Безжалостные пальцы оттянули сосок, немного подергали, после чего белый язычок ремня звучно, с силой ударил несколько раз по груди.

— О-о!.. — громко выдохнула Красавица, не в силах увернуться.

Увесистые шлепки, которыми наградил ее капитан своей могучей ладонью, были ничто по сравнению с этим. Желание вырваться из пут и прикрыть руками грудь было неодолимым и… неосуществимым. В то же время соски, как никогда прежде, налились возбуждением, и тело девушки страждуще заерзало на гладкой столешнице. А ремешок все сильнее и жестче охаживал напрягшийся сосок и выпучившуюся из сжатой ладони белую плоть.

Красавица уже почти впала в неистовство, когда госпожа переключилась на другой сосок, так же точно стиснув его и отделав ремешком. Выкрики принцессы становились все громче, тело все яростнее напрягалось и дергалось. Под ливнем ударов сосок словно окаменел.

Из последних сил Красавица сжала губы, сдерживая рвущиеся стоны. Ей хотелось закричать во все легкие: «Хватит! Я больше не вынесу!» Сосредоточенные на кончике груди удары становились все чаще и чаще. И вот уже остальное тело как будто и не существовало — ощущалась лишь эта измученная грудь, горящая болью и желанием, что, точно пламя, все больше раздувалось каждым движением ремня.

Красавица так яростно мотала головой, что волосы беспорядочно упали на лицо, почти закрыв его. Однако госпожа Локли отвела в сторону пряди и, наклонившись над девушкой, заглянула ей в глаза. Но принцесса не осмелилась встретиться с ней взглядом.

— Надо же, такая буйная — и такая беззащитная! — покачала головой хозяйка.

Помяв девушке правую грудь, она снова сжала ее, выставив сосок наружу, и продолжила работать ремешком. Сквозь стиснутые зубы принцесса испустила высокий пронзительный вопль. Тогда госпожа небрежно погладила ей соски пальцами, словно успокаивая, потом слегка попереминала груди, и Красавицу вновь окатило жаркой томительной волной. Постанывая, она яростно задвигала бедрами в неудержимом приливе вожделения.

— Вот как следует наказывать мелкую негодницу, — молвила трактирщица.

— Да, госпожа, — немедленно выдохнула принцесса.

К счастью, безжалостные пальцы хозяйки убрались наконец от груди, и хриплые стоны девушки понемногу затихли. Красавице казалось, будто ее горящие болью, часто пульсирующие соски неимоверно разбухли и отяжелели.

Но когда девушка догадалась, что ждет ее теперь, то невольно заскулила. Она ощутила, как пальцы госпожи Локли проникли у нее между ног, властно раздвигая губы — и как ни напрягалась Красавица, как ни пыталась стиснуть вульву, все было напрасно. В отчаянии она забарабанила пятками по деревянной столешнице, чувствуя, как врезаются ремешки в подъем стопы. Она вновь потеряла над собой всякий контроль, заливаясь слезами и бешено пытаясь вырваться из пут. Однако белое жало ремешка уже набросилось на ее клитор, снова и снова стегая нежную плоть. Красавица снова издала дикий вопль, словно обожженная невероятно жгучей смесью наслаждения и боли. Клитор ее напрягся и набух, как, казалось, никогда прежде. Волны сладострастного жара с каждым ударом невыносимо разливались по ее телу. А трактирщица все размахивала рукой над ее распаленным лоном, и все мелькал и мелькал в воздухе узкий безжалостный ремень.

Красавица чувствовала, как вспухли губы вульвы, как неудержимо сочится из них густая влага. С каждым разом удары ремешка становились все более влажными, чавкающими. Голова ее металась по столу, крики вырывались все громче и протяжнее, бедра неистово бились, стремясь навстречу безжалостному мучителю, а лоно ощущалось лишь как одно сплошное зарево пожара.

Внезапно ремень в руках хозяйки замер. И это, казалось, было хуже всего. Жар еще полыхал, кожу слегка покалывало, и легкий зуд в воспаленной плоти как будто мог уняться лишь этим чудодейственным касанием ремешка. Дыхание девушки превратилось в частую череду сменяющих друг друга жалобных шумных вдохов и низких стонов.

Сквозь застилавшие глаза слезы она увидела склонившуюся над ней госпожу Локли.

— Ну что, ты по-прежнему дерзкая строптивая невольница? — вопросила та.

— Я ваша преданная рабыня, — задыхаясь, ответила Красавица. — Преданная и покорная рабыня, госпожа.

И она больно прикусила губу, моля небеса, чтобы ответ ее оказался верным.

Ее груди и лоно буквально кипели жаром, а бедра сами собой все еще бились о гладкую деревяшку стола. Сквозь пелену слез она увидела красивые черные глаза трактирщицы, ее черные волосы, убранные от лица прихотливо бегущей надо лбом косичкой, ее пышную грудь, прелестно вздымающуюся над просторным вырезом белоснежной рубашки с широкой кружевной оторочкой. В руках же у хозяйки было… Нечто большое и шевелящееся…

И тут Красавица разглядела огромную красивую белую кошку, что вперилась в нее миндалевидными голубыми глазами с чрезвычайным, свойственным всем кошачьим любопытством и молниеносным движением облизнула розовым язычком свой темный нос.

Волна дикого стыда захлестнула принцессу. Она заерзала на столешнице, чувствуя себя несчастнейшим, беспомощным существом, оказавшимся даже ниже, чем этот гордый высокомерный зверек, что взирал на нее с рук хозяйки холодными, как голубой топаз, глазами. Между тем трактирщица наклонилась, явно потянувшись что-то достать…

Поднялась она, удерживая на кончиках пальцев толстый ком желтоватых густых сливок, и тут же щедро обмазала ими трепещущие соски девушки, шлепнула остатки между ног, и они медленно потекли вниз, понемногу струясь вокруг и даже внутрь вагины.

— Немного маслица, моя лапочка, свежайшего маслица, — прощебетала трактирщица кошке. — Никакой парфюмерии — только свеженькие сливки…

Внезапно она опустила питомицу на все четыре лапы девушке на живот, и Красавица почувствовала нежной кожей мягкие подушечки кошачьих лап, со сводящей с ума торопливостью устремившихся к ее груди. Принцесса задергалась, заерзала, напрягшись в крепких кожаных путах, но маленький пушистый зверь, не замечая ее усилий, опустил голову и шершавым быстрым язычком принялся жадно слизывать сливки с ее соска. Доселе неизведанный первобытный страх шевельнулся где-то в самых глубинах ее существа, заставив связанную девушку дико забиться в тщетных попытках вырваться.

Но безразличное к ее потугам маленькое чудище с изящной белой мордой невозмутимо продолжало угощаться, и от прикосновений его языка сосок готов был взорваться, все тело возбудилось, стало выгибаться, и бедра, непроизвольно отрываясь от столешницы, тут же бухались обратно.

Вскоре кошку приподняли, переставили к другому соску, она снова заработала языком, старательно вычищая сливки, и принцесса что было сил напряглась в крепких узах, сотрясаемая судорожными вздохами. Мягкие задние лапы животного глубоко вдавливались ей в живот, и длинная шерстка на брюхе нежно обмахивала ее чувствительную кожу.

Красавица стиснула зубы, силясь удержать вырывающийся вопль «Нет!», плотно зажмурила глаза — а открыв, увидела мохнатую голову в форме округлого сердечка, мелко подергивающуюся в такт движениям шершавого языка, который неустанно теребил взад-вперед сосок, уничтожая остатки сливок. И это ощущение было настолько ужасным и пронзительным, что принцесса заголосила так громко, как никогда не кричала даже от тяжелых ударов лопатки.

Наконец кошку сняли с ее груди. Красавица заметалась, сжав зубы и едва сдерживая возмущенное «Нет!», которому никак не позволительно было сорваться с ее уст. И тут она почувствовала между ног шелковистые ушки зверька, его нежную шерстку и маленький острый язычок, что принялся быстро лизать напрягшийся клитор.

«О нет, пожалуйста, не надо!» — молила про себя принцесса. Все ее тело пронизывали острые струи наслаждения, смешанного с отвращением к этой маленькой пушистой хищнице и ее жуткой невообразимой трапезе. Бедра девушки замерли над столом, взметнувшись на несколько дюймов, а торчащий из шерсти нос и обжорливая пасть погружались в нее все глубже. Клитором она ощущала уже не язык зверя, а сводящее с ума прикосновение мохнатой головы… которого ей жаждалось все больше и больше… О это маленькое ненасытное чудовище!..

К своему вящему стыду и унижению, Красавица непроизвольно пыталась прижаться лобком теснее к косматой твари, к ее теплой шерстистой голове, чтобы вынудить ее еще и еще потереться о клитор. Но язык кошки проникал все глубже, слизывая угощение, затекшее в зев вагины, в щелку между ягодицами, и лоно девушки терзалось неудовлетворимой страстью, а острое наслаждение уже переросло в изощреннейшую пытку.

Принцесса стиснула зубы и замотала головой, когда шершавый язычок стал напоследок вылизывать лобковые волосы, забирая лишь то, что ему было нужно, и совершенно не замечая терзаний ее плоти.

И когда Красавица поняла, что больше это она вынести не в силах, что вот-вот сойдет с ума — кошку забрали. И теперь мохнатая тварь сидела на руках у госпожи Локли и взирала сверху вниз на принцессу, и трактирщица улыбалась над ней так же сладко и довольно, как ее питомица.

«Вот же ведьма!» — подумала Красавица, но, не отважившись произнести хоть слово, молча закрыла глаза, а ее возбужденное лоно дрожало от невероятной, небывало жгучей страсти.

Наклонившись, госпожа Локли спустила кошку на пол, и та горделиво ушла прочь, скрывшись из виду. Красавица ощутила, как высвободились из пут сначала ее запястья, потом лодыжки. Вся дрожа, она продолжала лежать на разделочном столе, всей своей волей борясь с желанием покрепче сдвинуть ноги, перевернуться на столешнице, одной рукой обхватив груди, а другой приласкав разгоряченную вульву, дав волю тайным наслаждениям… Но подобной милости для нее не допускалось.

— Вставай-ка на четвереньки, — велела ей госпожа Локли. — Теперь-то, думаю, ты вполне готова отведать моей шлепалки.

Красавица послушно сползла на пол и в замешательстве поспешила догонять маленькие башмачки хозяйки, которые уже отстукивали по плиткам на выходе из кухни. И каждое движение ее ног, когда девушка на четвереньках пересекала комнату, только усиливало в ней похотливый жар.