— Ох, Господи. Я никогда не была настолько счастлива как в этот момент.

Я услышала слабый смешок Ханта, а затем вырубилась.

Я проснулась, когда Хант оттянул одеяло, чтобы прикрыть меня им. Знакомое ощущение прокралось в мои кости, будто это случалось и прежде. Я приоткрыла глаза и увидела Ханта. Должно быть, он принял душ, потому что его лицо все еще было слегка влажным и на нем были одеты пижамные штаны, которые висели низко на бедрах. Его пресс мог соперничать с Тосканой, в которой были самые прекрасные холмы, которые я когда—либо видела.

Он натянул мне одеяло до самого подбородка, а затем отступил от кровати и опустился на бордовый диван, расположенный у противоположной стены комнаты.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Шшш. Просто спи.

— Нет, я не позволю тебе спать на диване не после ночи, которая у нас была. Если ты слишком боишься спать в кровати со мной, тогда мы пойдем вниз и возьмем другой номер.

Я откинула одеяло и начала выбираться из кровати. Он встал с дивана и появился передо мной прежде, чем я даже опустила ноги на пол.

— Не надо, Келси. Просто спи.

Я сжала губы и пододвинулась, оставляя место для него.

— Ты это просто так не оставишь? — спросил он.

Я покачала головой.

— Вообще-то диван очень комфортный. И это не очень хорошая идея...

Я, уставшая от одного и того же старого спора, схватила его за руку и сильно дернула. Он опрокинулся на кровать рядом со мной, а я сказала:

— Больше никаких оправданий.

Мое терпение испарилось прошлой ночью с каждым поглаживанием его руки по моей талии, исчезло как песок на ветру, постепенно, пока не осталось только сильное желание.

Все еще сжимая его руку, я легла и повернулась на бок, отворачиваясь от него лицом. Я тянула его руку, пока он не лег позади меня, а затем положила ее на свой живот.

Я не собиралась возвращаться к тому, что было у нас прежде. Я устала от его непостоянства. Мне просто хотелось быть рядом с ним. К черту все последствия.

Сначала он лежал напряженно и держал свою руку так, что практически не касался меня. Я придвинулась к нему спиной, и он замер.

— Джексон...

Я позволила его имени повиснуть в воздухе, и через какое-то мгновение он расслабился. Его рука обернулась вокруг моей талии, а движение груди совпало с моим, когда мы заснули.

Я проснулась снова уже в полдень. Солнечный свет, более резкий, чем виски с колой, только без колы, проникал сквозь окно. Я отодвинулась, чтобы скрыться от света, и неожиданно натолкнулась на стену, которой был Хант. Он лежал на спине и совершенно не реагировал. Я видела, как он спал, только в первом поезде до Праги, и то за несколько секунд до того, как он проснулся.

Пока он спал, я могла изучить его так, как не могла прежде. Через его правую бровь пробегал небольшой шрам, и еще один был на подбородке. Его нос не был таким уж прямым, как я думала, и на перегородке была небольшая выпуклость. Мне стало интересно, ломал ли он его.

Его грудь я видела несколько раз, но в этот раз она очаровывала не меньше. На ней тоже было несколько шрамов, один у плеча был небольшим и тонким. Я догадалась, что после операции. Другой был сбоку, более рваный, растянувшийся на несколько ребер.

Когда я полностью насладилась им, не переворачивая или не снимая его пижамные штаны, которые так восхитительно обрамляли его бедра, то решила поспать еще часок другой. Я осторожно положила руку на его живот. Когда он не проснулся, я положила голову ему на грудь.

Я едва удовлетворенно вздохнула, когда меня откинуло на спину, а плечи вжали в матрас. Я вскрикнула от шока, а затем от боли из-за силы, с которой Хант давил на мои плечи. Он был сильным и весь его вес давил на меня, изгибая мои плечи так, как определенно не должно быть. Его взгляд был диким и невидящим. Он дышал тяжелыми судорожными вдохами, каждый вдох перемежался с давлением на мои плечи.

— Хант, — произнесла я, но он не отреагировал. Я согнула руки в локтях и попыталась ухватиться за его предплечья. — Джексон, пожалуйста, проснись. Ты делаешь мне больно.

Я не знаю, что помогло, — время, мои слова или что-то еще, но он отпустил меня, и его предыдущее пустое выражение лица сменилось ужасом.

Даже несмотря на то, что все закончилось, его дыхание было все еще резким и неровным. Прошло несколько секунд, прежде чем он заговорил.

— Ох, Господи. Мне так жаль, принцесса. Мне так жаль.

Выражение его лица померкло, взгляд был сломлен, и он начал пятиться назад, чтобы слезть с меня.

Я протянула руки, чтобы схватить его.

— Не надо. Не делай этого. — Я повторила слова, которые он сказал мне в уборной кафе.

— Келси...

Я дернула его за руки, но они оставались неподвижными каменными колоннами.

— Вернись ко мне, — сказала я.

Я дернула еще раз, и в этот раз камень сдался. Его бедро оказалось у моего, а грудь легла на мою. Он зарылся лицом в изгиб между моей шеей и плечом, а руки дотронулись до плеч, в этот раз нежно и успокаивающе.

— Извини, — произнес он снова.

— Шшш. — Я приобняла его руками за плечи и держалась за него так крепко, как могла. Я не знала, что мучило его, но могла догадываться, и все мои догадки превращали мои проблемы в стыд.

— Я никогда не хотел причинить тебе боль, — прошептал он.

Вот почему он отталкивал меня. Он думал, что я не могла справиться с этим или не захотела бы. Но правда была в том, что... я выросла в таком мире, где люди целенаправленно причиняют боль. Только чтобы доказать или поиграть. Я бы забрала у Джексона его боль в любой день.

— Эй, — сказала я, притягивая его лицо, пока его взгляд не встретился с моим. — Ты не сделал мне больно. Я в порядке.

Он покачал головой.

— Ты не знаешь, Келси. Это такое...

— У всех нас есть такое, Джексон. Мне все равно.

Я сжала его подбородок и притянула его губы ближе к своим.

За несколько миллиметров от моего рта он отодвинулся.

— Тебе не должно быть все равно. Ты ничего обо мне не знаешь.

— Тогда расскажи мне.

Он лег на спину рядом со мной и провел рукой по лицу. Я переместилась на бок и положила голову на его грудь.

— Келси, — сказал он.

Я закрыла глаза, привыкая к нему.

— Тебе придется оттаскивать меня, потому что я никуда не уйду. И я могу быть чертовски упрямой.

Он замер, а затем вдохнул со смешком. Через несколько секунд дыхание снова стало дыханием, а смех исчез, его руки обвились вокруг меня. Этого было достаточно.

Мы пролежали так в кровати весь остаток дня. Иногда спали. Иногда нет. Но неважно, как мы перемещались или в каких позах лежали, мы никогда не переставали прикасаться к друг другу более, чем на несколько секунд.

И каждый раз я удивлялась боли, которую чувствовала в такие моменты. Она разворачивалась быстро, резко, открывая дыру в моей груди, которая была как пустая пещера, пока его кожа снова не встречалась с моей. Каждый раз я облегченно вздыхала и держала его крепко, возможно слишком крепко в течении нескольких секунд. Но он ничего не говорил. Никто из нас не говорил. Ни о его сне, ни о том, как я льнула к нему. Ни о тьме, которая так явно скрывалась в нас обоих, заполняя пространство между кожей, мышцами и костями.

Мы не говорили ни слова, и это напомнило мне те первые несколько секунд, когда мы спрыгнули с моста в Праге. Было много шума, страха и адреналина, но больше всего было охватывающей, неизменной и успокаивающей тишины, пока мы падали, падали и падали.

Когда мы, наконец, выбрались из кровати, то провели время, гуляя по Флоренции. Мы купили то самое мороженое. И посмотрели на статую Давида снаружи музея, которая была достаточно близко, чтобы насладиться оригиналом.

Мы поужинали на зеленой террасе крыши отеля и спали той ночью в руках друг друга.

Но все равно... мы только прикасались.

И чувствовали.


Глава 20


Я почти была уверена, что Хант намеревался уехать и отправиться в другое место на следующий день, но он не рассчитывал провести весь первый день в постели. Я как — то подумала, что Хант был как притяжение, но настоящее притяжение было между нами. Ни я, ни Хант не предполагали, насколько эта тяга возьмет верх.

Это было нелогично, но мне казалось, что мы потеряем то, что было между нами, если уедем из нашего маленького отеля во Флоренции. Иногда мне казалось, что мы потеряем это, даже если встанем с кровати. Ужасно бояться пробуждения, подъема с кровати и выхода на улицу.

Это было глупо, и когда я не была в оцепенении, то ругала себя за это.

Я не была той девушкой. Я не была девушкой, которая позволила бы целому миру вращаться вокруг мужчины. Я никогда не позволяла своему миру вращаться вокруг кого — то, кроме меня самой. Теперь, когда я вышла из центра и поместила в него кого — то другого, было сложно вернуться.

Поэтому он не допускал этого, а я думала, что он изменил свой план. Вместо того, чтобы отправиться в другой город, мы остались во Флоренции. Иногда мы осмеливались выехать из города, как например, в тот день, когда отправились на велосипедах в Тоскану. Мы провели весь день, изможденные и потные, исследуя города на холме, которые не являлись обычным местом назначения для туристов. Во многих городах мы были единственными туристами. Все с горем пополам говорили на английском, но были рады, что мы приехали к ним.

В одной деревне мы отправились в студию искусства, в которой скульптор работал с гипсом, мастеря все: от статуй до ламп и шахматных наборов. Я купила неяркую подвеску из гипса в форме сердца и прицепила ее к бусам, которые уже носила.