— Пойдем домой, сынонька? Пойдем, солнышко? Поздно уже… Ты еще не ел ничего…

— Сейчас пойдем, — отвечал он открыто и мило — ее прежний Андреас.

Он подбежал к Элеазару и быстро сказал ему, что придет утром в мастерскую Михаэля, чтобы проститься… Элеазар быстро положил ладонь ему на плечо. Затем обратился к Михаэлю и Зевулу:

— Успею ли я сегодня повидаться с вашим Гиршем Раббани?

Михаэль и Зевул заговорили разом, примешивая к своей быстрой речи множество древнеиудейских слов. Но тут Михаэль вспомнил, что еще не все сказал Елене и, оставив Зевула и Элеазара, подошел к ней.

— Уже завтра я могу начать у тебя учиться? — спросил Андреас.

— Приходи завтра, — ответил Михаэль.

Тогда Елена отвела его в сторону и стала тихо и сдержанно спрашивать, какую плату он назначит за обучение ее сына. Михаэль, сильно разводя руками, говорил, что никакой платы брать не станет. Он даже невольно повысил немного голос, и Елена чуть приподняла ладонь правой руки, словно бы останавливая его; она не хотела, чтобы остальные слышали их разговор. Наконец Михаэлю все же удалось убедить ее, что не будет он брать плату за обучение Андреаса. Ей не было приятно; она не хотела, чтобы ей и ее сыну оказывали подобные благодеяния; это словно бы равняло ее с нищими, попрошайками, а ей всего страшнее было пасть так низко, пусть она была бедна, но она честно зарабатывала на хлеб себе и сыну и больше всего на свете боялась унизиться до просьб о милостыне. Но она уже поняла, что не переспорит Михаэля, и все же ведь он был не чужим Андреасу, а мужем его родной по отцу сестры…

Андреас поглощен был своими мыслями и оба разговора — Зевула с Элеазаром и матери с Михаэлем — неясно касались его слуха. Но постепенно он начал уставать, утомляться от этих своих мыслей; слух его как бы отворился. Он ясно расслышал произнесенное имя: «Гирш Раббани». Оно было хорошо знакомо мальчику и потому он хорошо расслышал это имя.

— Я знаю Раббани! — вдруг воскликнул Андреас звонко и совсем по-детски. — Он мне башмаки делает!

Голос был такой чистый и звонкий, что все невольно улыбнулись…

* * *

Елена и Андреас шли радостно по вечерним улицам. Он был в предвкушении своей новой жизни. Она, уже узнала, что значит потерять его, и радовалась тому, что обрела его вновь.

Дома она быстро принялась готовить ужин. Мать и сын оживленно разговаривали. И снова Андреасу показалось, что в эту ночь он не заснет, не сможет одолеть радостное возбуждение предощущения. Но он заснул быстро. И открыл глаза, бодрый и освеженный крепким сном, уже на самом рассвете…

* * *

Андреас прибежал в мастерскую Михаэля рано. Однако работа уже началась там. В помещении, выходившем широкой распахнутой дверью во двор, красно и жарко светились угли в горне. В большой комнате пахло металлически и горячо, прокаливали что-то на специальной жаровне.

— Ну, — сказал Михаэль Андреасу, — прощайся с господином Элеазаром, а после я дам тебе твою первую работу.

Тут только Андреас заметил Элеазара, а думал, что Элеазара еще нет в мастерской. Элеазар сидел у самой двери на улицу на низком табурете, опустив голову. Андреас увидел, что сумка черезплечная положена рядом, Элеазар готов был в путь, но ждал Андреаса. Когда Андреас это понял (быстро), совсем добрые чувства к Элеазару прихлынули в его душу. Он подошел к сидящему и тихо тронул его руку. Элеазар поднял голову и улыбнулся мальчику грустно.

— Прощай, Андреас, — сказал Элеазар. — Старайся быть счастливым.

Андреасу показалось, что эти слова он уже где-то слышал или прочел; быть может в монастыре…

— Стараться самому, или просто ждать, когда Бог пошлет мне такие обстоятельства, что я стану счастливым? — быстро и чуть испытующе спросил мальчик.

— Мудрец! — улыбнулся Элеазар из Бамберга, и обратился к Михаэлю, — Береги его, мастер! — затем — снова к мальчику. — Мне уже столько лет, Андреас, что я могу не стыдиться и спокойно отвечать на многие вопросы: не знаю. И, значит, не знаю. Но искренне хотел бы, чтобы ты чувствовал себя счастливым. Поверь.

— Я верю, — мальчик открыто улыбнулся.

— Прощай тогда…

Но, кажется, что-то мешало этому человеку до конца проститься с мальчиком и уйти; что-то, что не надо было высказывать, но высказать хотелось. И высказал все же.

— Лучше было бы ему уйти со мной, — Элеазар повернулся к Михаэлю, отвернувшись от мальчика; и говорил глухо и ни на кого не глядя. — Лучше было бы ему уйти со мной, — повторил Элеазар.

Мальчик посмотрел на него расширившимися от пытливого изумления глазами. Михаэль и остальные молчали.

— Но не уйдешь от судьбы, и значит, от смерти, — глухо произнес Элеазар.

Это слово — «смерть» — прозвучало вдруг как-то страшно и тяжело. Все смутились и сам Элеазар смутился. Он тотчас подумал, что мог напугать мальчика, а не хотелось этого. Он привлек мальчика к себе и, держа за руки обеими своими руками, стал глухо говорить. Один из мастеров, постукивавший молоточком по серебру, перестал это делать, опустив работу на стол. Все тихо слушали и молчали, но понимали, что Элеазар рассказывает для мальчика эту свою сказку…

— Один знатный и одаренный многими способностями юноша, — говорил Элеазар, — однажды узнал, что в городе живет гадальщик, способный угадывать будущее. Юноша пошел к нему. Тот спросил юношу; зачем тебе знать будущее, ведь будущее это всегда смерть. На что юноша отвечал, что знает он о смерти, а хочет узнать не смерть, а совсем другое, земное свое будущее.

Но вот именно земного будущего у него не оказалось. Гадальщик предсказал ему скорую смерть. «Ты умрешь сегодня вечером», — предсказал гадальщик. Но когда делается такое предсказание, становится сразу страшно, и не у многих достанет сил забыть о таком предсказании или даже посмеяться над ним. Юноша впал в такое отчаяние, что гадальщик, должно быть, пожалел его. «Выйдя от меня, — сказал ему гадальщик еще, — ты иди к базару. Там встретишь свою смерть прежде, чем она убьет тебя. Попробуй спастись».

Юноша выбежал из дома гадальщика. Теперь была хотя бы малая надежда. Юноша побежал к базару. Уже в воротах он столкнулся с каким-то человеком, которого даже и не успел толком рассмотреть. Юноша хотел бежать дальше, но рука этого случайного человека тяжело опустилась на его плечо.

— Я — твоя смерть, — страшно и спокойно произнес человек. — Если можешь и желаешь, спасайся.

Юноша, почти не сознавая, что делает, бросился к коновязи, мгновенно отвязал первого коня, который бросился ему в глаза; вскочил в седло и поскакал прочь из этого города, от своей смерти…

Все слушали, замерев…

— К вечеру прискакал он к воротам другого города, — продолжал Элеазар. — Но едва въехал в ворота, как схватили его стражники.

— Вот он! Вот он! — кричали они.

Сбежались еще люди. Из их сбивчивых криков и возгласов юноша понял, что его принимают за одного знаменитого своей ловкостью разбойника. Похитив в этом городе коня у одного знатного человека, разбойник скрылся. Но вот юноша въехал в ворота города и конь был тотчас узнан.

Напрасно юноша громко и несвязно пытался оправдаться. Его стащили с седла, поволокли к судье и вскоре произнесен был приговор. И вот уже юношу в присутствии множества народа возвели на эшафот. Солнце клонилось к закату, вечер близился. Юноша беспомощно и отчаянно оглядывался по сторонам. Внезапно сквозь толпу пробрался к самому эшафоту человек, и юноша в ужасе узнал того самого человека, что назвал себя его смертью. Теперь спасения не было.

Человек уверенно поднялся по ступенькам и громко закричал:

— Этот юноша ни в чем не повинен! Я — тот самый разбойник и я готов понести наказание, я не хочу, чтобы вместо меня казнили невинного! Здесь стоят люди, знающие меня в лицо, они могут подтвердить мои слова.

Он замахал руками, начал выкрикивать какие-то имена, вызвал из толпы несколько человек и они и вправду подтвердили его слова. И все люди на площади были тронуты его поступком. Все начали кричать, настаивая, чтобы отпустили на свободу и разбойника и юношу.

И городские власти приняли доброе решение отпустить обоих. И отпустили, поставив единственное условие, чтобы те немедленно покинули город.

Вечер уже совсем вступил в свои права, когда они вышли за ворота и дошли до тихой рощицы высоких пальмовых деревьев. До того они шли молча. Юноша был взволнован и предвкушал еще какие-то дальнейшие приключения, которые могут, должны произойти от его знакомства с этим странным человеком.

— Кто ты? — наконец решился спросить юноша. — Почему ты сначала назвал себя моей смертью?

— Потому что я и есть твоя смерть. Я, а не кто-то или что-то другое. И от меня ты умрешь…

Элеазар замолчал.

— Дальше! — попросил как-то встревоженно мальчик.

— Дальше нет ничего, — глухо сказал Элеазар, — здесь конец.

— Но ведь на самом деле никакого конца здесь нет! — вдруг стал горячо настаивать Андреас. — Ведь не произошло никакого убийства. И, может быть, они еще подружились вопреки всем предсказаниям. И все приключения случились. И они жили долго…

— Но вот всем кажется, да и принято полагать, что это конец, что юноша умер, — осторожно вступил Михаэль. Он вовсе не хотел обижать мальчика, но ему показалось, что некоторая детская смелость и необычность мыслей Андреаса может быть для мальчика опасна; и теперь он осторожно хотел ввести мысли ребенка в обыденное русло.

— Но я не верю, я хочу полагать по-своему! — упорствовал Андреас.

Элеазар молчал.

— Полагать такое, с чем не согласен никто, означает полагаться на ложь, — громко сказал старый Зевул.

Андреас не ответил, притих. Но видно было по его взволнованному упрямому выражению лица, что он по-прежнему не согласен. Он только почувствовал бесполезность спора, но переубедить его не смогли.