— Не люблю слюнтяев. И трусов терпеть не могу. Ты думаешь, он завтра действительно пойдет заявлять на себя?

— Куда он денется? — счастливо улыбнулся Трубников. — Выброси его из головы. Ты слышала, что я сказал? Я хочу снова пережить то, что произошло тогда за сценой.

— Это невозможно, — покачала головой Марго. — Я замужняя женщина и верная жена. Тогда я была разведенной, а сейчас я обязана блюсти честь и охранять достоинство супруга.

— Но у тебя больше нет супруга? — удивленно вздернул брови Трубников.

— Ты думаешь? — лукаво улыбнулась она.

46

Маргулина его выпроводила тотчас, как только он развязал поясок на ее халате. Гость и сам не понял, как оказался в подъезде за ее дверьми. Это было как удар молнии. Только что перед ним были ее глаза, а теперь перед глазами сожженная кнопка лифта. Классический облом!

Трубников тряхнул головой и направился вниз. Руки еще хранили тепло ее упругого тела, и внутри клокотал вулкан. Евгений, покачиваясь, спускался по ступеням, и голова шла кругом. «Ради такой женщины и убить не грех», — неожиданно сверкнуло в голове.

Сев в автомобиль, герой-любовник долго не трогался с места и все смотрел с немой печалью на ее горящие окна. Когда они наконец погасли, Трубникову ничего не оставалось, как завести машину и вдарить по газам. В его семейной трагедии виноват не Колесников, а она, эта очаровательная плутовка Марго. Это из-за нее примерный муж так резко охладел к жене.

Случилось это в августе девяносто седьмого как раз на следующий день после обвала рубля. Но кому дефолт, а выпускникам тридцать пятой школы радость встречи. Для этого мероприятия был снят холл второго этажа Дворца культуры железнодорожников. Трубников тоже принимал участие в организации. В основном он финансировал покупку спиртных напитков и живую игру рок-группы.

Это был единственный случай, когда вечер удался на славу. Явилось больше половины одноклассников, и все со своими вторыми половинами. Только Трубников пришел холостяком, потому что Настя приболела. Марго тоже пришла одна, потому что была в разводе. Колесников не явился из боязни встретиться с Трубниковым. Ну да черт с ним! Не о нем сейчас речь.

Итак, как только Маргулина появилась в дверях, она немедленно бросила на Трубникова какой-то особенный взгляд, от которого стало не по себе. К ней тут же с визгом кинулась наиболее эмоциональная часть класса. Но когда первоначальные эмоции были разряжены и Маргулину усадили за стол, как раз напротив спонсора, она снова послала Евгению весьма выразительный взор.

Разумеется, она улыбалась всем. Марго смеялась, щебетала, строила глазки, шепталась с подружками, но взоры, которые она посылала Евгению, были более чем волнующими. Это не мог не отметить известный издатель. И еще не мог не заметить, что с годами Маринка стала красивее.

Как-то само собой получилось, что на школьный вальс Евгений пригласил ее. Все почему-то вцепились в своих жен и мужей, так что ничего не оставалось, как вцепиться в Марго. Но на свете ничего не бывает случайного, поэтому можно смело сказать, что их швырнула друг другу в объятия сама судьба.

Она была ослепительна в черном приталенном костюме, который подчеркивал белизну лица и стройность ее фигуры. Высокая прическа на голове с ниспадающим на щеку локоном, грациозный изгиб шеи, но главное, глаза — пронзительно-синие, в которых сияло нечто такое, что заставляло Трубникова смущаться. Талия была настолько тонка, что партнер опасался ее переломить. Она была как бабочка, легка и изящна, и Трубников рядом с ней чувствовал себя типичным валенком.

В тот вечер Евгений впервые коснулся ее талии и сразу отметил, что за всю жизнь не держал в руках ничего подобного. Теперь он понимал Колесникова, который домогался Маргулину с тринадцати лет. От ее талии исходил волнующий жар, и глаза лукаво лучились. Вальсируя с ней, Трубников замечал, что если долго смотреть в ее глаза, то начиналось головокружение и ум заходил за разум.

После вальса Трубникову все стало немило. Он глотал рюмку за рюмкой, но пьянел не от коньяка, а от дьявольских глаз Марго. Теперь он видел только ее: либо смеющуюся за столом, либо шаловливо отплясывающую рок-н-ролл, либо танцующую медленный танец. И тогда у Трубникова поднималась зависть к ее партеру. Когда объявили белый танец, Марго неожиданно направилась к нему. Сердце Евгения затрепетало от счастья. Она положила руку на его плечо и мило улыбнулась.

— Ты почему такой смурной? Уж не влюбился ли в чью-нибудь жену? — спросила она с лукавым блеском в глазах.

Вместо ответа он притянул ее к себе и задохнулся. Ее тело уже было достаточно разгоряченным, и от плеч исходил запах Вавилонской блудницы. Она отстранилась и покосилась на танцующих. Однако никто ничего не заметил. Все были подшофе.

— Женька, кончай! Мы не одни, — шепнула она на ухо.

— Как бы я хотел, чтобы мы были одни, — ответил он.

Марго рассмеялась:

— Да ты, оказывается, шалун. А столько лет маскировался.

Танец окончился. Пришлось выпустить ее из рук. Она сделала небрежный реверанс и ускакала вниз, должно быть, в туалет. Ее временное отсутствие Трубников переживал довольно тревожно. Когда она появилась снова, изящная и озорная, на душе стало значительно легче.

За окном уже стемнело. В зале зажгли интимный свет. Рок-группа, изрядно выпив, снова вернулась на сцену. В это время следивший за Марго Трубников уже был начеку. Он угадал. Снова заиграли медленный танец. К Маргулиной бросились несколько мужчин, но Трубников успел первым. Марго сверкнула своим понимающим взором и положила ему на плечи руки.

Они снова поплыли по залу. Кавалер все плотнее прижимал ее к себе, но она больше не отстранялась. Внезапно свет потушили и включили святящийся шар. Воспользовавшись моментом, Трубников принялся гладить ее бедра, незаметно маневрируя к темному углу за сценой.

— Куда ты меня тащишь? — притворно возмущалась Марго, однако не сопротивлялась. Здесь, в этом углу за сценой, он облапил ее настолько, насколько позволили руки, и впился губами в шею.

— Женька, сумасшедший! — с восторгом прошептала она, и в ту же минуту кавалер затащил ее за сцену.

Здесь уже можно было не опасаться посторонних взглядов. Безумец припал к ее губам и больше не ведал, что творил. Он гладил и мял ее тонкое тело, осыпая поцелуями с головы до ног. Марго сопротивлялась чисто для приличия, после чего из ее уст вырвался томный вздох. Она закрыла глаза и прошептала умирающим лебедем:

— Женька, что ты делаешь? Я же могу не устоять.

После этих слов ее черный пиджачок полетел на пол, вслед за ним улетела в темноту белоснежная блузка. Трубников припал к ее груди, которой уже было невыносимо в тесном бюстгальтере, и задохнулся. Он чувствовал, как бешено колотится сердце под этими упругими мячиками, как стонет и рвется наружу ее душа. Да-да, Трубников впервые почувствовал в теле женщины живую душу. Он сорвал с нее бюстгальтер, а с себя рубашку и прижал эту огненную птицу к себе.

Какая полнота жизни разлилась по телу. Какой гармонией пахнуло из темноты. Он полез под юбку, под которой все трепыхалось и горело, и с удивлением обнаружил, что трусики давно уже спущены…

Когда Евгений очнулся на полу с прижавшейся к нему Марго, то отдаленно услышал, что на сцене по-прежнему грохочет рок-музыка, а зал трясется от вакханального топота. Шевелиться не хотелось и не хотелось больше Ничего. Неизвестно, сколько бы они пролежали, если бы в зале не включили свет. Трубников взглянул на обнаженную Марго и вожделенно застонал. Она была прекрасна. Марго открыла глаза и улыбнулась.

— Выходить будем по одному, — лукаво прошептала она и начала неторопливо одеваться. Облачившись в костюм и наспех пригладив прическу, Маринка выглянула из-за кулис и весело рассмеялась:

— Можно выходить, не опасаясь. Все в доску!

Она выскользнула в зал, предварительно чмокнув Трубникова в висок, а Трубников так и остался лежать нагишом среди разбросанной одежды. Внезапно он понял, что теперь, после этой чертовки, ему все женщины будут казаться жалким подобием.

Это было в точности такое же состояние, как у героя романа Колесникова, вышедшего из покоев королевы Марго.

47

На следующее утро секретарша доложила генеральному, что к нему рвется некий господин Колесников.

— Одно другого не легче! — недовольно пробурчал Трубников. — Вы спросили, что ему надо?

— Спросила, — хлопнула глазами секретарша. — Он ответил, что у него к вам очень важное дело. Сказать, что вы заняты?

— Скажите! Хотя нет! Пригласите его!

Диман вошел в кабинет с каким-то помятым пакетом под мышкой и робко остановился у двери, не решаясь пройти дальше. Он выглядел довольно жалко, этот веселый, никогда не унывающий Диман.

— Привет, Женек, — виновато улыбнулся он. — Я иду сдаваться. Зашел проститься.

— Прощай, Диман, — ответил Трубников. — Веди себя примерно и, может быть, попадешь под амнистию. Так-то вот, Дмитрий Федорович. Только к чему все эти сентиментальности?

— К тому, что, кроме тебя, у меня никого больше нет. Прости! Но мне некому оставить даже это.

Колесников подошел к столу и вытащил из пакета папку.

— Это технология производства кумыса и доверенность на право использования патента. Я переоформил права на тебя.

— Зачем, Диман? — покачал головой Трубников.

— Затем, что, во-первых, мне больше это не понадобится, а во-вторых, у тебя лучше получится развернуть крупномасштабное производство.

— Да я не собираюсь разворачивать производство, — занервничал друг детства.

— Как хочешь. Но пусть это побудет у тебя, пока я сижу.

Трубников тяжело вздохнул и потупил взор.