Заметив мальчика, придворные снова начали кланяться, некоторые приветствовали его, называя то султаном, то Адилом. Виспер поморщился и сердито посмотрел на кричащих, но замолчать всех заставил Вали-хан, который снова стукнул посохом. Мальчик подвел Майю к вдове султана, а затем уселся у ее ног, недалеко от Виспера.

Царица под множеством одежд едва заметно кивнула, и Виспер заговорил, причем так тихо, что толпе приходилось напрягать слух, чтобы понять его. После дюжины цветистых фраз, Виспер объявил:

— По просьбе Наследника, Адила, нашего султана, пусть он живет вечно, царица привела к нам сегодня Прабху, знаменитую девадаси из храма Ориссы. Перед тем как она присоединится к женщинам на женской половине и возьмет имя танцовщицы, Майя, она милостиво согласилась станцевать для нас.

— Это необычно, — тихо сказал Шахджи Да Гаме. — Зачем выставлять на публику профессиональную танцовщицу?

Но Да Гама не успел ответить: зазвучала музыка. Только сейчас он заметил высокие перегородки из дерева и серебра, установленные рядом с возвышением. За ними играли невидимые музыканты. Да Гама догадался, что это женщины, профессиональные танцовщицы, к которым вскоре присоединится Майя, чтобы навсегда остаться в тени.

Но теперь она шагнула вперед. Она выглядела великолепно в блестящем сари и позаимствованных драгоценностях. Когда она спускалась с возвышения на пол, на голых ногах, на лодыжках, при каждом шаге позвякивали колокольчики. Она закрутила юбки сари таким образом, чтобы прикрыть каждую ногу отдельно. При движении оголялись икры. Кожа напоминала густые сливки, черные волосы блестели, как отполированное эбеновое дерево. Она прошла недалеко от Да Гамы, на расстоянии нескольких вытянутых рук. Свет, который сиял в ее глазах с золотистыми крапинками, был таким же ярким, как бриллианты, и таким же холодным. Она не подала знака, что заметила его.

Придворные отошли к краям зала, что освободить для нее место. Мальчик султан поднялся, отошел от ног матери и проскользнул под золотое ограждение, как ребенок под забор. Он встал рядом с Вали-ханом, который опустил большую руку на его маленькое плечо. Никто из них не произнес ни слова, они только смотрели.

Наконец Майя оказалась в самом центре зала. К ней были обращены все глаза. Она вытянула сложенные руки перед сердцем, затем встала неподвижно, более неподвижно, чем Да Гама когда-либо видел. Ни один человек на его памяти не стоял так. Это была неподвижность дерева, или статуи, или камня. Ее неподвижность наполнила зал. Да Гама услышал биение собственного сердца, грохот реки снаружи, шумное дыхание слонов и крики слуг. А музыка тем временем пробиралась сквозь ее неподвижность. Звучала флейта, и бесконечно монотонно жужжал тамбурин.

Даже после стольких лет, прожитых в Индии, Да Гама не понимал эту музыку. От простых нот, которые вначале зависали в воздухе, словно облака, мелодия развивалась в сложный и беспорядочный поток, иногда намекая на что-то стройное, иногда вызывая какие-то образы, складываясь в какую-то форму, но это никогда не бывала одна простая мелодия или ритм.

Потом к звучащим инструментам присоединился барабан. Пришло время танца.

Вначале Майя совершала легкие, простые движения, не сходя с места, принимала новую позу. Она замирала в каждой на мгновение, потом переходила к следующей.

Ее лицо, совершенно лишенное всякого выражения, внезапно словно осветилось, будто она испытала облегчение. Наклон головы, бедра, глаза, кисти рук, стопы соединялись в каждой позе по-новому. И каждая поза означала какое-то чувство: счастье, тревогу. Некоторые Да Гама узнавал, другие не мог определить. При каждой трели флейты и ударе барабана Майя добавляла новый шаг, еще одно движение. Это напоминало пролистывание книги с рисунками: при каждом ударе открывалась новая страница.

Она повернула голову, и теперь взглядом обводила помещение. Она поймала взгляд Да Гамы и словно захватила его в паутину, приковав к себе его внимание. Казалось, она танцует для него одного. Он знал, что это часть искусства, и каждый человек в зале в эти минуты чувствует то же самое, но от этого понимания его собственные чувства не становились менее сильными.

Теперь каждая поза появлялась быстрее, чем предыдущая. Иногда ее ноги двигались четыре раза, пока руки делали три движения. Она повернула голову так быстро, что коса сзади взлетела, снова кнут. Руки прорезали воздух, словно ножи. Шаги стали широкими, потом превратились в подскоки, потом в прыжки. Вскоре она уже взлетала в воздух и приземлялась очень легко, словно бумажный шарик. Ступни шлепали по деревянному полу, словно пальцы барабанщика по инструменту.

Музыка стала сложнее, запутаннее. Майя повернулась. Да Гама вспотел, хотя просто наблюдал за ее движениями. Он не чувствовал страсти, желания, по крайней мере в привычном смысле. Майя не флиртовала, не смотрела с вожделением или похотливо. Но каждая поза, каждый прыжок заставляли его чувствовать силу ее рук и ног. Пока он наблюдал, его сердце билось все быстрее, присоединяясь к музыке, словно еще один барабан.

Да Гама чувствовал, как звуки флейты пульсируют у него в венах. Когда Майя танцевала, от нее исходила сила, не только ее тела, но и ее воли. Да Гаму возбуждало то, что он равен ей по силе и по воле. Она казалась ему одновременно подобной ребенку и подобной богине — этакое божество, к которому может приблизиться человек.

«Это то, что я могу сделать, — подумал он, когда она взмыла вверх в прыжке. — То, кем я тоже могу стать!»

* * *

Потребовалось какое-то время, чтобы понять: танец закончился. Музыка отзвучала, но удары барабана все еще эхом отдавались в помещении. Майя снова неподвижно стояла в одиночестве в центре зала. Ее лицо блестело от пота, сари прилипло к телу. Грудь вздымалась, она пыталась привести дыхание в норму. Та же самая беспокойная тишина и неподвижность висели в воздухе вокруг нее. Огромная пустота, из которой появился ее танец, снова вернулась. Наконец, эти ощущения рассеялись, словно туман под жарким солнцем. Снаружи опять стали доноситься крики слуг, разбирающих шатры, и трубные звуки, издаваемые слонами. Надо всем этим ревел водопад.

Мальчик-султан вышел из-за серебряного ограждения, его сопровождали двое слуг-евнухов. Один из них нес квадрат сложенной черной материи. Наследник подошел к Майе и поднес сложенные ладони ко лбу в официальном поклоне. Затем к ней приблизились мальчики-евнухи, резко развернули ткань и накрыли ею танцовщицу. Ткань словно проплыла по воздуху, а потом упала на голову Майи.

Теперь она скрывалась под чадрой. Ткань была темной, но тонкой. При каждом движении Майи она прижималась к ней и вздувалась от ее дыхания. Иногда под покрывалом удавалось различить линию ее бедра, или подбородок, или щеку. Майя склонила покрытую голову перед царицей, спрятавшейся под множеством одежд, и та поклонилась в ответ. Затем Майя вышла через дверь, словно тень.

Зал, долго остававшийся погруженным в полную тишину, снова вернулся к жизни. Придворные зашевелились и заговорили. Нервный смех наполнил воздух. Да Гаме показалось, что мужчины непристойно и грубо шутят. Если бы у него при себе были пистолеты, то он бы пристрелил нескольких. Он увидел, как Джеральдо с похотливой улыбкой шепчет что-то Слипперу. Тот захихикал. По крайней мере, Шахджи оказался достаточно вежлив, чтобы стоять в стороне и наблюдать за уходом Майи так, как люди наблюдают за проходящей мимо похоронной процессией.

Минуту спустя, когда разговоры стали еще громче, Вали-хан снова стукнул посохом.

— Будет говорить вдова султана, — объявил он.

В восстановившейся тишине послышался приглушенный голос вдовы султана:

— У нее редкий талант. Сегодня вы видели то, что в дальнейшем смогут увидеть лишь немногие. Но что с ней делать? Мы должны решить этот вопрос.

Когда она заговорила, молодой султан снова устроился у ее ног. Ему там явно было удобно, он выглядел довольным собой и немного скучал. Виспер демонстративно подвинулся, освобождая ему побольше места. Наконец царица продолжила:

— На нее претендует много мужчин, и дело еще связано с семьей фарангов. Многие из этой семьи мертвы, а одна представительница, возможно, является убийцей. Поэтому нам было трудно принять решение. Выслушайте нашу волю. Профессиональную танцовщицу Майю в виде подарка отдали нашему великому визирю Вали-хану, поэтому она должна принадлежать ему.

При этих словах Слиппер завопил в другом конце зала, как от боли. Вали-хан старался выглядеть безмятежным, несмотря на острую зависть придворных.

— Однако, великий визирь… Вы дали обещание моголам, что передадите ее наместнику их правителя Мураду. Это обещание мы учитывали при принятии решения. Не разочаруйте нас.

Великий визирь покорно склонил голову.

— Есть еще один вопрос, который возник позднее и может касаться вас, Вали-хан, — сказала вдова султана, словно ей это только что пришло в голову.

Великий визирь поднял голову и нахмурился. Похоже, следовало ждать какой-то беды.

— Теперь вопрос с Дасанами. Мы выяснили, что перед смертью Викторио Суза, управляющий имуществом, сделал Джеральдо Сильвейру партнером. Мы теперь это подтверждаем. Одна половина имущества принадлежит ему.

Шепот двора усилился. Джеральдо широко улыбался, Слиппер радостно схватил его за руку. Да Гама ничем не выдал, что хотя бы слышал произнесенные слова.

— Господин хасваджара, при передаче имущества взимается небольшой налог, не так ли?

— Ваше высочество, ваша память, как и всегда, прекрасна. Я прослежу, чтобы он был вычтен.

— Налог совсем немаленький. Если я помню правильно, то вся стоимость делится на десять, а потом взимается семь частей, — прошептал Шахджи в ухо Да Гаме.

— Оставшееся имущество Дасанов принадлежит Люсинде Дасане, обвиняемой в отравлении дяди. До того как она будет представлена нам, осуждена и казнена за совершенное преступление, этим имуществом будет управлять по доверенности сеньор Джеральдо Сильвейра как представитель короны. После смерти отравительницы имущество перейдет государству.