Я вернусь к тому моменту, когда я выступал на сцене в «Детище» под Verve – «Горькая, сладкая симфония» назывался тот трек. Мне нравилась эта композиция, близкая мне по духу: сильная и наглая, открытая и дерзкая, под нее я работал на шесте. Мне было все равно, что об этом думают другие люди.

На мне была белая прозрачная рубашка, естественно расстегнутая, черные обтягивающие шорты и белый бандаж, который высовывался из-под них. Если честно, то я не чувствовал себя униженным или шлюхой. Я себя продаю? Нет. С виду оно может так и выглядело, но внутри я себя так не ощущал. Да и откуда взяться подобным ощущениям, я же в этот грязный мир окунулся совсем недавно и воспитан был в обычной культурной семье, где были свои традиции и уставы, которые я чтил и уважал. Просто у меня так сложилось, что на каком-то моменте своей жизни я попытался сам сделать свою судьбу, да и некому мне было помочь и показать, направить. Но, даже решившись на такую работу, я оставался самим собой и молился, чтобы в дальнейшем так и было.

Не успел я дойти до гримерки, как меня догнал менеджер Тишка. Выглядел он чрезвычайно запыхавшимся, как будто марафон пробежал:

– Слушай, ведь это ты только что танцевал внизу?

Я слегка насторожился:

– Ну, я! А что?

– Да ничего, просто у тебя приват.

– Что это такое?

– Ты не знаешь, что такое приват-танец? Это очень просто, надо станцевать одну песню клиенту.

– И чего?

– Что и чего?

В этот момент Тишкины маленькие крысиные глазки стали побольше и подурнее.

– Если ты не знаешь, то это хорошо оплачивается. Каждый такой приват стоит полтинник Грина, а ты получаешь девятьсот рублей чистыми.

– Неплохо, и что? Просто танцуешь, да? А никто приставать там, надеюсь, не будет?

– Да кому ты нужен? Все, давай готовься, я тебя позову.

Девятьсот рублей за песенку – это прикольно, решил я.

В гримерке я встретил Валерку, он был весь взмыленный и обтекал потом.

– Ты чего такой мыльный, со сцены, что ли?

– Да сейчас колбасился полчаса, тема была суперская.

– Понятно, это круто.

Тут радостный Валерка приблизился к моему уху и шепотом сказал:

– Я ща такую телку жарил в лабиринте, ну просто бомба.

Теперь я понял, почему он так улыбался.

– Ну, это классно, телка – это всегда хорошо!!!

И тут у меня как-то само собой вырвалось:

– А ты ее что, за лавешки отымел?

Тут он немного смутился, но не обиделся.

– Да нет, без денег, я просто безумно захотел. Да она сама ко мне подошла, когда я на сцене работал, штуку засунула.

И он показал мне мокрую смятую тысячную купюру.

– После того как засунула, прошептала, что хочет узнать меня поближе, я ее взгляд поймал, она все пялилась на мой член, ну а после колбасы я к ней подошел и, прикинь, она меня за руку буквально повела в лабиринт.

Что-то мне это напоминало до боли. И тут у меня снова вырвалось:

– Ну как тебе там, уютно было? По-моему, там чтоб встал, нужно обдолбаться чем-нибудь, чтоб никого не замечать.

– Да слушай, я ее так захотел, что никого и не заметил.

Валерку прямо переполняли эти мужские чувства победы и своей неотразимости. Ты сверху, значит, победил.

– Слушай, Валер, это классно, что ты кайфанул, я у тебя спросить хотел, у тебя когда-нибудь приват-танец был?

– Приват? Конечно, был. Что, у тебя сейчас приват будет?

– Видимо, будет, с кем не знаю, а что там делать надо?

– Фигня, помондишься слегка и все.

– А как это?

Что-то было в этом слове плохопахнущее.

– Ну, это значит, около клиента подвигаешься, подразнишь чуть-чуть, чай возьмешь и свободен. Будет предлагать деньги за секс, скажешь пять тысяч грина, и он сразу передумает.

Я чувствовал, как моя горячая кровь приплыла к голове, и я чувствовал нотки унижения, летающие в атмосфере, где-то очень близко. Единственное, что я смог выдавить из себя – это слово «понятно».

Тут вернулся Тишка и сказал, что меня уже ждут и что если я не в курсе, куда надо идти, то он с удовольствием мне покажет.

Оказалось совсем близко, там же внизу была дверь рядом с солярием. Я поглядывал на нее раньше и даже пытался открыть только из простого любопытства, но она была заперта. Когда я вошел в приват-комнату, то увидел там человека, незнакомого мне, правда, его лицо мне уже попадалось среди других, но мы не общались, и он ни о чем меня не спрашивал.

Комнатушка была небольшой, примерно три на два, но уютной: на полу тепло располагался серый ковролин, на синих стенах висели различные дешевые картинки, на полу стоял небольшой музыкальный центр на один диск рядом с кожаным диваном, на котором расположился этот чел.

– Здрасте, – сказал я ему.

– Здравствуй.

Я прошел до музцентра и нажал на «плей». Диск крутанулся, и какая-то попсовая мелодия заиграла. Я старался стоять немного в стороне, но катастрофически не понимал, как двигаться.

– Извини, тебя же Миша зовут? – начал чел.

– Ну да, а вы откуда знаете?

– Как не знать, ты же новенький, и о тебе уже многие судачат.

– И что судачат, если не секрет?

– Говорят, красивый, мужественный, робкий.

– Это я-то робкий?

– Ну, так говорят. Да ладно, ты можешь расслабиться, присядь сюда, – старик похлопал ладонью по дивану.

Почему старик? Да потому что лет ему на вид было под шестьдесят, средней длины курчавые седоватые волосы, сморщенный лоб, пухлые щеки и седые усы под крупным носом. Одет он был в белую лощеную рубашку и кожаные штаны.

«Дорогие, наверно, шмотки», – подумал я.

– А ты тут как оказался? Ты учишься где-нибудь?

– Нет, не учусь, просто работаю, танцую и все, вас-то как зовут? А то мое имя вам известно уже, а ваше я не знаю.

– Юрий Леонидович, либо просто Юрий.

Он спрашивал меня про то про се, где живу? С кем живу? Сказал даже, что я на него могу положиться как на друга.

– Если что, можешь мне всегда позвонить.

В дверь постучали, что означало время вышло. Перед тем как уйти, Юрий Леонидович всунул мне в руки свою визитку с номером мобильного телефона.

– Звони, буду ждать, – сказал он мне.

Я ушел, но, уже дойдя до первого мусорного ведра, выбросил эту визитку.

«На кой хрен она мне?» – подумал я.

Время было около четырех утра, и меня одолевало жуткое желание потанцевать на сцене. Роман сказал, чтоб я пока работал внизу и со временем, когда научусь правильно и задорно двигаться, могу перебраться на главную сцену. В эту ночь почему-то народу там было не много, и Роман разрешил мне забраться в стакан и поработать в нем.

«Колбасься только в стакане, на сцену не ходи пока. Рановато для тебя!»

И я полез в железный стакан, который стоял ближе к гримерке.

Вот это да, класс! Совсем другие ощущения, прямо как на американских горках, высоко в воздухе над головами маленьких существ, суетящихся где-то подо мной.

Несмотря на время, зал все еще был забит до отказа. И тут я разошелся и даже растанцевался, так как благодаря спорту с рефлексами и гибкостью у меня было ОК. Я все схватывал на лету, наблюдал, как кто-то танцевал и потом повторял. Тут все просто: чувство ритма и запомнить несколько незамысловатых движений.

Внизу скопились девчонки-танцовщицы и кто-то из гостей, также ребята-танцоры – все они снизу наблюдали за мной. Я заметил, как девочки зашушукались между собой, мои танцы вызывали улыбки у людей, но меня это не смущало, мне было очень хорошо, а самое главное, я был уверен в себе и чувствовал внутренний огонь. Долго меня колбасило, песен пять, шесть, семь, не знаю, но я был весь в мыле, да и чувства другие на этом танцполе, нежели внизу. Здесь как будто танцуешь в свое удовольствие и девчонок хватает. Работай и набирайся опыта. Весь этот танцевальный стакан обдувается снизу, поэтому, когда начинаешь потеть, тебя охлаждает, как в дорогом солярии. На большой сцене работали два танцора, и честно сказать, я заимствовал у них движения. Слегка подворовывал. В одном из танцоров я узнал Котенка. Он завязал белую рубашку на поясе и, к моему удивлению, зажигал на сцене с какой-то дамой лет 25, а другого танцора я видел в первый раз: здоровый, высокий, но мне показалось, что лет ему до фига, точно за тридцатку, даже пепельного цвета волосы редели с макушки, мне сверху-то видно все.

Я спрыгнул на пол, словно Тарзан с лианы, и довольный собой поплелся в гримерку. Зашел и плюхнулся на диван. С небольшого стеклянного столика набрал кучу салфеток и начал вытирать себя. Было ощущение, что даже похудел, пока танцевал. В гримерку зашла Ира и села недалеко от меня на тот же длинный диван. Она была сонная, и веяло от нее сигаретным дымом.

«Что бы спросить у нее?» – подумал я. В голову ничего не ползет, отупел, пока колбасился.

– Давно уже тут работаешь?

Она взглянула на меня:

– Что? Извини, не расслышала?

– Я спросил: ты давно тут работаешь?

– А-а это, да нет, два месяца.

– Любишь танцевать?

– Люблю.

– Чем-то еще занимаешься?

– Учусь в институте.

Не знаю почему, но спросил:

– А почему в стрип не пойдешь, на шесте крутиться, там денег-то побольше будет?

– Там и дерьма побольше, здесь никто себе дурного не позволяет, а если захочет что, то сразу выкинут. Да потом не люблю раздеваться. Тут как видишь, костюмчики всякие, шортики, штанишки, а в стрипе трусики и каблучки. Ненавижу эти железные палки, а я двигаться люблю быстро, люблю «колбасу», а не умиротворяющие, вяло текущие танцы на шесте.

– Понятно.

Я продолжал прикладывать к себе салфетки и мокрые забрасывал в мусорное ведро, как баскетбольный мяч. Я думал, пригласить мне ее на свидание или нет? Но потом понял, что обломаюсь, куда приглашать? Да и денег нет. В гримерку зашли взмокшие Кэт и второй танцор, здоровый и также без сил плюхнулись на диван.

– А ты неплохо двигаешься, еще немного подтянешься и сможешь работать на сцене, – сказал Кэт.

– Да ладно, это вы крутые, а я как дерево.