже нет шанса.

Когда его твердые сухие губы прижались к ее закрытому рту, Морганит судорожно всхлипнула, отчаянно замотав головой. Этого не должно случиться. Не с ней.

— Умоляю, не надо, — отчаянно закричала Морганит, и он воспользовался, скользнув кончиком языка по ее верхней губе. Прикусил сильно, оттягивая нежную кожу. Грубо и не жалея. Словно не слышал мольбу. Аромат корицы и муската полностью заполнил собой все пространство. Никакого воздуха. Исключительно его запах, проникающий, кажется, в каждую клеточку ее тела. Насильно окутывая и заставляя так же пахнуть и ее. Горячие ладони мужчины бесцеремонно задрали футболку. Безжалостно сдавливая кожу и двигаясь вверх по бедрам, касаясь плоского живота. Выше. К груди. Громкие рыдания внезапно слились с вырвавшимся из груди стона. Внезапно внутри разлился жар, опаляя ее. Будто кто — то окунул ее в кипяток, ошпарив, после чего сразу же приложив лед на каждый ожег. Наверное, именно так она могла бы описать то, что почувствовала. Не отвращение. Не было противно. Невзирая на все здравые убеждения, не выворачивало от этих нахальных и жестоких прикосновений. Ее насилуют, и вместо обязательной ненависти, жгучей неприязни, с ней происходит что — то другое. Все не так…

— Мне больно! — не кричала, почувствовав какой — то толчок, за которым последовала вспышка боли. Просто прошептала тихим срывающимся голосом Морганит, зажмурившись. По щекам непрерывно текли слезы. Зачем закрывать глаза, когда ничего не увидишь и не запомнишь?.. Даже того, кто взял ее тело, удовлетворив похоть, не узнает. Никому не сможет сказать, как выглядит тот, кто посмел изнасиловать единственную дочь Джованни Сальери.

Он не слышал ее криков. Не реагировал на душераздирающие мольбы. Но почти бесшумный шепот…остановил его как раз в тот момент, когда его пальцы грубо сжали полушарие груди, оставляя синие отметины, а зубы безжалостно впились в тонкую шею. Стало вдруг легко. Смогла пошевелить слабо ноющей от боли рукой. Медленно поднесла подушечки пальцев, коснувшись саднящей от укусов ключицы. С трудом нашла силы в прямом смысле сползти с кровати. Точнее — скатиться с ней, шумно приземлившись на ковер. Распластавшись на нем, не желая потрудиться подняться или наощупь за что — то ухватиться. Неполноценная слепая дурочка. С чего решила, что ей дозволено вести себя, как другим девушкам, дерзко общаясь и играя на нервах у мужчины, забавляясь его неосведомленностью о ее слепоте? Ее личный приговор. Свыше определен — никогда не пытаться быть той, кем она не является. Просто обычной девушкой.

— Боже, как ты упала! — Морганит вздрогнула, когда сильные мужские руки оторвали ее от твердой поверхности, вознося в воздух. Инстинктивно уткнулась кончиком носа в его грудь. Слушала, как быстро и неритмично бьется сердце человека, который еще пару мгновений назад перевоплотился в настоящего зверя. Похотливого и черствого. Ее осторожно уложили на покрывало, и она задрожала от накатившего запоздалого страха. Снова приступит к издевательствам. Вновь начнет бессовестно лапать ее, пытаясь утолить голод. Забывая о ней, как о живом существе. О ее боли. Лишь наказать и продемонстрировать превосходство. А она не в состоянии сопротивляться. Слабая и беззащитная, смиряясь и с этой участью. Как всегда.

— Мне, действительно, жаль, — послышался его охрипший голос совсем рядом, и она сжала край покрывала, ожидая очередного потрясения. — Я ненавидел мужчин, которые силой берут девушек. Вопреки их желаниям. Ненавидел людей, которые ломают слабых или бьют детей и женщин. И я презирал воров и тех, кто берет, что не принадлежит им по праву. А кто я теперь? Подхожу под все три типа.

— Я…вас не понимаю, — сбивчиво проговорила Морганит, продолжая трястись то ли от страха, то ли от пронзившего холода. Ей было жарко в его руках. Словно невидимый огонь расплавлял ее, как воск, и она растекалась, сама того не желая. Пугаясь и подчиняясь.

— А ты бы хотела понять меня после того, как я тебя изнасиловал? — усмехнулся он. Тон не суровый и раздраженный, как минутами ранее. Без эмоций, кажущийся неестественно глухим. — Я ненавижу воров, ясно? И себя сейчас ненавижу. Из — за тебя.

— И что же вы украли из — за меня? — недоуменно и с нарастающей паникой задала вопрос Морганит.

Он — странный. Он — часть того мира, на которой доводилось мечтать посмотреть. На все изобилие красок. Встретить рассвет. Побыть под яркими солнечными лучами. Однако казалось, что Ральф — противоположность того, что она хотела бы увидеть. Другая часть. Может, такая же темная. Поглощенная мраком. Не той тьмой, окружающей Морганит. Иной. Темнотой, что живет внутри, застилая собой свет. То, к чему стремилась она, имел он, но позволял мраку перекрыть.

— Твою невинность, — отозвался мужчина. Слышала, как он ходит по комнате. Неторопливые шаги отдавались эхом. — Не смог вовремя остановиться, черт побери. Это было не моим.

— Изменить уже ничего нельзя, — не узнавала собственную равнодушную интонацию, под которой таились истеричные нотки. Готовые вырваться наружу рыданиями. Криками от безысходности. — Вызови такси. Я хочу уехать. Как мне отсюда выйти?

Повисла гробовая тишина. Липкая и пробирающая до мурашек, потому что она ждала от него ответа. Плевать, как она доберется до машины, сколько раз упадет, какие еще неурядицы ожидают впереди. Слепыми легко играть, забавляясь и тыкая в них пальцем. Использовать, как угодно. Предметы, лица, да и все окружение — сплошная тьма, а разве можно судить мрак? Наверное, именно по этой причине отец оберегал и не выпускал ее из «золотой клетки».

— Почему ты молчишь? — нарушила затянувшуюся паузу Морганит. Может, он ушел?

— Ты никуда не поедешь в два часа ночи, — решительно заявил Ральф. — Останься.

— Сам выгонял, а теперь просишь не уходить? Хочешь загладить вину или боишься, что…

— Твой язык нарвался на все это, — перебил ее он. Вмиг прикусила губу, вспомнив, куда привела ее в прошлый раз дерзкая манера общения и имитация своенравной высокомерной девушки. Представление, что она вновь будет испытывать его прикосновения на груди, на бедрах. Грубо и безудержно. Смешивая и боль, и испуг, и нечто еще, чему сложно дать объяснение. Остаться с мужчиной, лишившим ее девственности, причем насильственным путем? Его следует презирать всеми фибрами души. Бежать от него. Он разрушил ее жизнь. Так поступила бы любая, поменяйся с ней местом. Но Ральф ничего особо и не поломал. Уже давно после потери зрения от жизни остались разбитые куски. Он только еще растоптал, превращая в мелкие осколки.

— Ты больше не тронешь меня, — то ли спросила, то ли утверждала Морганит, потягивая одеяло почти до подбородка. — И я не хочу, чтобы ты спал со мной. Ложись на полу.

— А вот это уже лишнее, — небрежно кинул он. Матрац прогнулся, принимая тяжесть мужчины. — Пока ты не попросишь — тебя трогать я не буду, но спать я буду на кровати.

— Ты и не извинишься? Ты украл то, что не принадлежало тебе! Вдруг я собираюсь замуж и берегла свою невинность для брачной ночи? — вместо того, чтобы отвернуться и направить оставшуюся энергию на игнорирование его дыхания, запаха и тесного сближения с мужским телом, продолжала нести чушь. Он точно действует на нее нехорошо. Путает мысли, кидая в какую — то альтернативную реальность.

— Во — первых, я спас тебя, как ты сама выразилась, от бандитов, поэтому считай мое одолжение извинением, — мышцы болезненно заныли, стоило ему то ли случайно, ли нарочито коснуться ладонью ее живота. Он сразу же убрал руку. — Во — вторых, вместо диких криков о помощи и призыва моей совести могла бы сказать, что ты — девственница, и я…бы не зашел далеко.

— То есть, по — твоему, я не должна была кричать? Меня насиловали!

— …в — третьих, по твоему поведению и раскованности последнее, что мне пришло бы в голову, что ты абсолютно не имеешь опыта, — закончил Ральф. Опередил, прежде чем она успела бросить встречный словесный вызов. — Ты даже сейчас лежишь в постели с почти голым мужчиной, лицом к лицу, и споришь. Девственницы ведут себя по — другому.

Повернувшись на другой бок, Морганит затаила дыхание. А что он ожидает увидеть в пустых глазах? Неподвижные, устремленные вдаль в призрачной надежде в кромешном туннеле заметить хотя бы одну светлую полоску. Каждую секунду. Из года в год. Сталкиваться с жестокой правдой. Отсюда не вырваться. Не скрыться. Вечная мгла.

Глава пятая

Он хотел и сейчас ее. Сладкое мягкое тело, источающее клубнично — цветочный аромат. Хотел вторгаться в нее, заполняя собой. Упиваясь стонами наслаждения. Видеть в этих глубоких зеленых глазах животный голод, какой возбудила в нем она. Смотреть в расширенные зрачки, в которых будет гореть пламя порочной страсти. Грех — он такой, сладкий и призывающий совершить его. Вкусить вдвоем, совершая его обоюдно.

Только вместо бурных и темных фантазий под ним лежала девушка, кричащая и зовущая на помощь. В глазах не было никаких эмоций. Зловещая чертова пустота. Стеклянная, не отображающая ни капли страха или отвращения. В память врезались картины из прошлого, когда Джованни Сальери так же насиловал его мать, пользуясь ее беспомощностью, и он, ее сын, ничем не мог помочь, будучи закрытым в другой комнате. Слышал только дикие вопли. Боль и отчаяние. А позже — в застывших зрачках матери виднелся отчетливый страх и обреченность. Помнил до мелочей вечно оставшийся взгляд, наполненный испугом, отвращением.