Амелия Грей - Намек на соблазнение

– Боже мой, Кэтрин, здесь, в парке, не только непроглядная темень, но еще и жуткий холод. Это просто варварство – выезжать на прогулку до восхода солнца.

Кэтрин Рейнольдс бросила взгляд на свою овдовевшую сводную сестру, которая ехала рядом с ней верхом на небольшой резвой кобыле. За те месяцы, которые Кэтрин провела в Лондоне, она перестала удивляться постоянным стенаниям Виктории Густри. Эта уже далеко не юная женщина никогда не позволяла себе ни одного неуместного слова в обществе, наедине же она без обиняков высказывала свое мнение.

– Ты скоро согреешься, Вики. На мой взгляд, именно перед рассветом самое чудесное время для верховой прогулки.

– Дурацкое занятие, – проворчала Виктория, а ее кобыла фыркнула. – Я абсолютно ничего не вижу, и, по-моему, это просто небезопасно.

– Ты ничего не видишь только потому, что не смотришь, и мы в абсолютной безопасности, потому что позади нас едет Миллз, – ответила Кэтрин.

Она сделала глубокий вдох, и ее легкие наполнились бодрящим морозным туманом, который белесым призраком колыхался вокруг. Запах влажной листвы напомнил ей о доме, и девушка грустно вздохнула. Слуга тихо ехал позади, и когда Виктория умолкала, Кэтрин могла расслабиться и в полной мере насладиться мирными звуками утреннего Гайд-парка.

– Мы долго еще будем кататься? – спросила Виктория.

Кэтрин улыбнулась, со спокойным терпением отнесшись к очередному ее капризу. Ее лошадь вдруг вскинула голову и негромко заржала, клубы пара с фырканьем вырвались из ее ноздрей.

– Мы катаемся меньше пятнадцати минут.

– Мне кажется, что несколько часов. Сегодня я позволила тебе уговорить меня, но не думаю, что мне захочется это повторить.

Кэтрин рассмеялась, но совсем тихо, чтобы, не дай Бог, не услышала ее вечно недовольная компаньонка. Было прохладно, но это не беспокоило Кэтрин. Она выросла вблизи северного побережья и привыкла к такому климату, когда, кажется, промозглая сырость никогда полностью не исчезает.

– Но ведь это ты убеждала меня, что не следует ездить на прогулку днем, когда гораздо теплее, – не удержалась Кэтрин.

Вики фыркнула громче, чем лошадь, на которой она ехала.

– Я только пыталась внушить тебе, что молодые леди, которые рассчитывают на хорошую партию, во время сезона не должны показываться верхом на лошади ни в одном парке.

Эти слова еще раз напомнили Кэтрин, что ее сводная сестра совершенно убеждена в том, что то, что можно делать наедине, не дозволяется делать на публике.

– Ты должна выезжать лишь в открытом экипаже рядом с виконтом, графом или, возможно, с каким-нибудь симпатичным маркизом. Не знаю, почему я позволила тебе уговорить меня поехать с тобой на прогулку верхом, да еще до рассвета. Я совершенно закоченела.

Гайд-парк был изумителен, а туманная предрассветная дымка делала его просто волшебным. За далеким горизонтом уже зарождался розовый, с темно-голубым отливом, свет, и Кэтрин с нетерпением ожидала чудесного момента пробуждения природы.

Уже больше трех месяцев она жила в Лондоне, и ее единственным занятием была примерка бесконечных бальных нарядов. Кэтрин считала нелепым шить такое количество платьев, но Виктория настаивала, что все это она должна иметь к началу сезона. Но бальные платья составляли только половину всего необходимого. Оказывается, к ним леди должна была подобрать соответствующие перчатки, шляпки, веера, а также носовые платки. Господи! Ну, кому нужна такая прорва одежды?

– Может быть, мы поедем чуть быстрее, и тогда ты согреешься, – сказала Кэтрин, пытаясь найти способ, который помог бы Виктории получить хоть какое-то удовольствие от прогулки. – Ну, так как? Ты готова пустить лошадь рысью?

– Не уверена, что смогу. Эта лошадь, похоже, не очень хорошо тренирована.

Лошадь Вики заржала и затопала, словно соглашаясь с ее замечанием.

Кэтрин опустила руку в перчатке и потрепала упругую шею своей горячей лошадки, которая явно не нуждалась в понукании. Пожалуй, Вики права, эти лошади, которых Миллз нанял в соседней конюшне, не очень годятся для верховых прогулок молодых леди.

Кобыла Вики была уже в возрасте и довольно своенравна, она постоянно мотала головой и прикусывала удила, а лошадь, на которой ехала Кэтрин, беспокойно гарцевала под ней, словно вообще не привыкла к седлу. Но Кэтрин готова была сесть на любую лошадь, чтобы прокатиться верхом.

– Возможно, твоя лошадь чувствует твою неуверенность и злоупотребляет этим, – высказала предположение Кэтрин. – Тебе нужно показать ей, кто здесь хозяин. Быстрый ход пойдет ей на пользу. Натяни поводья вот так, и поскачем.

– Ну ладно, – пробормотала Виктория, – соглашусь на все, лишь бы согреться.

– Хорошо. Вот молодец.

Мягким посылом Кэтрин заставила свою лошадь перейти в рысь. Повернувшись к Миллзу, она знаком приказала ему следовать за ними.

Кэтрин великолепно держалась в седле, ведь впервые она села на лошадь еще совсем маленькой девочкой. Но когда пришло время отправиться в Лондон, ей пришлось воспользоваться экипажем, а любимая лошадь была оставлена дома под присмотром опытного конюха.

Виктория была старше Кэтрин на шестнадцать лет, а поскольку у них не было близкого родственника мужского пола, то на плечи Виктории легла забота – проследить, чтобы до окончания сезона Кэтрин сделала удачную партию. Но Виктории не было известно, что Кэтрин приехала в Лондон не в поисках мужа – она приехала искать своего отца.

Своего настоящего отца.

У нее имелись три ключа к разгадке тайны своего рождения – имена трех мужчин. Она знала, что один из них является ее отцом, и твердо была намерена выяснить, который из них более двадцати лет назад почему-то не женился на ее матери.

После смерти год назад сэра Патрика Рейнольдса – человека, которого она и все остальные считали ее отцом, Кэтрин нашла в коробке с книгами, хранившейся на чердаке, дневник своей матери. Он был в плачевном состоянии. За многие годы сырость размыла чернильные записи, а мыши изгрызли страницы.

Но из сохранившихся страниц старого дневника Кэтрин узнала самую сокровенную тайну своей матери: человек, за которого она вышла замуж, не был отцом ребенка, которого она носила.

А этим ребенком была Кэтрин.

Погруженная в мысли об истинной цели своего приезда в Лондон, Кэтрин не заметила, что Виктория и Миллз остались далеко позади, пока не услышала крики о помощи. Кэтрин не сразу и с некоторым трудом остановила лошадь, развернула ее и направилась обратно, чтобы узнать, почему остановилась Виктория.

– Что случилось? – спросила Кэтрин, подъехав к сестре. – С тобой все в порядке?

– Со мной – да, но что-то случилось с Миллзом.

Кэтрин забеспокоилась. Она поняла, что потеряла Миллза из виду, и теперь немедленно направилась обратно по своим следам.

– Я здесь, – услышала она голос слуги. Довольно трудно было что-то увидеть во все еще густых сумерках, но все же Кэтрин разглядела, что Миллз лежит неподалеку на земле, и, подъехав к нему, спешилась.

Она быстро подошла к мужчине:

– Вы ушиблись?

– Нога лошади попала в яму, и я упал. Похоже, сломал ногу.

– Боже милостивый! – прошептала Кэтрин. Это она была во всем виновата. – Не двигайтесь. Мы обо всем позаботимся.

Опустившись на колени, Виктория спросила слугу:

– Вы сильно ушиблись? Можете ехать верхом?

– Боюсь, что нет. Не могу пошевелить ногой, да и лошадь хромает.

У Кэтрин мгновенно созрел план действий. Посмотрев на Викторию, она сказала:

– Ты останешься с Миллзом, а я поскачу назад и найду для него коляску.

– Я не могу позволить тебе одной скакать по парку! – запротестовала Виктория. – Это не только опасно, но и неприлично.

– Чепуха, – возразила девушка. – Сейчас не время беспокоиться о таких мелочах. Миллз ушибся, и, кроме того, уже не так темно. На лошади я езжу гораздо лучше тебя. И я точно знаю, где мы оставили коляску. На все это мне потребуется меньше времени, чем тебе.

Виктория хмуро взглянула на раненого слугу и снова повернулась к девушке.

– Ты должна пообещать мне, что ни в коем случае не будешь останавливаться, пока не доберешься до коляски.

– Обещаю, – без колебаний ответила Кэтрин.

– Тогда отправляйся. Скачи, но будь осторожна. Нельзя, чтобы тебя увидели в парке верхом без сопровождения, даже если у тебя имеется уважительная причина.

– Обещаю, что буду осторожна.

Кэтрин вновь поднялась в седло и, развернув лошадь, направилась к оставленной коляске. Она часто ездила верхом одна по сельским холмам, среди которых выросла, и, чтобы не заблудиться, ей рано пришлось научиться примечать детали окружающей местности.

Кэтрин отпустила поводья, и лошадь, почувствовав свободу, пошла легкой рысью сквозь начинающие светлеть сумерки. Холодный ветер щипал ее щеки, глаза слезились, но она продолжала скакать, охваченная азартом быстрого бега лошади, впервые с момента приезда в Лондон чувствуя себя по-настоящему свободной.

Ленты ее шляпки для верховой езды почти развязались, и ветер трепал их, забросив ей за плечи. На мгновение она словно снова оказалась в своей деревне, скача навстречу рассвету на своей любимой лошади.

Неожиданно прямо перед ней откуда-то с боковой тропинки появился всадник.