28

Нельзя сказать, что на Евгения Володя произвел тягостное впечатление. Он был таким же, как и в школьные годы, только более тормозным. Это несмертельно. Что касается его общения с призраками, то к этому хобби бывший одноклассник отнесся весьма спокойно и даже с пониманием. Однако у Димана на этот счет были свои соображения.

— Ну а клад под тополем действительно был, как ты думаешь? — весь вечер допытывался он.

— Думаю, что был, — равнодушно пожал плечами Кузнецов.

— А у тебя не возникло мысли прибрать его к рукам? — продолжал напирать гость в больничной пижаме.

— Я как-то над этим не задумывался, — поморщил лоб хозяин.

«Ни хрена себе, во дает!» — подумал Трубников, а Колесников решил: «Точно трюкнулся!»

Собственно, из-за этого клада Колесников и остался ночевать у Кузнецова. А до этого не хотел. Трубников это чувствовал.

— У меня на кухне диван. Сейчас я достану чистое белье, — невозмутимо произнес хозяин. — Ну, пижамы, как я понял, тебе не надо, — добавил он без тени иронии, наконец обратив внимание, что один из его гостей был в нижнем белье.

За весь вечер Володя ни разу не выразил удивления ни по поводу странного одеяние бывшего одноклассника, ни по поводу его гипса на руке. «Это даже хорошо», — подумал Трубников и начал собираться домой.

— Завтра утром я съезжу к тебе домой и привезу одежду, — подмигнул он Колесникову. — И завтра же снимем с тебя гипс.

— Я сам его сейчас сниму, — ответил Диман.

Евгений тряхнул обоим руки и вышел на воздух. Сразу пахнуло сыростью и прохладой. С крыши капало. Вокруг — ни души. На часах уже было половина второго.

Вот какая гнусность! А завтра в девять нужно как штык быть на работе. А до работы нужно успеть съездить на Ленинский проспект к Диману за его одеждой. Конечно, это можно сделать и во время работы, но во время работы наверняка будут донимать господа из правоохранительных органов по поводу побега Колесникова из больницы.

До дома Трубников доехал без приключений. Никто его не тормознул и не заставил дышать в трубочку. На этот случай водитель держал одну зелененькую бумаженцию. Однако все обошлось благополучно. Десять минут третьего полуночник вошел в квартиру.

Жена с чистой совестью сопела, предварительно обзвонив все московские морги, потому что Трубников отключил сотовый. Есть не хотелось, пить тоже. Ночной гуляка быстро разделся и, не зажигая света, юркнул в постель. Жена не проснулась. Только немного повозилась и вдруг прошептала с жарким французским прононсом:

— Не покидай меня, Пьер!

— Какой еще Пьер? — дернулся Евгений и зажег настольную лампу.

Настя закрыла ладонью глаза и со стоном отвернулась от света, так и не проснувшись. Евгений скользнул по книге, которая лежала на ее тумбочке, и успокоился. Это была «Война и мир». Больше ничего не оставалось, как потушить свет и рухнуть виском в подушку.

Но едва коснувшись подушки, бедняга снова увидел сон про то, как он тщетно ждет свою супругу. Было уже поздно, транспорт не ходил, метро закрылось, а ее все не было. Евгений звонил ей на мобильный, но из телефона доносилось всегда одно и то же: «Неправильно набран номер». Тогда Трубников в отчаянии принялся обзванивать больницы и морги, только никто не отвечал. И вот наконец, когда бедняга совсем отчаялся, замок в дверях щелкнул, и Настя медленно вплыла в прихожую с мечтательной улыбкой на губах.

— Ты где была? — воскликнул Трубников, вне себя от отчаяния, но вместо ответа Настя рассмеялась и жеманно отвела глаза. — Отвечай или убью!

Она снова неприлично расхохоталась, и глаза ее ускользнули куда-то в сторону. Трубников размахнулся для удара, но рука застыла на месте. «Стоит только ударить, и больше не остановишься», — сверкнуло в больной голове.

Бедняга знал, что это сон и что по соннику царя Соломона, если бьешь во сне жену, значит, она изменяет. «Убить! — возникла спасительная мысль. — Убить, и дело с концом. Убить, чтобы навсегда отмучиться…»

Но Трубников не мог убить. Он поклялся больше никогда не убивать. Кому он поклялся, когда и при каких обстоятельствах? — несчастный не помнил, но точно знал, что такую клятву он давал. Тогда обезумевший муж сделал страшные глаза и с надрывом в голосе возопил:

— Да скажешь, наконец, где ты была?

— У Людки Зыбиной, — ответила жена и снова спрятала глаза.

— Врешь, сука! — с рыданиями воскликнул Трубников и влепил первую пощечину. А следом — вторую. После этого его ладони сами сжались в кулаки, и удары посыпались градом. И чем больше он молотил кулаками, тем больнее кровоточило сердце. «Но ведь силой верности не добьешься», — сверкнула последняя мысль, и Трубников проснулся.

Он был в холодном поту, сердце бешено колотилось, в голове бушевал прибой. Трубников повернул голову и не увидел жены. Обычно, когда Настя вставала, он всегда просыпался. У него очень чуткий сон. «Как тихо она сегодня выскользнула», — подозрительно подумал Трубников и посмотрел на часы. Было уже половина восьмого утра.

Трубников поднялся с постели и с тревогой обошел квартиру, но ни в зале, ни в кабинете, ни в гостиной жены не обнаружил. Она была на кухне. Стояла у плиты и мило помешивала ложечкой в маленькой кастрюльке. А краем глаза косилась в телевизор — передавали утренние новости.

— Привет, — улыбнулась она мужу. — Почему так рано вскочил?

Вместо ответа он подошел к ней и нежно обнял за талию. Она также доверчиво прильнула к нему и погладила по голове.

— Скажи, — тихо произнес Трубников, — у тебя кто-то есть?

Она рассмеялась и шаловливо оттолкнула мужа. После чего серьезно посмотрела в глаза и произнесла:

— За всю жизнь я знала только одного мужчину.

Внутри у Трубникова мгновенно потеплело. По всем его суставам начали разливаться покой и благодать. Он чмокнул жену в шейку и вернулся в спальню. «Пожалуй, минут пятнадцать еще понежусь», — подумал он и зарылся в подушках. Однако понежиться не удалось. Внезапно в спальню вбежала жена и дрожащим голосом сообщила новость:

— Только что передали по телевизору: «Какой-то неизвестный в маске ворвался в больницу и обстрелял кровать журналиста Дмитрия Колесникова».

29

Это происшествие весь день смаковали в телевизионных новостях. Каждый канал толковал покушение по-своему. Новость с каждым часом обрастала какой-то забавной чепухой и всякими невероятными подробностями, но в конце концов к полудню следящим за событиями телезрителям предстала точная картина происшедшего.

Итак, в больнице произошло следующее: в начале седьмого утра, сразу после пересменки медсестер, на втором этаже реабилитационного отделения появился человек в маске. Он вышел из лифта и направился к дежурной медсестре, которая сидела за столом в коридоре и просматривала карты больных. Мужчина молча приблизился к ней, навел на лоб пистолет и приказал, чтобы она открыла изолятор, в котором находился журналист. Сестра потребовала, чтобы человек в маске немедленно покинул больничные покои или на худой конец надел белый халат. Неизвестный взвел курок, и сестре ничего не оставалось, как уступить просьбе посетителя.

После того как она собственноручно отперла дверь изолятора, мужчина хладнокровно произвел семь выстрелов в спящего Колесникова. Но тут внезапно выяснилось, что журналиста в изоляторе нет, а вместо него под одеялом покоятся четыре подушки. До преступника это дошло только после опустошения обоймы. «Где он?» — спросил убийца и, не получив ответа, оглушил медсестру рукояткой пистолета. После чего скрылся в неизвестном направлении. Однако Колесников тоже до сих пор не найден. Видимо, он ждал такого поворота событий и предусмотрительно принял меры.

Слушая эти новости, Трубников с минуту на минуту ожидал, что в кабинет ворвутся рослые молодчики в камуфляжной форме. Ведь как-никак, а издатель был последним, кто видел Колесникова живым и невредимым. Дежурную медсестру наверняка уже допросили. Вряд ли она станет выгораживать вечернего посетителя.

Издатель решил не признаваться. Пусть докажут, что это он похитил Колесникова. Да, был в больнице. Ну и что? Вышел через парадный вход. Вышел один. Вахтер может подтвердить. Куда мог деться Колесников? Кто его знает? Журналисты — народ непредсказуемый.

Но в «Элирну» так никто и не нагрянул. И не мог нагрянуть. Это Трубников понял в три часа дня, когда сообщили новую подробность этого непонятного происшествия. И она была ужасной. Медсестра, которая дежурила ночью, была застрелена в собственной квартире около восьми утра. Теперь рассказать было некому, что Колесникова каждый вечер навещал молодой респектабельный блондин с карими глазами, облаченный в черное пальто. Про это мог рассказать только вахтер, но вряд ли его об этом спросят. Он уже с утра заявил, что во время дежурства через его блокпост не проскользнула ни одна мышь.

Ближе к вечеру сообщили, что журналист Колесников до сих пор не найден, однако дверь в его квартиру оказалась взломана. Судя по всему, преступник сразу после больницы отправился к нему на Ленинский проспект и, не найдя его на месте, поехал к медсестре, которую затем и застрелил. Об этом свидетельствовала пуля, извлеченная из ее головы. Она была выпущена из того же пистолета, что и те семь пуль, оставленные в больнице.

— Вот это номер, — присвистнул Трубников и набрал телефон Кузнецова.

Трубку поднял Володя и сказал, что Диман отправился в ларек за пивом.

— За пивом? — ужаснулся Трубников. — Вы что, не слушаете новости?

— Откуда? — засмеялся Кузнецов. — У меня нет ни телевизора, ни радио. Газет я тоже не выписываю. Абсолютно пустое чтиво!

— Как только придет, пусть немедленно позвонит мне, — строго наказал Трубников.

— А Диман разве не звонил? — спросил Володя. — В пять утра он не тебе звонил?