Пенни Рейд - Накал страстей

Явно чувствуя, что ее загнали в угол и все было скверно, Патрис решила найти личный подход.

— Тебе нравится такой тип девушек? Пухленькие и делающие все за тебя?

— Нет. — Единственное слово, и снова медленно и мягко сказанное, послало озноб по моей спине. Это было больше, чем предупреждение. Это была угроза, прозвучавшая убийственно.

Она подняла руки вверх.

— Неважно. Мне все равно. Но я получу удовольствие, разрывая ее на части и превращая ее жизнь в ад, используя твои же деньги.

Он лишь усмехнулся на это.

— Смешно, Патрис.

Она склонила голову на бок, отчего он рассмеялся.

— Что? Что смешного?

—Эта девушка здесь, — он указал на меня, это прозвучало с гордостью и холодно, он забавлялся, —эта девушка Кэйтлин Паркер, дочь Сенатора Паркер. Ты знаешь, потенциально первая женщина претендентка на пост президента США в следующем избирательном круге? Как и внучка полковника Тимоти Паркера, астронавта. Она неприкасаема. Она —национальное достояние. Сделаешь ей что-то, и весь чертов мир замучает тебя.

Я никогда не думала о себе в таких выражениях, нет, правда. Все, что он сказал, было неправдой, жить, воспринимаемая как национальное достояние, и действительно принять это — были две разные вещи. Поэтому, услышав это заявление из уст Мартина, словно он думал об этом, мой мозг запнулся, и тревога устремилась вниз по моей шее.

Патрис скользнула взглядом по мне, и, о чудо, ее выражение изменилось. Цвет ее лица и глаз, казалось, потускнел. Тем временем, я неподвижно сидела в постели, не уверенная, что должна была чувствовать.

Потом Мартин добавил, явно гордясь своей находчивостью:

 — Точно. Она чертово национальное достояние, и она моя девушка, так что проваливай к черту из моего дома, пока я не перестал вести себя с тобой мило.

НЕВЕРОЯТНО.

Это слово продолжало порхать вокруг моего ошеломленного мозга. Я даже не могла играть в синонимы. Это было совершенно, абсолютно, исключительно, целиком и безусловно невероятно.

Это полностью меняло все, эпически невероятно.

Патрисия Сандеки — четвертая, последняя и самая долго продержавшаяся жена отца Мартина была... действительно исключительной. Знаю, это было некорректно — плохо думать о моих коллегах-женщинах. На самом деле, одним из моих жизненных правил было: пытаться найти в человеке лучшее, но мне жаль и не жаль, женщина —это не оправдание быть плохим человеком. Она была словно карикатура, воплощение интриги, пустышка-блондинка, золотоискательница.

Может, она скрывала под этим ужасным поведением какую-то тайную боль.

Может, я была капризной и осуждающей хищницей.

Или, может, здесь просто не было скрытых слоев или глубины. Может, не было двух сторон этой истории. Может, она была просто черной дырой из жадности и скуки.

И Мартин...

Я попыталась сглотнуть. Во рту пересохло, поэтому в горле першило. Я рискнула взглянуть на него, но отвернулась прежде, чем он заметил мой трусливый взгляд.

Честно, я не знала, что думать о Мартине.

Сейчас он снова смотрел прямо, очертание его челюсти было мрачным, в его глазах собрались угрожающие тучи. Мы мчались прочь от дома на причудливом катере.

Я мало что знала о лодках, но одно я знала точно, это был причудливый супер скоростной катер. Больше похожий на мини-яхту. Мы были в закрытой кабине, которая выходила на носовую часть. Мартин сидел на возвышенности в капитанском кресле, а я сидела в кресле слева от него. Оба кресла напоминали мне роскошные, кожаные барные стулья с подлокотниками.

У судна даже была спальня на нижнем этаже с окнами для подводного просмотра. Пространства было гораздо больше, чем я предполагала, взглянув на корпус лодки. Места было достаточно для двуспальной кровати, комода, письменного стола, ванной комнаты, оборудованной кухни, двух шкафов и приличных размеров гостиной.

Он и двух слов не сказал с тех пор, как мы покинули дом. Но прежде чем мы ушли, он объяснил, что прервал утреннюю тренировку, когда Мистер Гринстоун сообщил Ли по рации, установленной в лодке, о том, что отец Мартина и мачеха неожиданно приехали.

После разборок в спальне Мартина, он дал мне одну из своих рубашек и шорты, чтобы я оделась. После чего ушел, сказав мне закрыть за ним дверь.

Для меня это все ощущалось слишком тайным, скрытым и помеченным крестиком, слишком драматичным.

Хотя, как я подозревала, для Мартина это была очередная среда.

Он вернулся десять минут спустя с моими вещами, сообщив, что я буду спать с ним, пока оставалась бы здесь. Я открыла было рот, чтобы расспросить его, но потом он добавил, что гигантский люкс был главной спальней и Мистер Сандеки занял его для себя.

Я хотела было напомнить, что были и другие комнаты в этом доме, но сердитый и угрюмый взгляд Мартина заставил меня отступить. Я решила просто пойти с ним... сейчас.

Переодеваясь в свои вещи, перед тем как уйти, я заставила его отвернуться, пока одевалась. Быть голой ночью перед счастливым Мартином отличалось от того, как быть голой перед злым Мартином днем. Да, странные правила скромности, словно мои собственные расстройства, подняли свои уродливые головы, но у меня не было времени для самоанализа. Мартин хотел покинуть дом настолько быстро, насколько вообще это возможно.

Он был занят тем, что складывал несколько своих и моих вещей в сумку с собой на ночь.

Закончив сборы, я, рискуя нарваться на ярость, спросила:

— А что на счет Сэм? Мы не можем оставить ее здесь.

—Она с Эриком. Он взял ее в коттедж на другой стороне острова. Мы встретимся с ними завтра. Остальные еще здесь, они улетают сегодня. — Он не смотрел на меня, когда говорил это, словно был слишком сосредоточен на том, как сложить наши вещи в маленькую сумку.

—Завтра? Она остается?

—Ага, я предположил, что ты не останешься без нее так что...— Он вздохнул, поднимая мой учебник по химии. Рассматривая обложку несколько секунд, он положил его в сумку.

Я догадалась, что он не хотел больше случайно встретиться со своей злой мачехой. Или, может, он боялся встретиться с отцом. Или с обоими.

А сейчас, сидя напротив него, пока он управлял этим супер скоростным катером, побледнев от концентрации, я не знала, что сказать.

Когда я думала об отношениях, я думала о значимости того, когда знаешь, что сказать. Мои родители всегда, казалось, знали, что сказать друг другу. Но мои родители были женаты уже в течение тридцати лет и не воспитывались злыми людьми.

Я лишь беседовала (больше о химии, чем о чем-то другом) с Мартином в течение шести дней. Конечно, за эти шесть дней было много разговоров. Сэм была права, когда сказала, что это был как учебный лагерь знакомств. И я извлекла максимум пользы из этой поездки. 

Но факт оставался фактом: я недостаточно хорошо знала Мартина, чтобы знать, что сказать, или стоило вообще что-то говорить. Так что я переживала до тех пор, пока лодка не замедлилась и остановилась, а затем выключился двигатель.

Я огляделась вокруг. Мы были на небольшом расстоянии от самого южного мыса острова, и не было ни одной лодки рядом. Мы были совершенно одни.

— Это была ошибка.

Мартин отвлекся, привлекая мое внимание. Некоторое время я рассматривала его, задумавшись, собирался ли он продолжить.

Когда он ничего не сказал, рассматривая датчики на приборной панели перед ним, я решилась спросить:

— Что было ошибкой?

—Привести тебя сюда, на остров. Нам нужно было просто остаться в кампусе. Мой отец не побеспокоил бы нас там. Но я думаю... — Мартин рассеянно закрыл рот рукой, подняв глаза к горизонту.

Я не стала ждать, собирался ли он продолжать. Я встала с кресла, сократив расстояние между нашими сидениями, встав напротив и расположившись у него между ног. Я обвила руками его шею, тогда как он опустил глаза к какому-то месту на полу. Его рука упала на колено, он не сделал ничего, чтобы прикоснуться ко мне.

—Мартин...—Я попыталась воспользоваться голосом отца, которым он пользовался, чтобы объяснить необъяснимое. Из-за этого я всегда чувствовала себя в безопасности и комфортно. На самом деле, я повторяла слова отца сейчас, потому что они, казалось, подходили к ситуации, и это лучшее, что я могла сделать.

—Мы не можем изменить прошлое. Но мы можем изменить то, как оно повлияет на наше будущее.

Его губы дернулись, а глаза закрылись. Он медленно покачал головой, но я была рада, когда его руки опустились на мои бедра.

—Кто тебе это сказал? — спросил он, не открывая глаз. По его тону я поняла, что он сам, не желая того, развеселился.

—Мой папа, когда я не подготовилась к тесту по тригонометрии в старшей школе и, в последствии, провалила его.

Мартин рассмеялся, у него вырвался восхитительный смешок. Это было замечательно, потому что произошло непроизвольно. Лучше всего было то, когда он открыл глаза и посмотрел на меня, уже не выглядя злым.

Он выглядел немного беспомощным, немного потерянным, немного обнадеженным и очень уязвимым.

— Ох, Мартин. — Я шагнула вперед, притянув его в объятия, которые он незамедлительно вернул. Я почувствовала прилив яростной заботы о моем Мартине. У меня перехватило дыхание, застав меня врасплох.

Мой Мартин... Ох.

В этот момент я ненавидела его отца, мужчину, которого я никогда не встречала, и его мачеху за то, как они обращались с ним. Я ненавидела их за то, что были слишком слепы или озлоблены, чтобы признать, какое у него было святое сердце и как он нуждался в заботе, нежности и любви. Мое сердце разбивалось, только задумавшись о том, любил ли его кто-нибудь по-настоящему.