Дверь открылась – замка не было, и в первое мгновение я подумала, что это мистер Холмс пришел меня проведать, и очень обрадовалась.

Но силуэт в дверном проеме был девичий. Я села и включила лампу. Мэри Эбботт.

– Почему ты уезжаешь? – громко спросила она.

– Тс-с! Потому что я плохо себя вела. – Я вздохнула. – Тебе не стоило приходить.

– Но ты не вела себя плохо! – она подошла к моей кровати и опустилась на колени. – Я знаю, кто вел себя плохо.

У меня все оборвалось внутри. Я вспомнила ту ночь, когда лежала в постели Сисси, а Мэри Эбботт меня окликнула.

– Она не должна была так поступать. Она не должна была все время уходить по ночам. – Она помолчала. – Ты только на меня не сердись.

– Не буду, – помотала я головой. – Обещаю. Но ты должна мне все рассказать.

– Я не говорила миссис Холмс.

– Кому ты рассказала? – прошептала я ласково, как будто увещевала ребенка.

– Хенни, – широко раскрыв глаза, прошептала она. – Хенни.

– О! – Я вздохнула и откинулась на железную спинку кровати. – О!

– Она спросила! – начала защищаться Мэри Эбботт. – До нее дошли слухи. Все говорили об этом уже давно, а потом я увидела Сисси.

– В ночь танцев, – сказала я.

Она пожала плечами.

– Это было не один раз. Я знаю, куда они ходили. Я это давно знаю. Иногда я за ними следила.

Мэри Эбботт произнесла это с гордостью.

– Ты за ними подсматривала? – не веря своим ушам, спросила я.

Она яростно затрясла головой.

– Всего несколько секунд. Только чтобы убедиться, что Сисси ничего не угрожает. Я тоже ее люблю, – добавила она. – Как и ты.

Я кивнула, осмысливая эту новую для меня информацию. Собственно, не было ничего удивительного как в том, что Мэри Эбботт ходила за Сисси и Буном в лес, так и в том, что ее болтливость стала причиной разоблачения Сисси. Хотя это было сделано не со зла, как обычно бывает в таких ситуациях. Она была одинока. Вот и все.

– Ты плохо вела себя дома, верно?

– Да, – машинально ответила я. – Очень плохо.

Я почувствовала, что мои глаза увлажнились.

– О Теа! – воскликнула Мэри Эбботт. А затем она меня страстно обняла и прошептала мне на ухо: – Все хорошо, – и странное очарование этой встречи исчезло.

Я ее резко оттолкнула.

– Ой! – вскрикнула она и потерла плечо.

Она прижала руки к груди, как будто пытаясь защититься. А ей действительно было необходимо защищаться. Я в ней что-то такое заметила, какое-то отклонение, скрываемые потребности. Свое страстное желание она пыталась не показывать, но это у нее не получалось. Мэри Эбботт понятия не имела, как это делается. Она была очень похожа на меня. Я не могла быть к ней добра. Единственная разница между нами заключалась в том, что я не выглядела такой странной, как она.

– Лучше не быть странной, – произнесла я. – Лучше не выделяться.

Мэри Эбботт страдальчески поморщилась, но кивнула. Она потянулась к моей руке, и на этот раз я ее не оттолкнула. Она постоянно пыталась взять меня за руку. Но это было в последний раз.

– Будь осторожна, – пробормотала я. – Береги себя.


В тот вечер я нашла Сэма после того, как во всем призналась маме. Почти во всем. Я ни за что не рассказала бы ей, что мы с кузеном спали. Я считала, что поступила милосердно. Мне и в голову не пришло, что мне не поверили, что у нее было свое собственное представление о том, что произошло. Но, в конце концов, она ведь была права! Она была права в том, что мне нельзя доверять.

Когда я искала ее по всему дому и наконец нашла в саду за домом, где она обрезала розы, мне казалось, что, если я все ей расскажу, мне станет легче. Как же я ошибалась!

Сэм был в нашей бывшей детской. Он сидел по-индейски на голом полу и читал журнал. Когда я вошла, он покачал головой. Его глаза оставались остекленевшими, я это заметила, хотя в комнате царил полумрак.

– Включить свет? – спросила я, потянувшись к выключателю.

– Не надо.

Сэм перевернул страницу, и я увидела рекламу роликовых коньков, на которых ни один из нас никогда не катался.

– Что ты читаешь? – спросила я.

– Я читаю статью о людях с противоестественными желаниями.

– Прости.

Мое лицо опухло от слез. Мне казалось, что под мои веки забился песок.

– Я должен был вам помешать.

Он был глубоко несчастен. Его глаза распухли и покраснели, а глазные яблоки покрылись красной сеточкой лопнувших сосудов, чего я раньше никогда не видела. Вокруг его левого глаза темнел кровоподтек.

– Ты не смог бы этого сделать, – тихо сказала я. – Это была не твоя история, и не ты должен был с ней покончить.

– Они хотят тебя куда-то отправить.

Я онемела от изумления.

– Кто?

– Как это – кто? Мама и папа.

– Куда?

Я подумала о брате матери, который жил в Южной Флориде. Это было единственное место, куда меня могли отправить.

– В какое-то место, о котором я никогда не слышал. У этого места индейское название.

– Сэм, я не поеду! – воскликнула я. Мой голос сорвался на крик. Я даже не подумала о том, откуда ему это известно. Должно быть, он подслушал их разговор. – Не дай им меня прогнать!

– Почему, Теа? – спросил он. – Почему ты это сделала? – Он начал всхлипывать. – Тебя куда-то отошлют, а я останусь один. Ты об этом подумала? Подумала? Ты подумала о том, что ты уедешь, а я останусь совсем один?

Я бросилась к нему и почувствовала, что мой брат смягчился. Он пожалел меня, и это помогло мне пережить две недели, оставшиеся до отъезда в Йонахлосси. Неловкость, порожденная витающим по дому духом моего предательства, исчезала при воспоминании об этом моменте, когда брат обнял меня в ответ.

– Я должен был догадаться, – прошептал он мне в волосы.

Я его едва расслышала.

Я обхватила его лицо обеими ладонями. Его щеки были горячими и потными.

– Ты догадался, – сказала я.


Днем, накануне отъезда из Йонахлосси, я бродила по Замку. Я сбежала из лазарета, что оказалось совершенно нетрудно сделать – никто за мной не следил. По звону колокола я знала, что начался тихий час. Сэму уже наверняка известно, что я возвращаюсь домой. Мама ему, должно быть, сказала. Конечно же, он будет рад меня видеть. Сердцем, если не умом.


В одном из классов я оставила свою книгу. Но дело было не в книге. Я привязалась к этому месту, и перед отъездом во Флориду хотела еще хоть раз взглянуть на то, что увидела, когда приехала сюда почти год назад.

Я знала, чего мне следует ожидать. Я понимала, что Йонахлосси очень быстро станет совершенно чужим для меня местом.

В столовой не осталось и следа от хаоса, творившегося здесь сегодня утром. Я попыталась запомнить все до мельчайших деталей – стол, за которым я сотни раз ела, кафедру, на которой стоял мистер Холмс, рассказывая нам о Боге.

Я поднялась по лестнице на третий этаж, чтобы побродить там в последний раз. Помнила ли я, что миссис Холмс в это время будет в своем классе?

Она стояла у окна в странной позе, опершись лбом о стекло и прижав к стене раскрытую ладонь. Казалось, она пытается вырваться наружу. Я отлично знала этот вид: она была в горах, ее отделяло от них только оконное стекло. Я подумала, что она плачет.

А потом она обернулась, и я отпрянула, не сомневаясь, что меня заметили. Но она подошла к столу, за которым сидела Декка. Девочка усердно рисовала. Миссис Холмс улыбнулась и на что-то указала на листе бумаги. Декка кивнула. Я почувствовала, что наблюдаю за ними слишком долго. Декка всецело погрузилась в свое занятие. Она поглядывала в окно, и я догадалась, что она рисует горы. Миссис Холмс наблюдала за тем, как ее дочь рисует, и ее мимика беспрестанно менялась. Она выглядела очень довольной. Они обе были довольны.

Выйдя из Замка, я обошла Площадь за домиками, чтобы миссис Холмс меня не увидела, если вернется к окну.


Отец был у себя в кабинете. Я постучала, и он позволил мне войти своим привычным тихим, но уверенным голосом.

– Теа?

– Отец.

Он писал письмо. Теперь он постукивал себя по подбородку кончиком ручки и ждал.

– Как Джорджи? – вырвалось у меня, когда я поняла, что либо я спрошу об этом сразу, либо не спрошу вообще.

– Джорджи в больнице. Ты это знала?

Я покачала головой.

– Когда я в последний раз его видела, он дышал.

– Да. К сожалению, то, что человек дышит, не гарантирует того, что он не получил тяжелой травмы. Похоже, у него поврежден мозг. – Он помолчал. – Когда твоя мама рассказала мне, в чем ты созналась, я был уверен, что она что-то напутала. – Он говорил очень спокойно. – Она ошиблась?

Я отрицательно помотала головой.

– Я искренне сожалею. – Мне было очень странно слышать от отца такую сентиментальную фразу. – Искренне. Но твой брат тоже имеет к этому отношение. Травма Джорджи… – с этими словами он положил ручку и сложил перед собой пальцы обеих рук так, как будто обхватил дыню, – …следствие сильного удара по голове. Теа, ты меня понимаешь?

Я кивнула, хотя ничего не понимала.

– Либо твой брат ударил Джорджи, либо тот упал сам. И в том и в другом случае результат был бы одинаков. Но между первым и вторым существует огромная разница, и я уверен, что тебе это известно.

Я молчала.

– Есть основания предполагать, что Джорджи упал на большой тупой предмет. Я сказал в больнице, что это был камень. Они передали эту информацию полиции. То есть они сказали, что твой кузен упал и ударился головой о камень.

– Я понимаю, – произнесла я, потому что он, казалось, ожидал от меня каких-то слов. – Я понимаю.

– Когда я нашел твоего брата, он меня не узнавал. Он несколько часов просидел под деревом. Он обмочился. Его воспоминания о том, что произошло, можно в лучшем случае считать неполными.

Он посмотрел на меня так, как будто удивился, обнаружив меня перед собой.

– Я просто хотела узнать о Джорджи, – прошептала я.