— Возможно, вы и правы, — проговорила Диана. — Я не думала об этом почти совсем с тех пор, когда была ребенком. Бабушка водила меня на долгие и скучные службы, чтобы потом за обедом услышать, как ругают священника за его негодную службу.

Доктор рассмеялся.

— Да, а у меня нет времени, чтобы посещать службы, и ни малейшего желания их слушать, даже если бы оно у меня и было. Но как панацея от любого несчастья, утешение при любой болезни, — а большинство из нас страдают от них так или иначе, — я считаю, что Бог и вера в него — единственное, что никогда не подведет.

Доктор говорил совсем без помпезности или торжественности. Он порой смеялся над собой и говорил так естественно и легко, как будто вел обычный разговор, но не было сомнения в искренности его собственной веры, и Диана чувствовала, что она была не просто традиционной, а логически и последовательно приобретенной.

Ей было с ним интересно, она не заметила, как они достигли другого конца острова, а вскоре уже карабкались вверх по узким, грубо вырубленным ступеням по краю скалы.

Окруженная маленьким, аккуратным садиком, здесь стояла хижина рыбака. По всему деревянному забору были развешаны сохнущие рыбацкие сети, а на обмазанной варом подставке лежала лодка. Это был трехкомнатный домик, и когда они вошли, Диана обнаружила, что он был разделен ровно на две половины. С одной стороны была кухня и гостиная, а с другой — спальня, в которой лежали мать и ребенок, родившийся накануне.

Доктор объяснил появление Дианы, и радостная маленькая женщина, сидевшая в постели и кормившая своего младенца, приветствовала ее застенчивой, милой улыбкой. Казалось, что она прекрасно себя чувствовала, но Диана узнала, что у нее были очень тяжелые роды, однако она не хотела оставаться в постели, обещала дождаться прибытия доктора, который может разрешить ей подняться.

Диана не могла себе представить, как можно так быстро встать после рождения ребенка. Как часто она посещала своих подруг в Лондоне, когда они лежали бледные и измученные через четыре или пять дней после события и им разрешался пятиминутный разговор в затемненной, благоухающей цветами комнате!

А эта женщина уже завтра будет вести себя так, как будто ничего не произошло — убирать в доме, готовить еду своему мужу, ухаживать за своим ребенком, кормить его.

— Пойдемте, посмотрите на дитя, — сказал доктор Диане, пока она стояла, растерявшись, в дверях, не слишком хорошо себя чувствуя с людьми, с которыми не могла общаться.

Он откинул шаль и открыл маленькое красное личико, крохотные ручки молотили воздух оттого, что его побеспокоили.

— Это у Мэри первенец, — сказал он. — И она очень рада этому.

— Это мальчик или девочка? — спросила Диана.

— Мальчик, — ответил он. — Это делает ее еще более гордой. Он будет рыбаком, как и его отец, и, будем надеяться, таким же хорошим!

— Скажите ей, что он очень хорошенький, — произнесла Диана, и доктор перевел ее слова Мэри, которая покраснела и попыталась поклониться Диане, хотя ей мешали подушки.

Они оставались там еще несколько минут, а потом доктор отвез Диану обратно в замок. На обратном пути она думала об этом крохотном личике и матери, которая излучала радость и счастье. Было бы так странно иметь собственного ребенка, подумала она… И вдруг великое желание держать в своих руках сына Яна наполнило все ее существо.

Глава 21

Следующий день в замке тянулся для Дианы бесконечно долго. Доктор приходил рано утром до того, как она встала, и ей не удалось увидеть этого маленького веселого человека, которого она уже считала своим другом.

Второй завтрак с сестрой Вильямс сопровождался банальным разговором и обменом шутками, которые Диане трудно было выдержать.

Сестра Вильямс была крайне любопытна ко всему, что касалось молодежного общества, но Диане было трудно отвечать на ее вопросы. Диана подозревала, что, очевидно, она ожидала, что ее развлекут рассказами о бурном времяпрепровождении, и была разочарована скучными описаниями Дианы вечеринок с коктейлями, которые были в ее воображении настолько веселым развлечением, что Диане не удалось убедить ее, насколько скучными и пустыми они всегда были на самом деле.

Сестра Вильямс предполагала, что каждый известный мужчина был безумно влюблен либо в актрису со скандальной репутацией, либо в кинозвезду, а каждую красавицу из общества преследовала толпа блестящих молодых людей.

Если бы это было правдой, устало думала Диана и отрицала, что знает, на ком собирается жениться принц Уэльский, и не знает, что Эвелин Лэй помолвлена с герцогом…

— Ну, я слышала… — начинала сестра Вильямс, никогда раньше Диана не слышала подобной информации о нравах некоторых друзей и знакомых или об их интимной жизни.

У сестры Вильямс была подруга, которая ухаживала за леди такой-то, или приятельница, которая массировала лорда такого-то после несчастного случая на охоте, и они сказали ей, или сказали ее подруге, которая сказала ей о том-то и о том-то, и о таких интригах, что Диана даже и не удивилась совершенно, когда ей сообщили, что у ее тети-пуританки был роман с собственным шофером.

Диане было трудно выдержать все это, но она понимала, что у сестры Вильямс и ее друзей есть мало того, что может скрасить их монотонную жизнь. Каждый больной требовал предельного внимания и заботы, и если они были постоянно заняты работой, нельзя было их осуждать за то, что они находили свои маленькие радости в рассказах о других, в их собственной жизни радостей было ничтожно мало.

Не было никакого сомнения в том, что сестра Вильямс была квалифицированной сиделкой, внимательной к своему пациенту, очень добросовестной и к тому же бескорыстной. Сестра Маклеод была такой же. После долгой ночи, практически не имея времени на отдых, она, улыбаясь, спускалась к завтраку перед тем, как лечь спать, и Диана всем сердцем восхищалась этими женщинами.

Сестра Вильямс была белокурой, с приятным лицом, ее немного портили неровные зубы, слегка выдающиеся вперед. Это, однако, не мешало ее пациентам оказывать ей знаки внимания. Диана была поражена тем, что некоторые мужчины имеют такой странный вкус, нужно думать, сестра Вильямс не была всегда удачлива в отношениях с мужчинами-пациентами. И врачи!

— Вы не поверите, леди Диана, — говорила она серьезно, так радуясь возможности поделиться своими секретами, что Диана не отважилась остановить ее, — вы не можете себе представить, что иногда происходит в госпиталях. Помню, однажды, мне было всего восемнадцать лет, вскоре после того, как я стала работать стажером, я мыла коридор около операционной, когда один из докторов, молодой, но достаточно зрелый, чтобы понимать, позвал меня в операционную. Он там был один, и, ну, я едва ли смогу сказать вам, что он предложил… но для меня этого было достаточно, чтобы почувствовать стыд за всех нас. Я ему так и сказала, и он извинился.

— Конечно, — пробормотала Диана.

— Я не говорю, что они все таковы, ни в коем случае, — продолжала сестра Вильямс. — Например, доктор Симпсон. Все его обожают, а некоторые девушки ведут себя довольно глупо, чуть ли не падают в обморок, когда он с ними говорит или еще что-нибудь в этом роде, но он никогда не забывает о том, кто он, и я восхищаюсь им. Конечно, у него есть любимые сиделки, которые работают по его методике, — сестра Вильямс выглядела смущенной, — он очень заботится о них тоже, но ничего больше, поверьте мне. Как я однажды сказала сестре Маклеод: «Даже если бы этот мужчина оказался на необитаемом острове с женщиной, он бы относился к ней как к леди и вел бы себя как джентльмен», — что вряд ли можно сказать о большинстве мужчин в наше время.

— Правда? — проговорила Диана, почувствовав, что от нее ожидают какой-то реакции.

— Дорогая моя леди Диана, вы совсем еще ребенок, извините, что я говорю так о вас, но, уверяю, вы поймете, мало мужчин в мире, кому можно доверять, особенно, если у вас есть… ну, — прошу простить за выражение! — «это»… или, говоря другими словами, «сексуальная привлекательность»… Поверьте мне, я знаю!

Медсестра Вильямс выглядела смущенной.

— И сестра Маклеод тоже сталкивалась с проблемами такого рода? — не могла удержаться от вопроса Диана.

— Ну, между нами, — ответила сестра Вильямс, понижая голос до громкого шепота, хотя сестра Маклеод спала наверху, — по секрету, потому что я не думаю, что сестра Маклеод захотела бы, чтобы я рассказала вам об этом, у нее разбито сердце.

— Не может быть! — воскликнула Диана, менее всего ожидая услышать, что нечто подобное могло произойти с неунывающей толстушкой.

— Это очень грустная история, — проговорила сестра Вильямс, покачивая головой, — я бы сказала, трогательная. Я ей сказала, что она заблуждалась. Часто мы бываем слишком поспешны, но я должна вам рассказать все с самого начала. Обещайте, что никогда не подадите виду, что знаете об этом.

— Обещаю, — заверила ее Диана.

— Это случилось очень давно. Сестре тогда было лет двадцать восемь. Она была тоненькой и временами очень миленькой, когда старалась. Как-то нас послали к больному в Эдинбург — оперировал один из наших докторов. Я не смогла поехать с ней, поскольку уже была занята, и другая сестра поехала вместо меня.

Сестра Маклеод рассказывала мне, что как только она увидела больного, то поняла, что работа будет не из легких. Его звали мистер Мунроу. Он не только перенес тяжелейшую полостную операцию, но перед этим был тяжело болен в течение нескольких месяцев. Как только он увидел сестру Маклеод, она сразу ему приглянулась, и он не разрешал другой сестре даже близко подходить к нему, и они должны были соглашаться с ним, поскольку он был очень плох.

Сестра Маклеод спала урывками и в течение трех недель днем и ночью не отходила от своего пациента. Потом, когда ему стало лучше, она валилась от усталости, но все равно не уехала. Мистер Мунроу не хотел и слышать об этом. И врачи ему уступили. С пациентами всегда больше считаются, чем с сестрами.