– У меня, у кого же еще, – почти обиженно сказал Кроха, глотая свой сывороточный протеин.

Все ребята оживились, что у скромного Крохи день рождения, все начали горланить, как в школе в начальных классах и поздравлять парня с его девятнадцатилетием. Неожиданно зашел Альберт с озабоченным лицом.

– Что тут происходит?

– У Крохи днюха, – сказал Кобель, откручивая советское шампанское и разливая его по белым, пластиковым стаканчикам. Альберт сразу расплылся в улыбке и принялся лобызать Кроху в щеки.

– Кстати, Валер, подойди к столику нашей звезды, он, по-моему, влюбился в тебя.

Валера заулыбался.

– Пусть лучше лавешки готовит, а то влюбляться все мастера.

– Выйди к нему сейчас, потом доешь свой калорийный торт.

– Калории мне нужны, чем больше, тем лучше, а то скупой дядя не покормит, а я похудею, и масса сольется.

Он запихал в рот небольшой ломтик кремового торта, запил шампанским, отрыгнул и вышел к гостю. Альберт тоже ушел.

К торту с чайной ложкой подсел Гном и начал жадно уплетать его, при этом чавкая, раскрывая рот и что-то приговаривая.

– Гном, ты же билдер, тебе вроде нельзя, чувак. Ты чего творишь, – спросил его Кроха.

– По хер, сегодня можно по двум причинам, Кроха. Во-первых, у моего кореша день рождения, во-вторых, у меня сегодня разгрузочный день, могу жрать, что захочу, вот так.

И он чавкал, жевал и проглатвал, забывая про свою диету и сухие мышцы. И снова забежал Альберт, всмотрелся внимательно в программу и сказал, что мы с Валеркой вторыми идем со своим номером в кожаных плащах.

– Так он же на «вечере»? – сказал я.

– Уже скоро закончит, это не «вечер», просто просили подойти.

– А-а.

– Так что переодевайся.

Первым номером шел Гном, со своим сольником Графа Дракулы. Гном держался за живот и что-то бормотал себе под нос, у него вообще была привычка разговаривать с самим собой.

– Гном, дружище, ты чего за пузо держишся? – спросил я, видя его раздраженную физиономию.

– Да переел, это жирно для меня, я забыл и увлекся, у меня хронический панкреатит. Че-то совсем хреново.

И вправду он как-то позеленел, осунулся в момент, я потрогал его лоб, он весь горел.

– Чувак, у тебя, по-моему, температура.

– Да это, сука, приступ. Надо съесть ферментативные таблетки, отпустит, но с собой нет.

– Слушай, по-моему, в аптеке через дорогу можно взять, там 24, давай схожу, – сказал Кроха.

– Да брось ты, у тебя же днюха.

– Знаешь, мой кореш плохо себя чувствует, поэтому я сбегаю, и это не займет много времени.

– Давай, чувак, сходи, – сказал я, и в считанные секунды Кроха вышел за лекарством. Ну, а я начал готовиться к номеру, так как мы по понятным причинам уже шли первыми.

Мы намазывались детским маслом «Джонсон и джонсон», чтобы блестеть. Я спросил Валерку:

– А чего он хотел-то?

– Кто? Звезда, что ли? Да ничего, рассказывал, как мной восхищается, и приглашал в ресторан завтра.

– Ясно!

– Чувак, спину мне помажь, а то не дотягиваюсь. Как у тебя с теткой из «Зависти»?

Я плеснул себе на руку масло и начал растирать его широкую спину.

– Не знаю, пока без динамики, посмотрим. Пока секс и больше ничего.

– А ты что, хотел, чтоб она женой твоей была, после того как отработала сто пятьдесят лет в лучшем клубе для мужиков, не думай даже об этом. Это стена, через которую не перелезешь, чувак, поверь.

Не сказать, чтоб я был ошарашен, но он был прав, наверное. Но бывают же исключения, которые подтверждают правила.

На сцене мы отрабатывали с удовольствием, как и всегда, когда есть народ. Девки визжат, что-то выкрикивают, и ты заводишься, и наш синхрон был четок и мощен на удивление. Казалось, что сегодня мы были звездами. Мне казалось, что я, Валерка, музыка и этот зал, одно целое, как живой, чувствующий организм. Я пытался найти ее глазами, чтоб никто не понял, что я кого-то выглядываю, но было темновато и слишком много народу. Отработав, мы вернулись туда, откуда пришли.

В гримерке что-то все собрались, была суета, причину которой мы поняли не сразу.

– Что случилось, парни? – спросил Валерка.

– Кроху машина сбила.

– Сбила? Насмерть?

– Нет вроде бы, но его увезли на «скорой». Вот дерьмо, блин, чувак только хотел купить лекарства, и то не себе.

– В какую больницу отвезли?

– Говорят, что в Склиф, тут недалеко.

Альберт был разъярен, всех отчитывал.

– Не хер было пускать пьяного Кроху на улицу, думать надо иногда и головой, а не другими местами.

Вечер был испорчен, и если честно, я даже не выходил из гримерки до утра, не хотелось видеть этих людей, которые веселятся, отдыхают, танцуют и соблазняют, им все равно не понять. У Гнома к утру все прошло, и по нему было видно, как он переживал. И после работы он отправился в Склиф. Ну а я залег на диван, укутался каким-то старым, клетчатым пледом и вырубился до утра. Перед тем как заснуть, меня переполняли странные чувства, а утром где-то около семи меня разбудил Валерка, и мы отправились спать дальше домой.

Но дома я уснул не сразу, такое часто бывает, когда перегуляешь. Ворочался, ворочался, думки все какие-то, вспомнил Николая, мы давно не созванивались, трудно сказать почему. Но когда-то я жил у него, он был любезен со мной и добр, предоставил кров и я часто спал у него в подсобке, молился там же, чтоб так было дальше. Некоторое время я жил у него, но вскоре этот факт очень раздражительно подействовал на его маму, ей 106 лет в обед, но это не важно, важно то, что Коля не мог и не хотел с ней спорить, он ее вроде как боялся. Из его рассказов я понял, что мама больше отдавала предпочтение его брату, то есть своему первенцу, несмотря на то что он был последним алкашом и так и пропил свою квартиру, а к Коле относился, как к возможности нажраться на халяву. Я неоднократно слышал, как Николай рыдал по ночам, как ребенок. Странно видеть взрослого мужчину, рыдавшего в подушку. Мне было жаль его, и я не хотел напрягать их с матерью своим присутствием. В очередной раз дал бабки – хорошо, не дал, значит, говно. А мама… А что мама? Старый, больной человек.

– Пусть он здесь не живет! – вот такие были ее слова, я их слышал.

Мне Колю было жалко, а не себя. Бедный Коля, это расходилось с его понятием самаритянства. Все хорошо, Коль, все нормально.

Она

Я открыла глаза. Спать не хотелось, но понежиться в кроватке, поперебирать ножками и пальцами одеялко и простынку было приятно и уютно.

Который час? – подумала я. Где мама: на работе или уже дома? Интересно, есть ли что-нибудь покушать? Если мама уже дома, почему я ее не слышу? Правда, обычно, когда я отсыпаюсь, мама тихонечко смотрит телевизор в своей комнате.

Я еще сонно осматривалась, этакое сканирование самой себя со стороны, иначе не назовешь. Все вещи, игрушки, поделки, фотографии, аппаратура, картинки на стенках – это я, моя жизнь, от детства до теперь, как у Горького, которого я так и не дочитала.

Блин, где же звонит, телефон или мне кажется, что где-то звонит? Да нет, точно гудит бесшумка. Рукой я нащупала мобилку, хорошо расположившуюся почти под кроватью.

– Алло. Хорошо. Я поняла, буду раньше. Давай, до вечера.

Звонили из клуба. Папа попросил меня сегодня выйти, и пораньше, из-за корпоратива. А если сам Папа попросил, значит, приказал.

Меня тошнило уже от всего этого, но как жить-то, если делать я ничего не умею и не хочу, собственно говоря. Открыть бы свое дело. Какое? – спросите вы, да любое, но в идеале хочу владеть ночным клубом, быть хозяйкой и смотреть на жизнь иными очами. Приказывать, увольнять, принимать на работу, следить за всем. Строить и реализовывать планы и проекты буду я, а не какой-нибудь жиденыш-мажор из МГИМО. И для этого требуется всего-то миллион долларов. Это лет семь, восемь моих ночных танцев и большая из них в VIP-кабинках, а потом смело в дурку на лечение сосудов головы.

Снова загудел мобильник, наконец-то.

– Да, сладкий, привет, как ты?.. Сегодня?.. А что, у тебя сегодня выходной? Думаю, невозможно, меня вызвали на работу в срочном порядке… Алло, что ты замолчал? Не молчи, ты обиделся?.. Откуда ж я знаю, просто вызвали, я не могу, прости… Алло, ты не можешь меня понять, что ли? Не надо сейчас так говорить, это лишнее… Не перебивай, ты все знаешь…. Это относится как ко мне, так и к тебе. Не будь идиотом, почитай еще раз ваше «крейзи-меню», освежи свою память… Да все у вас там выезжают. Знаешь, если б ты был из хора мальчиков при церкви, то да! А так, извини… и вообще, блядь, о чем мы говорим, тебе обязательно надо было взбесить меня пораньше сегодня? Еб твою мать, Малыш, у тебя это получилось!..

Я отключилась. Продолжать разговор не было ни сил, ни желания. Его мужское самолюбие ушло далеко от него самого. Господи, ну зачем же мне портить и так никакие нервы, он же должен это понимать, хотя он еще совсем дите малое, неразумное. Сколько же надо иметь сил, чтобы жить на земле? А ведь не так давно мне искренне казалось, что нет ничего страшней школьных проблем и что в самой жизни без школы все намного проще. Оказаться бы сейчас на необитаемом острове, чтобы никого и близко не было, ну, может, кроме Малыша, после того как чуть подрастет. Услышать бы его запах и бархатный шум сине-зеленого океана, ощутить тепло африканского солнца и уловить легкий ветерок где-то во Французской Полинезии. Эх, мечты, мечты.

Уже через часик я спокойно потягивала ароматный кофе на кухне. В коридоре послышались шаги, и скрипнула входная дверь.

– Детка, ты проснулась? Вчера я не могла до тебя дозвониться весь день.

– Да, мамулечка, я была со своим цыпленком.

Мама подошла ко мне и нежно чмокнула, я обняла ее и начала жаловаться.

– Дурачок меня обижает и ругается на меня не по делу.

Мама улыбнулась. Ей напомнило это меня совсем маленькой, когда я на кого-то жаловалась и искренне, как все дети, переживала за что-то.

– А что такое? Из-за чего?