Мэгги воочию увидела понимающие улыбки доброжелателей, услышала их смешки.

– Нет! – вырвался у нее яростный вопль. – Меня так просто со счетов не сбросишь! Я как-никак Мэгги Кендал, и мне рано на помойку.

Она протянула руку за бутылкой шампанского и вылила остатки себе в бокал. Впервые за много лет ее охватила паника. Если не принять решительных мер, Калли Бахман может положить начало целой серии отказов. В шоу-бизнесе всегда так: стоит кому-то позволить дать тебе пинка, как накинутся сворой и затопчут. Она успела нажить себе немало врагов, которые рады-радешеньки будут воспользоваться случаем. Надо срочно придумать что-нибудь такое, что восстановит пошатнувшиеся позиции. Но что тут придумаешь? Ясно одно, предложение Барта не годится. Перейти от ролей женщин в возрасте тридцати с небольшим к сорокалетним дамам? Конечно, когда-то придется это сделать, но не теперь же… Упаси Бог, только не теперь. Это же будет началом конца! Что бы там Барт ни говорил, но роли молодых женщин гораздо выигрышней, чем роли матрон. Мало кому из актрис удавалось проскочить этот рубеж безболезненно. Кэтрин Хепберн, например, но у нее всегда были фантастические сборы; Джоан Кроуфорд это удалось уже с меньшим успехом, а самая великая из этой тройки, бессмертная Бетт Дэвис так и не смогла укрепиться в новой категории, после сорока ее карьера кончилась вместе с фильмом «Все о Еве». Все свои знаменитые роли она сыграла в первые два десятка лет карьеры. А Мэгги продержалась уже двадцать три года…

Нет, на мне рано ставить крест, твердила себе Мэгги, пытаясь перебороть тревожные чувства. Я так просто не сдамся! Хепберн устояла, и Кроуфорд, и я смогу… Я не дам превратить себя в жалкую развалину из фильма «Что случилось с беби-Джейн?». Не дождетесь! Выход должен найтись! Только какой?

Через какое-то время Конни неслышно приоткрыла дверь в гостиную. Хорошо зная, какова бывает Мэгги в тяжелые минуты жизни – а сегодня у нее выдался непростой денек, – Конни предпочитала оставлять хозяйку наедине с самой собой. Так она восстанавливала равновесие. Ей удавалось это всегда, удастся и на этот раз. У Мэгги эластичный характер; она страстная, непредсказуемая, неуравновешенная, подчас впадает в черную меланхолию, но никогда не погружается в хандру надолго. Сейчас, наверно, она успела перебрать все косточки бедняжки Клодии Альбиони.

Картина, которую увидела Конни, поразила ее: Конни не металась с проклятьями по комнате, а спокойно сидела, удобно устроившись в мягких подушках, и смотрела телевизор. Стоя в дверях, Конни не видела экрана, зато ей хорошо была видна фигура Мэгги, и по ее прищуренным глазам, выражению лица и позе можно было уверенно заключить, что та вся поглощена тем, что на нем происходит.

Конни так же неслышно прикрыла за собой дверь. Чтобы Конни днем сидела и смотрела телевизор? Невиданное дело! Чтобы заставить ее белым днем усесться перед телевизором, да еще отвлечь от собственных проблем, должно было идти нечто из ряда вон выходящее. Независимо от масштаба проблем, с которыми приходилось сталкиваться Мэгги, они поглощали ее без остатка, и покуда не находилось решения, она ни на что другое не отвлекалась. И что-то Конни не замечала, чтобы Мэгги искала решение на телеэкране. Но лучше уж пускай смотрит в ящик, чем орет и бесится, успокоила себя Конни. Да и вообще, разве можно со стопроцентной точностью объяснить что-нибудь, когда дело касается Мэгги Кендал?

И она пошла разбирать письма поклонников.


Внимание Мэгги было приковано к экрану, на котором баснословно популярная авторша семейных саг Вирена Ричмонд отвечала на вопросы Мэри Маршал – этой хитрюги с лицом святоши, некогда пронырливой журналистки, а теперь ведущей программы «Горячее место». Несколько недель назад Мэгги пригласили участвовать в этой передаче, но она, подумав, отказалась. Она вообще редко давала интервью. И сама Мэри Маршал вместе с ее программой нисколько не интересовали Мэгги.

Ее привлекла тема разговора.

Вирена Ричмонд рассказывала, как по прошествии двадцати одного года после того, как она отдала на усыновление своего шестимесячного ребенка, он нашел ее и написал ей письмо, в котором выразил желание увидеться с ней.

– Какова же была ваша реакция? – спросила Мэри Маршал.

– Крайнее удивление – и невероятная радость. Я даже мечтать не смела о том, чтобы увидеться с ним, хотя дня не проходило без мыслей о нем. И уж тем более мне не приходило в голову, что он сам отыщет меня и захочет познакомиться. Он прислал удивительное письмо. – Глаза Вирены Ричмонд повлажнели. – Полное любви и понимания. В нем говорится, что у меня, должно быть, нашлись очень серьезные причины оставить ребенка и что, читая мои книги, он сделал вывод о том, что я не какая-нибудь черствая, бесчувственная особа и очень тепло пишу о материнстве…

– А что вы почувствовали, когда встретились с ним?

– Он оказался таким прелестным. Я расплакалась. Мы обнялись, и оба рыдали.

– Вы объяснили ему, почему вам пришлось от него отказаться?

– Да. Я все рассказала. Про то, что меня не печатали, я была несчастна и в профессии, и в жизни, что его отец бросил меня, как только узнал о моей беременности. Жить было почти не на что, я перебивалась случайными заработками, и мне ничего не светило: я получала отказы из всех редакций и, казалось, никогда не смогу написать книжку, которую захотят купить и прочитать. Словом, я была в отчаянии. Что я могла предложить будущему ребенку? Одну только любовь. А детям нужно гораздо больше. Шесть недель я терзалась, не зная, на что решиться, ревела ночи напролет. То принимала решение оставить ребенка, бороться ради него за свой успех; то, представив себе, на какие лишения его обрекаю, отказывалась от этого решения. Денег не было совсем, и мне пришлось идти в Дом матери и ребенка при Армии спасения; да и из дома меня гнали, хозяин, узнав еще, что я беременна, предупредил, что жильцов с детьми не держит… Словом, положение было безвыходное. В конце концов я решила, что надо думать только о судьбе моего мальчика. Если ему будет лучше с людьми, которые обеспечат его тем, что я не смогу дать, если у него будет отец, будет уютный, счастливый дом, значит, надо пожертвовать своими чувствами…

– И у ребенка было счастливое детство? – Да, он очень любит родителей, которые его усыновили. И, между прочим, они сами сказали ему при достижении совершеннолетия, что у него где-то есть настоящая мать, и если он захочет ее разыскать, они отнесутся к этому с пониманием. Я всегда буду благодарна им за это. И, конечно, не стану отнимать у них сына, он принадлежит им, как и мне, они его воспитали. И у них хватило благородства пригласить меня в свою семью.

– А как восприняли это событие ваши читатели? Вы, насколько я знаю, получаете огромное количество писем. Что вам пишут?

– Да, у меня обширная почта. Мне стали писать, когда вышла в свет моя первая книжка. Видно, мне удается задевать какие-то важные струны… Но вот что удивительно: когда эта новость разнеслась по стране, меня просто завалили письмами, и ни в одном из них не было ни слова упрека или осуждения. Очень много пишут женщины, которые не по своей вине вынуждены были отказаться от своих малюток. Сердце разрывается, когда читаешь некоторые из этих писем. Кто-то просит о помощи. И я решила передать гонорар за мою последнюю книгу «Сердцебиение» в специальный фонд, который будет помогать приемным детям и их настоящим матерям найти друг друга, при условии, что они оба этого хотят. Некоторые дети вполне счастливы со своими родителями, усыновившими их, и не желают знать ту, что дала им жизнь. Мой фонд придет на помощь тем, кто в ней объективно нуждается.

И вот что еще удивительно. На протяжении многих лет я ужасно боялась, что моя тайна откроется, и это отвратит от меня читателей. Я боялась, что мне, автору саг о счастливых семьях, не простят незаконнорожденного ребенка. Но вот тайна открылась, а тиражи моих книг резко подскочили вверх! У меня обычно расходятся триста тысяч экземпляров в бумажной обложке, а «Сердцебиение» распродано уже в полумиллионе экземпляров, и это только у нас в стране! Издатели предполагают, что за рубежом продадут не меньше двух миллионов…

– Значит, это событие способствовало вашему успеху.

– Да, еще как! Времена изменились. То, что вызывало осуждение в 1971 году, никого не удивляет в 1992-м. Почти половина семей в стране так называемые неполные. Остается жалеть лишь о том, что успех пришел ко мне слишком поздно, когда я уже разлучилась со своим мальчиком. – Знаменитая романистка грустно улыбнулась. – Что поделаешь, не все в нашей власти.

– Да, жизнь полна неожиданностей, и подчас она преподносит нам радостные сюрпризы. Вот ваш сын вас нашел.

– Да, слава Богу.

– А теперь давайте поговорим о вашей последней книге…

Мэгги медленно откинулась на подушки и нажала кнопку панели дистанционного управления.

– Да, – прошептала она, не сводя глаз с темного экрана, – жизнь полна неожиданностей. – На ее лице появилось то особенное выражение, увидев которое Барт или Конни не преминули бы сказать: «Ну, Мэгги что-то замышляет…»

В характере Мэгги была эдакая маккиавеллиевская жилка, которая развилась в годы ее мрачного детства, когда ей приходилось измысливать хитроумные планы, чтобы противостоять религиозному фанатизму родителей. Восхищаясь ее стратегическим гением, Барт шутил, что в прошлой жизни она наверняка была профессиональной заговорщицей. Вот и теперь ее мозг лихорадочно работал, просчитывая варианты.

– Ну так, – глубоко вдохнув, вслух сказала Мэгги. – Это как раз то, что нужно. Спасибо моему ангелу-хранителю! – воскликнула она, победно вздымая вверх сжатые кулачки. – Этот подарочек мне прямо с неба свалился, не иначе. Именно сегодня, именно в этот час показывают программу, которую я ни при какой погоде не смотрю, а тут неведомая сила заставляет меня включить телек!

Это неспроста, думала она, меряя шагами гостиную. Сама судьба подает мне знак.