Гайтано вздохнул.

— А все потому, что он просто не хочет пойти на этот шаг. Хэмиш невыносимо страдает от чувства вины. Ведь он находился с Наталией в тот момент, когда она упала с утеса, и считает себя причастным к ее гибели. Фредди и я ни в чем не виним его, это был просто несчастный случай.

— Мне так жаль. — Селестрия внимательно посмотрела на картину, теперь понимая, почему он не решался протянуть руку к свету по ту сторону двери. Хэмиш чувствовал, что не заслуживает его.

— Наталия ушла из жизни три года назад. Уверен, она бы не хотела, чтобы мы оплакивали ее всю жизнь. Она была ярким беззаботным созданием и верила в жизнь после смерти. Наталия не боялась ее, и нам тоже не следует этого делать.

— Кончина моего отца подкосила нашу семью, — сказала Селестрия, желая, чтобы он знал, что и она понимает всю горечь утраты близкого человека, а также то, что она была не просто сторонним наблюдателем, причитающем о чужом горе. — Моя мать безутешна. Отец был для нее всем, и теперь потеря мужа сломила ее.

Он обратился к ней, задумчиво потирая подбородок.

— Если я для вас с Армель могу что-то сделать, я всегда готов помочь. Давайте подумаем об этом утром. У Салазара, как и у каждого человека, есть своя ахиллесова пята.

— Спасибо, — ответила она.

— И не позволяй Хэмишу запугать тебя. Под его броней скрывается мягкая душа.

— Да он вовсе не запугивает меня. Мы ведь легко избегаем встреч друг с другом.

Гайтано понимающе улыбнулся.

— Конечно, я в этом и не сомневался.

Они вышли из мастерской, а Гайтано потушил свет и закрыл дверь. Селестрии очень захотелось спросить, чем занимался Хэмиш и почему он не присоединился к ним за ужином. Но в следующую минуту она почувствовала, что это не должно ее интересовать. Проводив Селестрию в комнату, Гайтано пожелал ей спокойной ночи. Девушка разделась и почистила зубы. Уже забравшись в постель, она вдруг услышала стук парадной двери и звук шагов, доносящийся со двора. Что-то заставило ее встать и подойти к окну. Выглянув сквозь щель в ставнях, она, к своему изумлению, увидела, что Хэмиш смотрит на окно ее спальни. Он провел рукой по волосам, застыв на минуту в нерешительности, как будто обдумывая, что делать дальше. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Она как ошпаренная отскочила назад, ее щеки горели от смущения. Девушке стало ужасно стыдно за то, что он застукал ее на горячем. Она стояла как вкопанная, сожалея о том, что у нее возникло желание выглянуть в окно. И теперь она с нетерпением ждала только одного — чтобы Хэмиш поскорее ушел.

Наконец она легла в кровать и погасила в комнате свет. Как кадр пленки, перед ее глазами всплыл момент их немого диалога. Его лицо, застывшее в темноте, такое неожиданно красивое при свете луны. Она чувствовала, что они были каким-то образом связаны, он как магнитом притягивал ее к себе. Селестрия лежала настороже, вся превратившись в слух, и очень скоро услышала звук его шагов, доносящийся из коридора. Чуть дыша, она боялась пошевелиться в кровати: с какой стати ему стучаться в дверь или просто останавливаться возле нее? Однако чем явственнее был звук приближающихся шагов, тем сильнее становилась ее уверенность, что Хэмиш вот-вот замрет у ее двери. От волнения она слышала биение собственного пульса. Он был уже совсем близко. Девушке казалось, что она чувствует его взгляд, прожигающий дверь, как будто он мог сквозь темноту видеть ее, трясущуюся в кровати. Но шаги постепенно удалились и стихли, и тогда Селестрия, немного успокоившись, стала размышлять: а не померещилось ли ей все это?

На следующее утро Селестрия встретила в саду Армель, спрятавшуюся от солнца за большими очками. На ней была соломенная шляпа, в руке женщина держала маленькую чашечку кофе. Она снова надела темно-синие слаксы, в которых пришла на ужин накануне вечером. Увидев Селестрию, Армель помахала ей рукой.

— Бонжур, — сказала она очень дружелюбным тоном. — Почему бы вам не присоединиться ко мне? — Селестрия присела на плетеный стул, стоящий возле нее.

— Вы видели Уэйни?

— Полагаю, она пошла в город, — ответила женщина.

— Одна?

— Нет, в сопровождении какого-то слуги.

— Нуззо, — уточнила Селестрия с ухмылкой. — Полагаю, Уэйни нашла свою любовь.

— Везет же ей, — сухо заметила женщина. — А я свою вторую половину потеряла навеки. — Она сделала маленький глоточек кофе. — Я слишком много выпила вчера вечером. У меня болит голова.

— Надо кое в чем разобраться, — сказала Селестрия. — И что же нам теперь делать, Армель?

Женщина покачала головой.

— Не знаю.

— Конечно же, мы обязаны Что-нибудь предпринять. Вдвоем мы сильнее.

— Я совсем выбилась из сил прошлой ночью, пытаясь придумать, каким образом проникнуть в офис Салазара. Но, с другой стороны, если и были какие-то компрометирующие его улики, то Салазар давно уже от них избавился.

— Он выглядит, как какой-то мафиозный босс, в этих смехотворных туфлях двух тонов.

— Я подозреваю, что он прокручивал какие-то дела, возможно, связанные с капиталовложениями, с моим мужем и вашим отцом, наверняка и с другими, а потом скрылся с деньгами. Но кто бы мог подумать, что смерти этих двух людей из разных стран как-то связаны между собой!

— А как звали вашего мужа?

— Бенедикт Девер. Мы познакомились в Париже на гонках перед войной. Он был настолько красив, что я не могла отвести от него глаз.

— У вас есть дети?

— Нет. Я хотела детей, но, видно, этому не суждено было сбыться. А сейчас уже слишком поздно. Жаль, что у меня от него ничего не осталось. Ребенок, который был бы частью его. По крайней мере, вы — утешение для своей матери. — Она крутила кольца на среднем пальце левой руки. Одно из них украшал огромный бриллиант.

— У меня еще есть и маленький брат.

— Вас двое, и вы можете поддержать друг друга. Только после смерти человека становится ясно, как много он значил для другого. Мало того, что Салазар украл у меня мужа, так он еще оставил меня без гроша за душой. Только дом в Париже и драгоценности, которые Бенедикт подарил мне спустя несколько лет и которые я вынуждена понемногу закладывать. Скоро у меня совсем ничего не останется. Видите ли, мне очень важно, просто жизненно необходимо вернуть свои деньги обратно.

— А в чем состоял бизнес Бенедикта? — спросила Селестрия.

— Он был предпринимателем. Он покупал и продавал предметы искусства, иногда скаковых лошадей, собственность.

— Прямо как мой дедушка, — заметила Селестрия.

— Я вынуждена была заглянуть в его дела только после того, как он умер. Кажется, он отдал свой последний пенни Салазару. — Она нахмурила брови и допила кофе. — Он, должно быть, обнаружил, что здесь, в Италии, есть возможность для очень выгодных капиталовложений. Это единственный ответ. Но какая?

— Полагаете, что Бенедикт и мой папа оба заинтересовались этим делом? Я не знаю, какая именно роль во всем этом отводилась моему отцу. Однако я точно выяснила, что все его дела пришли в упадок пару лет назад. В то время как он должен был быть в Париже по делам, он находился здесь. А Бенедикт когда-нибудь упоминал о папе? Его звали Роберт Монтегю, сокращенно Монти.

Армель сняла солнцезащитные очки, и ее мутные глаза загорелись, стоило только Селестрии произнести это имя.

— Да, оно мне очень хорошо знакомо. Он был вашим отцом?

— Да. А вы виделись с Монти?

— Нет. Однако Бенедикт часто рассказывал о нем. Я и понятия не имела, что их связывают общие дела, но он определенно был его другом из Лондона. А вашу мать зовут Памела?

— Да.

— Ну конечно же! Она американка, как и вы. Бенедикт и о ней мне тоже рассказывал. — Теперь она улыбалась, погрузившись в приятные воспоминания. — Он говорил, что она очень красива, но чересчур требовательна.

— Боюсь, ей катастрофически не хватало внимания мужа. Мама страшно не любила, когда отец уезжал. Вот почему мы были очень удивлены, узнав, что, оказывается, в течение последних двух лет у него не было никакой работы.

— Возможно, какое-то время он и был безработным, но, поверьте, если его связывали дела с Бенедиктом, он трудился, это уж точно. Вероятно, это была не сидячая работа, которой он занимался раньше, но она все же требовала от него постоянных разъездов.

— Какое утешение узнать об этом! — сказала Селестрия, и ее охватило чувство благодарности. — Мне все это время не давала покоя мысль о том, что отец, должно быть, разъезжал везде, чтобы только не находиться с нами.

— Послушайте, Бенедикт держал в тайне, чем он занимается и куда ездит. Это все было частью его работы. Иногда он проигрывал, иногда выигрывал. Я не слишком вмешивалась в его дела. Он был независимой личностью. Он не хотел иметь ворчливую жену, постоянно от него чего-то требующую.

— А моя мама просто изводила отца своими бесконечными требованиями. — Она с горечью вспомнила последний разговор, который состоялся у матери с отцом. «Он сказал, что я избалованная и жадная и чем скорее выйду замуж, тем лучше, потому что иначе только и буду делать, что выворачивать, как мать, его карманы, сводя с ума своими запросами».

— Вы курите? — Селестрия взяла сигарету. — Теперь, после смерти отца, мама просто не находит себе места. Знаете, ведь он отдал Салазару не только свои деньги, но и мамины тоже, не говоря уже о том, что по праву принадлежало мне и моему младшему брату Гарри.

— Боже мой! — Армель покачала головой и выпустила облако дыма из уголка рта. — Должно быть, ему представился невероятный шанс, чтобы рискнуть всем.

— Так вы не считаете, что он их украл? — Селестрии вдруг стало стыдно за то, что все ее родственники, да и она в том числе, повесили на него обвинение.

— Совсем не обязательно. Возможно, он полагал, что ему удастся сделать вас всех богатыми.