Ну, еще я не могла выдержать его чудовищный взгляд в купе с тем, как искренне он говорил. Я доверяла ему и не могла справиться с этой правдой, поэтому отвела взгляд и сглотнула. Это не помогло. Меня трясло.

Он прочистил горло, любезно игнорируя мое смятение.

— Твоя семья — это часть тебя. Так же, как и моя семья, со всей их долбанной злостью и прочей фигней — тоже часть меня. Мы такие, какие есть, благодаря им, но мы не они. Я не такой, как они. Я не хочу быть таким. Ты — это не твои знаменитые предки. Тебе не нужно быть такой же, как они. Ты можешь стать, кем хочешь. Наши семьи очень разные, но потому, кто твоя семья, ты понимаешь, что это такое, когда от тебя чего-то ожидают. Люди предопределяют, кто ты, или используют тебя для того, кто они есть, что они делают и что имеют. Вот что я имел в виду, когда я сказал, что имеет значение, кто твоя семья, и почему ты очень привлекательная девушка.

Я посмотрела на него. Глаза покалывало, и мне хотелось плакать. Я была ошеломлена, но смогла удержаться, чтобы не рассматривать его, стараясь распознать, правдивы ли были его слова. Казалось, он был абсолютно искренен, и я ощущала тяжесть его сине-зеленых глаз на своей коже.

Прежде чем смогла сдержаться, я выпалила:

— Ну, я нравлюсь тебе, потому что могу сопереживать тебе?

— Нет... Да, это просто часть всего, но...— Его разочарование было ощутимым, скручиваясь вокруг его сильного тела и наполняя воздух напряжением. — Ты нравишься мне, потому что ты Кэйтлин — искренняя, красивая, великолепная, замечательная Кэйтлин, не потому что ты —Кэйтлин Паркер. Я влюблен в тебя, потому что не могу ничего с собой поделать.

Ох, ну вот... моллюски.

Это поразило меня.

Мои чувства были сбиты с толку, упав на мгновение, но потом мне нужно было сосредоточиться на реальной проблеме.

— Но там наверху ты пытался заставить меня поверить, что использовал меня. Почему это прозвучало, словно ты просто использовал меня? — Он наклонился вперед, но не предпринял никаких попыток придвинуться ближе, повышая голос с каждым словом.

— Потому что ты все держишь под контролем и так всегда. Я попросил тебя переехать ко мне, а ты составила список плюсов и минусов, будто мы будем просто соседями по комнате, не упоминая о том, что ты чувствуешь ко мне, словно это не имеет значения. Я влюблен в тебя и понятия не имею, что ты чувствуешь ко мне и чувствуешь ли что-то вообще!

— Как ты можешь такое говорить? Как ты можешь думать об этом? Кто вчера наверху обнимал тебя, пытаясь утешить, после того, как объявилась твоя злобная мачеха?

— Ты. Ты была наверху. — Его тон был жесткий и недовольный. — Но ты бы сделала это для любого. Ты постаралась бы сделать все правильно для любого случайного человека. Я не хочу быть просто кем-то для тебя.

Не могла в это поверить. Не могла поверить ему.

— Тогда кто был с тобой на этом катере весь вчерашний день? Кто выслушивал все ту чушь вчера после обеда? Кто проснулся обнаженной сегодня утром с тобой в постели? Ты не случайный человек для меня! Я никогда еще ни с кем такого не делала! Я никогда не подпускала никого так близко. И все эти вещи, все те вещи, что мы делали, и не только в физическом плане, открываясь... говоря о наших мечтах и страхах, это важно для меня. Ничего из этого не было сделано необдуманно.

— Я должен быть уверен.

Я надеялась, что как-то неправильно его поняла, потому что альтернатива пугала.

— Так помоги мне понять это. Ранее, на палубе, ты просто... ты ввел меня в заблуждение, это что, был какой-то тест? Посмотреть, насколько сильно я расстроюсь?

— Да. — Он кивнул, выглядя совершенно не сожалеющим об этом. Мой мозг собирался взорваться.

— Ты все испортил, Мартин. Ты знаешь, что для меня это больное место. Твоя потребность в определенности не важнее, чем мои чувства. Ты не можешь целенаправленно причинять боль людям, которые тебе небезразличны. Ты не можешь делать этого. Это недопустимо!

Он вздрогнул и резко встал, отвернувшись, как будто не мог стоять, глядя на меня с осознанием того, что он сделал мне больно. Он дернул пальцами за волосы, вздохнув, переходя из одного угла в другой по каюте.

— Я никогда не хотел сделать тебе больно. Я не думал, что делаю тебе больно. Я не ожидал, что ты воспримешь это вот так. Ты никогда ни о чем так не волновалась. Я просто хотел посмотреть, как ты отреагируешь. Я хотел увидеть, значу ли я хоть что-то для тебя.

— Ну, похоже, ты ответил на свой вопрос. Ты важен. Теперь счастлив?

— Нет. Совсем наоборот, — опять прокричал он, после чего выдохнул, словно у него закончилась энергия. Он смотрел на меня с такой неприкрытой тоской, что я не выдержала. Закрыла глаза и лицо.

Мгновение спустя я услышала грохот, за которым последовало:

— Черт возьми!

Я подпрыгнула от этого звука и богохульства, но лицо не открыла. Во мне все смешалось, казалось, все чувства и мысли восстали.

— Кэйтлин, ты можешь посмотреть на меня?

Я сделала успокаивающий вздох, посмотрев на него сквозь пальцы. Это лучшее, что я могла сделать.

Он пристально смотрел на меня, вероятно раздраженный, что я все еще закрывала лицо руками.

Потом он нарушил холодную тишину.

— Извини меня, — сказал он, ожидая, что я каким-то образом отреагировала бы, словно мы следовали определенному сценарию, который мне не выдали. Он нетерпеливо зарычал: — Итак?

—И что?

—И что, я прощен?

Мои руки опустились от лица, в шоке от этого безобразия.

— Нет!

— Что? — Он был удивлен.

Как он мог удивляться этому?! Господи!

— То, что ты сделал, —это не нормально. Ты просто целенаправленно сделал мне больно, словно я какая-то недееспособная лакмусовая бумажка. — Я встала с кровати, указывая на него пальцем, после чего подняла пальцы в воздух, указывая на все его тело. Мое лицо исказилось от гнева. — Ты не прощен, мистер. Отнюдь нет.

Он повернулся и упал на кровать. Застонал. Закрыл лицо руками, яростно потирая его.

— Скажи мне, что я должен сделать, и я сделаю.

— Умоляй, — выпалила я, скрестив руки на груди. Теперь я вышагивала по каюте. У меня в голове был полный беспорядок. Он либо социопат, либо просто действительно ничего не знал об обычной человеческой порядочности.

Он усмехнулся, говоря уже не так расстроено:

— Я не знаю, как умолять.

— Разберемся с этим.

Убрав руки от лица, он поднял голову, скользнув глазами вверх и вниз по моему телу.

— Ты не хочешь, чтобы я умолял, потому что знаешь, что я не буду этого делать. Ты хочешь что-то другое.

— Думаю, ты просто должен извиняться, пока я не буду готова простить тебя.

— Что же мне остается делать? Уже четверг. Мы уезжаем в субботу утром. У меня всего один день.

Я размахивала руками в воздухе, напоминая птицу, которая пыталась летать. Призывая остатки здравомыслия в нем.

— Ты мог просто спросить меня, ты, чертов придурок!

Вау!

Мой мозг был в шоке от слов проклятий и того, как хорошо и необходимо они ощущались, учитывая обстоятельства.

Мартин выглядел удивленным, но вместо того, чтобы обратить внимание на мою ругань, он сказал:

— Я попытаюсь.

— В самом деле? Не припомню, чтобы ты хоть раз сказал это сегодня.— Я понизила голос, подражая ему: —Эй, ну я люблю тебя. А ты любишь меня?

Он сел, уставившись на меня, после чего поразил меня, черт возьми, сказав:

— Я люблю тебя, Кэйтлин. А ты любишь меня?      

 ГЛАВА 9: Органическая и биологическая химия

 Мы зашли в тупик после нашей большой битвы. Я не ответила на его вопрос. Он не позволил мне спрятаться в шкафу.

Но мы достигли перемирия, что было хорошо, потому что мы были как минимум в десяти милях от острова, совершенно одни на весь оставшийся день.

Все стало более напряженным, но и чрезвычайно вежливым. Мы вернулись на палубу, обедая в абсолютной тишине. Я помыла тарелки, пока он мыл свои. "Пожалуйста" и "спасибо" использовалось в избытке. И "всегда пожалуйста". По какой-то причине, по безмолвному соглашению, мы решили не выходить за рамки "всегда пожалуйста". На что я отвечала: "Нет проблем". Или он говорил: "С удовольствием".

Напряженная вежливость, ставшая причиной полной тишины, когда он сосредоточился на рыбалке — в действительности просто держа удочку! — в то время, как я, положив полотенце на помост в носовой части, делала вид, что читала. Вместо этого, я думала о последних днях и часах и о том, что мне с этим надо было делать.

Было странно быть с Мартином, при этом не разговаривая с ним. Поэтому, когда солнце приближалось к горизонту и Мартин спросил, хотела ли я отправиться в коттедж и встретиться с Эриком и Сэм или оставаться на катере на ночь, я удивила и его, и себя, когда ответила, что хотела бы остаться на катере, попросив его позвонить Сэм и Эрику, чтобы рассказать им о наших планах.

Хотя мы и отсутствовали со среды, я не хотела ехать в коттедж, когда он и я общались не более чем вежливыми фразами. Завтра был наш последний день. Слишком многое было недосказанным. Независимо от того, вернулись бы мы как друзья или больше, чем друзья, я хотела, чтобы мы задержались в этом прекрасном месте.

Мартину нужен был друг. Он нуждался в безопасном месте. Я не была влюблена в него... Или, возможно, я... Или, возможно, я была влюблена в него...Я не знала! Господи!

Но он был важен для меня. Как только потребность спрятаться в шкафу прошла, я была полна решимости не отказываться от того, что мы начали. Я хотела посмотреть, к чему это привело бы.

Когда он узнал, что я хотела бы остаться на катере на ночь, настроение Мартина резко изменилось. Он стал не стоически вежливым, а на самом деле вежливым.