Обычно в это время дня здесь яблоку негде было упасть, но все дежурившие в эту субботу, очевидно, поели раньше, поскольку столешницы были буквально завалены остатками еды и одноразовой посудой. Сэм с омерзением оглядела бумажные тарелки, скомканные салфетки с прилипшими огрызками, но Шредер был не так брезглив. Усевшись за ближайший стол, он вытряс на ладонь несколько конфеток.

— Что ты делаешь?

— Ищу, чем бы вытереть стул, — вырвалось у Сэм, прежде чем она успела сдержаться.

Шредер хохотнул:

— Интересно, Литлтон, что с тобой будет, если придется копаться в мусорных баках в поисках улик?

— Надену перчатки, как все остальные, и вперед, — сообщила она, садясь на стул.

Шредер великодушно протянул ладонь с разноцветной горсткой конфет.

— Вот, возьми.

Выглядел цветной горошек соблазнительно.

— Ты касался чего-то этой рукой, кроме спинки стула?

— Лучше тебе не слышать ответ.

Сэм в неодобрительном молчании воззрилась на него, хотя в уголках губ играла легкая усмешка. Молчанием она пыталась запретить на будущее подобные замечания, а улыбка служила добродушным признанием того, что на этот раз она сама невольно дала повод для насмешек.

Шредер отлично все понял и принялся повествовать о многочисленных геройских подвигах Маккорда на ниве защиты закона.

К тому времени как они встали, Сэм уже горела желанием увидеться с человеком, обладающим инстинктами ясновидящего, интеллектом создателя космических ракет и настойчивостью питбультерьера.

— Погоди секунду, — попросил Шредер, когда они проходили мимо туалета. — Сейчас вернусь.

Пока она ждала Шредера, мимо прошли несколько человек — полицейские, клерки и детективы, которых она встречала и раньше, но вместо того, чтобы, как обычно, подчеркнуто не заметить ее, большинство кивали или бормотали приветствия. Очевидно, отношение к ней менялось, и Сэм поняла, что причина в Шредере, из кожи вон вылезшем, дабы Холланд и некоторые полицейские в Катскилле узнали о том, как она сумела вывести дело Мэннинга на новый этап.

Несмотря на нелепый вид и сходство с ротвейлером, из-за чего он заслуживал, по мнению Сэм, прозвище Шреддер, в нем была какая-то внутренняя доброта, которую он старательно маскировал деланной свирепостью.

Когда он появился, Сэм мигом забыла обо всем и едва успела спрятать улыбку. Шредер старательно смочил короткие черные волосы, причесался, заправил рубашку в брюки и заново перевязал узел галстука.

— Выглядишь настоящим щеголем, — поддразнила она. — Маккорд будет просто ослеплен твоей красотой.

Сэм не слишком надеялась на собственные симпатии по отношению к Маккорду, но с удвоенным нетерпением ждала встречи с человеком, заставившим Шредера позаботиться о своей внешности. В горах он целую неделю носил одни и те же три сорочки с поношенными брюками. И хотя он распространялся только об отваге и достижениях Маккорда, Сэм подозревала, что Шредер стал прихорашиваться, зная о неких требованиях старшего к внешнему виду подчиненных.

Учитывая быстрый подъем Маккорда по карьерной лестнице, Сэм предположила, что он не только талантлив, но и проницательный политик, возможно, высокомерен и при этом хорошо одевается.

Глава 21

Почти весь третий этаж занимала общая комната — уставленный металлическими письменными столами и. каталожными шкафами просторный загон, в котором круглые сутки дежурила одна из трех смен детективов, включая Шредера и Сэм. Здесь всегда царила суматоха, и этот субботний день не стал исключением. Несколько детективов составляли отчеты и звонили по телефону, двое, занимающиеся уличными грабежами, допрашивали группу негодующих туристов, ставших свидетелями нападения на прохожего, а женщина с ноющим ребенком на коленях писала жалобу на мужа.

Бывший кабинет лейтенанта Унгера был в дальнем конце коридора. Двери как раз выходили на загон.

Когда пришли Сэм и Шредер, Маккорда там не оказалось, но свет был включен, а произошедшие перемены ясно показывали, что кабинет определенно перешел к новому владельцу. Как всякое незанятое пространство в переполненном здании, старый кабинет Унгера быстро приспособили для самых разнообразных целей, сделав из него одновременно дополнительную столовую, зал совещаний, кладовую и склад поломанной мебели. Всего этого больше не было.

Куда-то подевались фотографии мэра, губернатора и полицейского комиссара, висевшие на стене за столом, вымпелы, таблички, сертификаты, благодарности начальства, сплошь покрывавшие остальную часть стены. Исчезла старая доска объявлений, вместе с вырезками, фотороботами и извещениями. Единственным украшением осталась пыльная школьная доска в правой стороне комнате, но теперь она была старательно оттерта. На деревянном подносе, где обычно валялись грязные тряпки и крошки мела, красовались новая коробочка с мелом и чистая губка.

Из мебели здесь стояли только металлический письменный стол, канцелярское кресло, деревянная стойка и два стула для гостей.

— Похоже, Маккорд любит содержать вещи в большем порядке, чем Унгер, — шепнул Шредер, когда они уселись на стулья.

Сэм подумала, что это еще очень мягко сказано. Стулья и стол были не только отмыты и передвинуты, но еще и располагались параллельно стенам. На стойке ничего не было, если не считать двух компьютеров. Один, лэптоп, явно принадлежал Маккорду, другой, с громоздким монитором, был собственностью участка. Лэптоп находился прямо за стулом Маккорда: темно-синий экран освещался двумя словами:» Введите пароль «. Монитор был смещен влево и выключен. На столе, строго по углам, возвышались четыре аккуратные стопки папок. Для каждого угла был свой цвет наклеек. В центре, прямо перед пустым вращающимся креслом, виднелись чистый желтый блокнот и остро заточенный желтый карандаш. Под блокнотом лежали еще два скоросшивателя, либо случайно, либо намеренно прикрытых так, что наклеек почти не было видно.

Это аскетическое окружение поразило Сэм. Почему Маккорд не попытался привнести в общее окружение какие-то более личные, персональные детали и штрихи? Ему самому будет приятнее находиться здесь во время расследования, которое может продлиться недели или даже месяцы. Но похоже, это мало волнует Маккорда. Ни единой фотографии жены, подружки или ребенка, ни кофейной кружки, ни пресс-папье, ни даже таблички с именем, которую каждый коп ставит на стол, хотя бы на время принадлежащий ему.

Несмотря на все истории об отваге и приключениях Маккорда, которых наслушалась Сэм, она тут же решила, что герой Шредера либо неисправимый педант и зануда, либо полный невропат. Она уже наклонилась к уху Шредера, чтобы сообщить свое мнение, когда ее взгляд упал на лежавшие под блокнотом досье. Черт, да ведь это их собственные!

— Шредер, неужели тебя зовут» Малкольм «?

— Я что, похож на Малкольма? — негодующе взвился он, но Сэм не проведешь! Уж она как-нибудь с первого взгляда распознает сконфуженного мужчину!

— Прекрасное имя! Почему ты отнекиваешься? Малкольм Шредер — звучит!

— В таком случае, — объявил Митчелл Маккорд, врываясь в комнату, — вы, должно быть, Саманта Литлтон.

Шок, а не требования устава, поднял Сэм на ноги, пока Шредер обменивался рукопожатиями с Маккордом.

— И если я не ошибаюсь, мое собственное имя Маккорд, — сухо добавил он и каким-то образом успел одновременно кивнуть им, давая знак садиться, уселся сам и потянулся к телефону. — Мне нужно быстренько позвонить, а потом займемся делами.

Получив несколько минут, чтобы отдышаться, обрадованная Сэм оглядела Митчелла Маккорда, отмечая шрам на щеке и грубоватые черты. Нет, на педанта он не похож, но у нее не нашлось слов, чтобы охарактеризовать его. Ничто в нем не соответствовало общему впечатлению. Высокий, стройный, он двигался с проворством человека спортивного, но был куда тоньше, чем следовало бы. Ему действительно было лет сорок пять, но коротко стриженные волосы уже поседели, отчего он немного напоминал Сэм Джорджа Клуни. Одет хорошо, особенно для детектива, коричневые брюки аккуратно выглажены, кожаный ремень в тон, причем оттенок подобран весьма тщательно, бежевая тенниска с короткими рукавами безупречна, но коричневый твидовый пиджак слишком широк, особенно в плечах.

Но все это совершенно не имело значения: Сэм прекрасно понимала, что нельзя судить о человеке по одежде, а вот лицо… лицо — дело другое и в некоторых случаях крайне загадочное. Судя по глубокому зимнему загару, у него не только есть деньги, но и сила воли, чтобы неделями лежать на тропическом солнце. Да, все это у него было, но, судя по жесткости выражения, он не знал слов» лень»и «сибаритство», особенно если учесть двухдюймовый шрам, вьющийся по правой щеке, или еще один, потолще, рассекший бровь.

По бокам рта шли две глубокие канавки, лоб бороздили морщины. Две таких же виднелись между бровями.

Лицо Митчелла Маккорда не было ни моложавым, ни красивым, вернее, далеко не красивым, но отмеченным такой яркой индивидуальностью и следами горьких испытаний, что, по мнению Сэм, редко приходилось встречать у мужчин столь обаятельную, привлекающую внимание внешность.

Поймав себя на мысли о том, что следовало бы вымыть волосы и надеть что-то поприличнее, чем джинсы и свитер, Сэм выругала себя и заставила встряхнуться.

Минутой спустя Маккорд повесил трубку и обратился не к ней, а к Шредеру, как, в общем, и полагалось, учитывая более высокий ранг и давний опыт Шредера:

— Ладно, введите меня в курс дела. Дайте мне посекундный, поминутный отчет всего, что до сих пор происходило. — И, взглянув на Сэм, добавил:

— Если он что-то пропустит, немедленно вмешивайтесь, не молчите и не скрывайте ни единой детали, пусть самой маленькой.

Не тратя попусту слов, он поднял желтый блокнот с карандашом, отъехал в сторону, закинул ногу на ногу, положил блокнот на колено и, стоило Шредеру заговорить, начал делать заметки.