– Ага, новенький, слушай, а как там надо танцевать и сколько времени?

– Я Валера, очень приятно, – сказал парень. – Все просто, ты на сцене поколбасишься минут 15, потом тебя кто-нибудь сменит, сегодня по графику это буду я, и так нон-стопом до пяти утра.

– Ничего себе.

– Да не волнуйся, привыкнешь.

Я накинул на свое голове тело какой-то стремный серый халат в полоску и угрюмо поплелся вниз.

– Эй, Миха, – окликнул меня Валера, подбежал ко мне и добавил: – Ты, когда вниз спустишься, подойди сначала к бармену и скажи, чтоб он тебе что-нибудь веселенькое поставил, а то они там, если не предупредишь, включат тебе шнягу какую-нибудь, вроде Наташи Королевой, понял?

– Понял, спасибо.

– Да не за что.

Мне было приятно от этого небольшого внимания, ибо чувствовал я себя неуютно, неловко, скованно, и мне было даже страшно, не скрою. Набрав полную грудь воздуха, я продолжил свой путь, прямо как в книге «23 ступени вниз».

Черная винтовая лестница, те же самые холодные черные стены, которые, как мне казалось, были мокрые, я проходил мимо людей, поднимающихся вверх, и их лица казались мне под цвет неоновой лампы, скорее лица мертвецов или зомби из американских ужастиков. Они что-то мурлыкали, уставившись на меня. Я их не слушал.

«Еб твою мать», – это первая фраза, пришедшая мне в голову, когда я очутился в логове «голубых» – пида…ов!

Как же вас много! Как, черт возьми, танцевать тут перед вами, да еще и голым, в одном только убогом бандаже? Подкравшись незаметно к бармену, я сказал:

– Пацанчик, слушай, я новенький, и сейчас мне на сцену, ты мне можешь поставить что-нибудь посимпатичней?

Бармен оказался нормальным малым и сразу все усек.

– Тебе танцевалку или релакс?

– А у тебя Hi-Fi есть?

– Найдется.

Я увидел, что на сцене еще танцевал парень, и попросил бармена:

– Ты скажешь, когда он закончит?

– Да он уже все, вот эту песню доработает и свободен, и ты выходи сразу после него.

– Да, да, хорошо, я знаю.

Я слушал громкий стук своего сердца и чувствовал, как горячая кровь омывает мое лицо. От волнения я вспотел, и сильно и резко захотел писать, но сдержался. Я жадно смотрел на танцора, как он танцует, а тот, в свою очередь, очень умело снял с себя бандаж и остался совсем голый. Прикрывая причинное место левой рукой, он, сверкая загорелой задницей, извивался, как змей около шеста. Но музыка закончилась, свет на секунду погас, ему с визгом поаплодировали, и он испарился, словно его и не было.

– Давай, – подмигнул бармен.

Заиграла музыка Hi-Fi, и я вылез на небольшую сценку с двумя шестами, находящимися по разные стороны. И началось. Если кто-то из «натурального» народа когда-либо в первый раз танцевал перед целой толпой геев, он поймет, какие чувства испытывал я, потому что описать это очень сложно.

Все тело налилось свинцом и не слушалось меня, я не понимал, как мне двигаться в этом чертовом месте, у этого чертова шеста. Я чувствовал на себе многочисленные взгляды, я не мог поднять головы и тем более посмотреть кому-нибудь в глаза. Я задыхался, внутри живота я чувствовал волну тошноты, которая вот-вот вырвется наружу.

«Это не мое, это не мое, это не мое, сейчас доработаю и уйду отсюда на хуй, – сумасбродно твердил я себе. В тот момент я себя ненавидел и одновременно жалел. – Почему я здесь перед этими людьми голый виляю жопой, а кто-то, кому судьба улыбнулась, сейчас спит в роскошной постели со сладкой девочкой и не думает о том, как заработать деньги в стрип-баре. И даже если эта самая девочка бросит его утром, ему может станет немного неуютно, но, в принципе, будет глубоко наплевать, так как в его мобильном телефоне она числилась под цифрой два или восемь, из сотни возможных вариантов. В конце концов, он может сесть в свою шикарную спортивную машину и поехать тусоваться в ночной клуб и знакомиться, знакомиться и еще раз знакомиться. А где-то рядом, пока он будет угощать свою новую подругу абсентом или красным полусладким вином, будут танцевать такие неудачники, как я, Валера и остальные, думая про светлое будущее…»

Я отвлекся, извините. Пятнадцать минут длились для меня целую вечность, как будто специально никто меня не менял. Нас в эту ночь было всего трое, скорее всего, это была среда, а точнее ночь со среды на четверг.

Небольшой зал в том же стиле, что и выше, барная стойка, на которой не танцевали, как в других местах. За ней на больших барных стульях с железными ножками сидели «мальчики».

В тот вечер мне повезло, люди были культурные и лишнего себе не позволяли и даже не выкрикивали и не свистели в мой адрес. Я пребывал в эмоциональном шоке. В голове вдруг пронеслась мысль: «А может, бросить все это к чертовой матери, уехать домой и жить там спокойно? Меня дома любят и ждут, а тут я почти голый стою на сцене и кроме глубоко стыда и разочарования ничего не испытываю. Вместо того чтобы плясать и радовать пидоров, я хочу заорать в голос и провалиться сквозь землю. Признаюсь, мне стоило титанических усилий взять себя в руки и постараться подавить внутреннюю истерику. И что-то внутри меня закричало, да так, что я услышал: «Заткнись! Что ты как баба слюни распустил? Возьми себя в руки, закройся ото всех, воспринимай все легче и продолжай идти вперед! Если уедешь домой, это будет слишком просто, и ты проиграешь, а ты к этому не привык. Тогда, урод, делай то, что должен делать. Утри глазки и пляши дальше! Ты только начал!»

Но все же мне не хотелось быть закиданным вонючими помидорами или огрести мерзким пивом по физиономии, поэтому, несмотря на свой страх и парализацию конечностей, я стал выглядеть по крайней мере достойно к концу своего выхода, слегка поиграл скулами и рельефом на руках.

Время вышло, я прошел тест, чуть не умер, но прошел. Меня сменил Валерка, который, видимо, забыл, что должен был это сделать, музыка сменилась тоже. Проходя через большую толпу сидящих на стульях и пьющих различные алкогольные напитки людей, я вновь ощутил на себе их нездоровые взгляды. Паренек лет 20–25 что-то отпивал из своего стакана и пристально наблюдал за мной в течение всего моего танца. Он с кем-то мило общался и зыркал на меня, каждый раз, когда подносил стакан ко рту. Он был без майки, худой, несколько черных длинных волосков, уложенных по центру плоской груди. Мне показалось, что у него слишком длинные пальцы, как у пианиста. Волосы у него были намазаны гелем и торчали в разные стороны. Интересно, он тоже танцор или гость? Странный малый. Я взглянул на него, когда подходил к бармену поблагодарить за фонограмму, и он это засек.

– Ты первый день сегодня?

– Да, – кивнул я.

– С крещением тебя.

– С чем? – не расслышал я.

– С боевым, на, глотни, легче будет, – он протянул мне стакан с чем-то алкогольным.

– Нет, спасибо, я не пью.

Он улыбнулся:

– А кто тут пьет? Спортсмен? Я тоже не пью, так, балуюсь. Я Кэт Алексей, как тебя зовут?

– Меня Миша, Миха.

– Миша – Миха? Прикольно.

– А почему Кэт?

– Котенок значит, меня так называют, я танцор, – он посмотрел на мое лицо, и видно, ему стало меня жалко. – Не волнуйся, привыкнешь, у меня тоже такое было.

– Расслабься, ты был очень хорош, немного зажат, но хорош, – эти слова я услышал от кого-то сзади, обернулся и увидел мужчину лет 40, в очках и бежевом свитере. Он поднял бокал с шампанским кверху и залпом выпил.

Я ушел оттуда, когда он еще не допил. Вернувшись в гримерную, опустошенный и выжатый как лимон, присел на старый диван. На хрен мне все это надо? Что я тут делаю в этом странном и сраном по меньшей мере месте. Я так и просидел минут 20 не шевелясь.

– Ну как отработал? – поинтересовался Валера. – Понравилось?

– Ты это серьезно?

– На счет чего серьезно?

«Да ладно, забудь, – подумал я про себя, – все равно не поймешь».

В гримерку закатился какой-то замусоленный очкарик лет 30 в серо-зеленой клетчатой рубашке навыпуск. Я поинтересовался у Валеры:

– А кто этот тип?

– Это Тишка, менеджер по танцорам.

– Тишка, ну и имечко, а я думал Рома и есть менеджер по танцорам.

– Не-е, Рома – это менеджер всего клуба, понимаешь, т. е. он следит за всей жизнью клуба, например, он может придумать новое шоу и новые номера, он также решает какие-то организационные вопросы.

– Я понял, понял, – от этой болтовни у меня уже кружилась голова.

Я все время вспоминал тех реальных стриптизеров из «Ректума», им легко достаются деньги, слава, женщины, а здесь все напоминало о каком-то безумии. Но что мне было нужно для того, чтобы работать в шоу у «Джимми»? Навык? Опыт? Харизма? В первую очередь – тело. Нет, конечно, я не был дистрофиком, и рельеф хорошо очерчивал мои квадратики на животе, но тем не менее, сравнивая себя с теми ребятами, я понимал, что худоват, и им, конечно, немного завидовал. Несмотря на появившееся отвращение к этажу ниже, я знал, что именно в этом месте смогу, наверное, чему-то научиться, а главное, заработать денег. Хотя если уже в первый день работы в клубе у меня срабатывает рефлекс тошноты, то что же будет дальше? Господи, дай мне силы все преодолеть, повторял я себе.

Шел второй час, и мне безумно хотелось спать. Слипались глаза, и я туго и неохотно соображал. Я вышел из гримерной и прошел на кухню. Свежий как огурчик повар спросил меня:

– Что тебе, кофе налить? Или чай?

– Лучше кофе, я думаю, а то усну прямо здесь на полу.

Повар ничего не ответил и молча плеснул мне в пластмассовую чашку с растворимым кофе и двумя кусками сахара уже готовый кипяток.

Думаю, эти слова он слышал миллион раз и столько же еще услышит от таких же безумцев, как я. Кофе был настолько горяч, что чашку невозможно было держать в руках. Я поставил ее на небольшой столик и стал усиленно дуть.

Устал, огляделся: кухня маленькая, ничем не отличавшаяся от обычной школьной или детсадовской, все те же кастрюли алюминиевые, ложки, тарелки и специфический, видимо, вечный запах столовки и кухни в подобных заведениях.