— Возьми Хэла, дорогая, — сказал Джаспер, протянув жене спящего ребенка, и поднялся на ноги. Подойдя к Маргарет, он пристроился на подлокотнике ее кресла и взял ее руку в свои. — Ты замечательно справилась, Мэг. Ты доказала, что на тебя можно положиться. Я бы доверил тебе свою жизнь. Более того, я доверил бы тебе жизнь своего сына, если возникнет нужда. Шерри был моим другом до того, как сбежал с миссис Тернер. Он был не более беспутным, чем остальные из нас. Не знаю, что заставило его поступить так, как он поступил. Возможно, он расскажет тебе, что им двигало. Но ты должна принять решение сама, и я уверен, что ты все сделаешь правильно. Ради себя, а не ради семьи. Пора тебе взять собственную жизнь в свои руки и жить для себя.

Он вручил ей большой носовой платок, и только тогда Маргарет поняла, что плачет. Смущенная, она взяла платок и промокнула глаза. Она никогда не была плаксой и давно научилась подавлять свои чувства, чтобы окружающие могли полагаться на нее как на надежного и уравновешенного человека.

— О, Мэг, — сказала Ванесса, — конечно, мы все доверяем тебе. Просто мы очень сильно любим тебя и хотим, чтобы ты была счастлива, больше всего на свете.

— Мэг!.. — Голос Стивена был полон раскаяния. — Я совсем не это имел в виду. Мне очень жаль, если мои слова прозвучали как упрек. Прости меня. Просто ты больше чем сестра для меня. Я был самым младшим и едва помню нашу мать. Даже отца я помню смутно. Ты была для меня матерью, причем замечательной. Ты была Гибралтарской скалой. Я никогда не забуду, скольким я обязан тебе. И ты не заслужила, чтобы я срывал на тебе свое раздражение и плохое настроение.

Эллиот прочистил горло.

— Мы отнесемся к Шерингфорду с надлежащей любезностью этим вечером, Маргарет, — сказал он. — Можешь быть уверена.

Маргарет промокнула глаза и высморкалась, чувствуя себя предельно глупо.

— Спасибо, — сказала она. — Кухарка смертельно обидится, если мы вернем пирожные нетронутыми.

— Я уже начал опасаться, — сказал Джаспер, — что никто и не вспомнит о них, а мне придется возвращаться домой голодным.

Он взял блюдо с пирожными и обошел с ним всех остальных.

«Он назвал меня привлекательной», — вдруг вспомнила Маргарет, имея в виду графа Шерингфорда.

Возмутительно!

Но предательский голосок в ее голове шепнул, что это самый восхитительный комплимент из всех, какие ей когда-либо говорили.

Какое шокирующее признание!

Все же в нем что-то есть. Конечно, его не назовешь красивым. И даже симпатичным. Но он… Интригующий.

Привлекательный.

Какие неадекватные слова. Но в словаре женщин, получивших благородное воспитание, нет слов, которые описывали бы подобных мужчин.

Можно не сомневаться, что это — привлекательность запретного. По его собственному признанию, он соблазнил и похитил чужую жену. Он даже не стал прибегать ко лжи и уверткам, чтобы скрыть свою отчаянную необходимость быстро найти невесту. Возможно, ей просто любопытно, как такой мужчина мог уговорить респектабельную замужнюю женщину отказаться от всего, чем она жила, и бежать с ним.

Он явно не относился к тому типу мужчин, которыми, как Маргарет казалось, она могла бы увлечься. Что само по себе было интригующим.

Шерри.

Подобное имя подошло бы счастливому, энергичному и беззаботному молодому человеку.

Неужели он был таким раньше? До того как его жизнь так круто изменилась? И какой он сейчас, если не считать того, что он не выглядит ни счастливым, ни беззаботным?

У нее есть две недели, чтобы удовлетворить свое любопытство и узнать его лучше. Две недели, чтобы разобраться в своих чувствах и избавиться от влечения к нему или превратить это влечение в обязательства длиной в жизнь.

Маргарет пронзила дрожь, но, к счастью, этого никто не заметил. Все накинулись на пирожные, отдавая должное талантам кухарки и беседуя на отвлеченные темы с преувеличенной бодростью.

Дункан прибыл в театр с небольшим опозданием, чтобы не маячить рядом с ложей Морленда, вызывая подозрения, в ожидании, пока появятся герцог и его спутники. Если он надеялся таким образом избежать лишнего внимания, то напрасно. Ему пришлось войти в ложу на виду у публики, которая уже заняла свои места и убивала время, оставшееся до начала спектакля, разглядывая и обсуждая каждого вновь прибывшего.

С таким же успехом он мог быть ведущим актером, делающим свой выход на сцену. Дункан не сомневался, что все взгляды прикованы к нему. Ему не нужно было смотреть в зал, чтобы убедиться в этом. Судя по изменившемуся звуку голосов, он был в центре внимания.

Это действовало на нервы, если не сказать больше.

Так и задумано, решил Дункан. Все это устроено преднамеренно, если не с садистским умыслом. Маргарет Хакстебл испытывает его характер, а возможно, и свой тоже. Ведь она будет на публике не меньше, чем он, этим вечером. Конечно, если быть честным, она не предлагала ему явиться с опозданием. Но как он тотчас заметил, она села в первом ряду и оставила рядом с собой пустое место. Хотя могла сесть сзади и прятаться за спинами родственников.

Все, кто сидел в ложе, повернули головы в его сторону. Морленд казался надменным, Мертон мрачным, как и следовало ожидать. Монти усмехнулся, а его жена раскрыла веер, едва удостоив Дункана взглядом. Герцогиня улыбнулась в искренней попытке изобразить приветливость, а мисс Хакстебл невозмутимо приподняла брови.

— Лорд Шерингфорд, — сказала она, раскрыв веер.

Он поклонился, и она представила его своим сестрам. Обе были красавицами, хотя герцогиня привлекала скорее душевностью и обаянием, чем красотой.

— Идите сюда и сядьте рядом со мной, — распорядилась мисс Хакстебл, что Дункан и проделал. Едва ли он чувствовал бы себя более неловко, даже если бы явился в театр без клочка одежды.

Он взял руку мисс Хакстебл и поднес ее к своим губам.

— Браво, — произнес он, понизив голос. — Это было подстроено, не так ли?

Она не стала делать вид, что не понимает, что он имеет в виду, и улыбнулась.

— Давайте посмотрим, насколько вы хотите меня, лорд Шерингфорд, — сказала она, отняв у него свою руку. — И пусть свет посмотрит.

Она подалась к нему ближе, произнося эти слова, и в этот момент Дункан понял, что не хочет никакую другую.

— Вы поразительно красивы, — заметил он вполне честно. — Но поскольку вы всегда так выглядите, я не буду распространяться на эту тему. У вас счастливый тип красоты, который не исчезает с годами, приспосабливаясь к среднему возрасту и даже к старости.

— Вы определенно знаете, как вскружить женщине голову, милорд, — отозвалась она, яростно обмахивая лицо веером. — Я уже почти влюбилась в вас. Вы этого добивались?

В ее словах не было сарказма. Они были сказаны с юмором. Она посмеивалась над ним, а не пыталась уязвить. Возможно, она все-таки не холодна, решил Дункан. Надо быть благодарным и за малые милости.

Он бы улыбнулся в ответ, если бы не множество глаз, сверливших его со всех сторон. Если он не посмотрит в эти глаза сейчас, он не посмотрит в них вообще, и какой-нибудь писака, ведущий колонку светских сплетен, заметит его неловкость и представит ее как стыд.

Вряд ли это доставит ему удовольствие — прежде всего потому, что он не испытывает стыда. Не испытывал тогда и не испытывает сейчас.

Выходя из дома, Дункан предусмотрительно вооружился моноклем, модным аксессуаром, которым он обычно не пользовался. Смиту даже пришлось перерыть несколько ящиков, чтобы найти его. Он поднес его к глазам и оглядел ярусы лож и партер, заполненный в основном джентльменами.

Кое-кто приветливо помахал ему рукой, другие продолжали нагло глазеть на него, но большинство отворачивалось, изображая безразличие.

— Должна вас предупредить, — сказала мисс Хакстебл как раз в тот момент, когда предупреждение стало излишним, — что миссис Пеннеторн сидит непосредственно напротив нас, но выше. Эллиот выяснил, что джентльмен рядом с ней — это мистер Пеннеторн, а джентльмен, сидящий за ней, — мистер Тернер, ее брат.

Муж Лоры, ни больше и ни меньше.

Все трое теперь смотрели на него. Дункан опустил монокль и слегка кивнул. Боже правый, неудивительно, что его появление в ложе Морленда вызвало такое оживление. За пять лет Кэролайн ничуть не изменилась. Она была все такой же прелестной и хрупкой. Норман раздался в талии, но выглядел таким же занудой, как прежде. И он по-прежнему обожал накрахмаленные воротнички с такими высокими и острыми уголками, что рисковал уколоться. Рэндольф Тернер выглядел так, словно кто-то высосал всю кровь из его красивой белокурой головы.

Интересно, не размышляет ли он о том, чтобы бросить перчатку в лицо графу Шерингфорду, а затем всадить ему пулю между глаз на рассвете с двадцати шагов? Этого вполне достаточно, чтобы вся его кровь прилила к ногам.

Ни один из них не ответил на его кивок.

Гул голосов слегка изменился. Начался спектакль.

— Можно подумать, мисс Хакстебл, что вы это подстроили, — сказал Дункан, уронив монокль, висевший на черной ленточке. Он взял ее руку, положил ее на свою манжету и накрыл ладонью. — Эта сценка сама по себе театр, вы не находите?

Она рассмеялась.

— Это было бы очень ловко с моей стороны, — сказала она. — Вам нравятся пьесы Оливера Голдсмита?

— Я отвечу на этот вопрос после спектакля.

Но он не мог сосредоточиться на происходящем на сцене, остро ощущая тепло ее руки с длинными пальцами и безупречными овалами коротко подстриженных ногтей. Она обладала несомненной физической привлекательностью, и Дункан сознавал, что его влечет к ней — физически. Близость с ней вовсе не будет испытанием, если они поженятся.

Он также ощущал молчаливое присутствие ее родных. Все они сидели у него за спиной, и ему оставалось только гадать, что является предметом их пристального внимания: он сам или спектакль.