— Благоразумный, — сказала я в пустую комнату, не спеша двигая левой рукой над клавишами. — Практичный, рассудительный, обоснованный, рациональный, реалистичный...— Каждое слово прерывалось аккордом в си минор.

Шуберт говорил:"Относитесь к си минор как к ключу, выражающему спокойное принятие судьбы", но я использовала его, как боевой клич. Правая рука присоединилась к левой, чтобы соединить высокие ноты и басы, сладкая мелодия, как крики и вздохи тоски.

Но потом я поняла, что крики шли не от рояля. От меня. Я плакала. Я по-настоящему рыдала, громко, неряшливо и сердито. Я отдалась этому, и пьеса стала ускоряться, быстрее, громче, было хорошо отпустить контроль. Как освобождение. Как открытие чего-то стоящего, но до этого момента погребенного.

Я так не плакала очень давно. Слезы достигли апогея, также, как и песня... И тогда я больше не смогла играть. Я остановилась на середине строфы, сложив руки на пюпитр, оперевшись головой и плача.

Хотя это были не обычные спокойные слезы. Они были все такими же неряшливыми и мокрыми. Неконтролируемыми и неустойчивыми. Неспокойными и раздраженными. Недовольными. Это были слезы страсти.

Намного ближе, чем хотелось бы, другая версия Кэйтлин Паркер закатывала глаза на мой спектакль, желая указать на то, что я вела себя слишком чувствительно и по-детски.

Я была в состоянии контролировать ее, потому что я была не ребенком. На самом деле, наконец-то я уже не вела себя по-детски. Я словно очнулась после глубокого сна, где важны были только две вещи: быть умной и в безопасности. Я сделала первый шаг, оставив позади нечто бесконечно пугающее, ради калейдоскопа чувств.

Рука на моем плечи заставила меня подпрыгнуть, ужасно напугав. В шоке я задержала дыхание, но потом со свистом выдохнула, когда поняла, что это был Мартин. Он стоял позади меня. Я шумно выдохнула, мое сердце отбивало стаккато, пока я пыталась успокоиться. Взглянув на него, я указала на очевидное:

— Ты меня напугал.

Он не ответил. Я плохо видела его лицо, но то, что я смогла различить, —он смотрел на меня с сосредоточенной страстью. Это...нервировало. Вытерев слезы с щек, я слегка улыбнулась из-за этого инстинкта, чувствуя себя глупо.

— Даже не знаю, что я здесь делаю, — сказала я, качая головой.

— Паркер, ты сказала, что умеешь играть на рояле.

Я кивнула.

— Ага. Ну да. В основном, я балуюсь.

—Балуешься?

Я сжала губы вместе, жидкие чувства все еще сочились из моих глаз.

— Да. Балуюсь.

— Это не баловство. Это мастерство.

Я вздрогнула от его комплимента, после чего сразу пожала плечами. Я начала подниматься, отворачиваясь от него. Он схватил меня за плечи и повернул лицом к себе, моя задница ударила по клавишам рояля, создавая неуклюжий аккорд.

— Ты музыкант. — Он встряхнул меня немного, когда говорил это, его глаза метались между моими, словно то, что он сказал, имело жизненно важное значение. —Почему ты не выбрала главным предметом музыку?

Я автоматически усмехнулась, и он быстром толчком колена отодвинул скамейку, приближаясь ко мне, уничтожая расстояние между нами. Громкие, неуклюжие звуки от того, что моя задница была прижата к клавишам, создавали жуткий саундтрек к тому, что быстро перерастало в противостояние.

—Я довольно хороша, но не превосходна.

Его взгляд снова изучал меня, его черты исказились, видимо он думал, что я была сумасшедшая.

—Зачем ты обманываешь себя? Что это за чушь? То, что я сейчас слышал, не было просто хорошо. Это было... Это было потрясающе. Такое бывает всего раз в жизни.

Мой подбородок дрожал, а Мартин стал размытым сквозь новые слезы, выступившие на глазах. Я покачала головой, отрицая, поскольку не могла говорить. Я чувствовала себя слишком мокрой. Слишком уязвимой.

Я чувствовала.

Глазами Мартин пожирал мое лицо, словно видел меня впервые или встретился с новой мной, боясь, что это всего лишь было мимолетное видение.

—Ты,— резко выдохнул он, это слово будто выходило изнутри. Я видела, как он сглотнул, словно борясь и сражаясь с невидимым монстром или волной, которая вот-вот поднимется и смоет весь его мир.

Он ничего больше не говорил, хотя выглядел так, словно хотел сказать. Вместо этого, он поймал ладонью мою щеку и прижался страстным поцелуем к моим губам. Другую руку он расположил у основания моего позвоночника, притягивая меня к себе.

Мои движения были ограничены, потому что он полностью обнял меня. Поэтому я скользнула руками под его рубашку, схватившись за его твердые бока, любя его гладкую, упругую кожу. Я потерлась о него, углубляя поцелуй, немного дикий, безрассудный, просто эмоции.

Но потом, оторвавшись от меня, он отвернулся и пошел в другой конец комнаты. Я сгорбилась, пытаясь отдышаться, я слышала, как он зло выругался. Тем не менее, почти сразу же он вернулся и набросился на меня, бормоча проклятия прежде, чем полностью прижать меня к роялю, располагаясь у меня между ног.

И снова диссонанс, вызванный моей задницей и бедрами, был раздражающим и резким. Тем не менее, мое сердце сжалось в комочек от этих резких звуков, потому что это ощущалось по-настоящему и честно. Мартин потерся о меня, отчего я удивленно вздохнула. Его эрекция была твердой как гранит, жесткой и жаждущей, он нетерпеливо терся о мой центр, это ощущалось так запретно, опасно и соблазнительно.

Его руки были везде, ищущие, сжимающие, нуждающиеся, словно он навсегда остался бы недовольным, если прикасался бы только в одном месте. Скользнув под мою рубашку, он потянул ее вверх, настаивая на избавлении от этой противной одежды. Я подняла руки, чтобы помочь ему, и он сорвал ее, его рот пробовал и кусал мою ключицу.

Руками стиснув мою задницу, Мартин поднял меня, повернувшись и полностью удерживая мой вес. Он перенес меня в сторону рояля. Внезапно подняв меня выше, он опустил меня на рояль. Зарывшись лицом в мою грудь, он осыпал ее поцелуями, какие-то были болезненные, какие-то нежные, но все были чудесными, после чего нежно подтолкнул меня назад, пока моя спина не встретилась с прохладным лаком инструмента. Мои ноги болтались по сторонам.

— Мартин, что...

— Позволь мне, — сказал он, большими пальцами вырисовывая кружочки вокруг моих сосков, скользя руками вниз по моему животу к поясу моих простых шортиков для сна. Согнув пальцы вокруг пояса, он переместился к моей заднице, поднимая бедра. Потянув пояс ниже, он начал снимать мои шортики вместе с нижним бельем.

Я смотрела на него, пока он все это проделывал, не отрывая взгляд от меня. Когда пижама упала на пол, он скользнул руками по моим ногам, нижней части бедра, приподнимая мои бедра и располагая пятки на краю рояля, отчего мои ноги оказались нескромно раздвинуты.

Заморгав, он посмотрел на меня. Я затаила дыхание. Ожидая. Наблюдая.

Мартин облизнул свои губы, его пальцы оказались на моем центре, открывая меня. Затем наклонившись, он нежно поцеловал мой клитор, его мягкие, полные губы задержались на моей вершинке.

— О, Боже.

Я тяжело дышала. Напряглась. Мои руки сжимали гладкую поверхность рояля, не находя опоры. Каждая часть меня болела и пульсировала от предыдущих упражнений, но я была сосредоточена лишь на том, как его губы любили мое тело. Он наклонился, слегка поцеловав внутреннюю сторону бедра, прикусив кожу, после чего успокаивая языком, проводя влажный след прямо к моему ставшему блестящим центру. Он лизнул меня, мягко, почти с благоговением. Он лизал меня снова и снова.

Он пробовал меня снова и снова. Мокрые, хлюпающие звуки поразили меня своей чувственностью в паре с моими резкими вздохами и стонами. Эта комбинация была противоречивой, неловкой и неуклюжей. Вместе с случайными и несочетающимися звуками рояля, когда он прижимал меня к клавишам, эти звуки были настоящими и честными.

Они звучали как секс и желание.

Если бы я не была потеряна в страсти, я бы услышала звуки, отличающиеся от этого действия, они бы поразили меня, возможно показавшись мне похотливыми, животными и отвратительными. Но страсть изменила их. Страсть изменила нас. Страсть изменила меня.

Легкие поглаживания внутренней стороны моих бедер заставили мои ноги дрожать. Я схватилась пальцами за его волосы, притягивая его ближе, нуждаясь держаться за него. А потом он сделал кое-что шокирующее и замечательное. Оставляя губы на моем центре, его язык лизал меня так громко и жадно, при этом он шевелил пальцами в моем теле, поглаживая.

Я задержала дыхание, мои бедра оторвались от рояля, было такое ощущение, что мои внутренности разбивались на миллион осколков от удовольствия. Это чувствовалось так хорошо, задевая острые края моего освобождения, пронизывающего меня, оставляя после себя руины и потрясающую тоску. Мои легкие сжались, я старалась продлить эти ощущения, чтобы они длились и длились.

Но не получилось. Я не смогла. И когда осколки растворились и исчезли, оставив меня будто раненную и уязвленную, пресыщенную и беззащитную, я поняла, что снова плакала.

Не огромные неряшливые рыдания. А только спокойные, радостные слезы.

Я не думала о них, имели ли они значение или о чем мог подумать Мартин. Я не пыталась рассуждать и анализировать плюсы и минусы слез после куннилингуса.

Я чувствовала себя дорогой. Я чувствовала.

И это ощущалось таким совершенным.

***

Я спала голой в постели Мартина. Ага. Правдивая история. Ну, это Мартин спал. Я почти не спала. Я не могла.

После нашего преждевременного начала Мокройи Дикой среды, Мартин завернул меня в одеяло и отнес в свою комнату, оставив мою одежду, разбросанной по роялю. Я была передана на хранение его кровати. Сняв рубашку, он остался в одних пижамных штанах и забрался ко мне под одеяло. Обернув руку вокруг меня и повернув меня спиной к себе, он просунул ногу между моими ногами и обхватил мою грудь ладонями.