– Майами, – горестно произнесла тетя Кэрри и покачала головой. – Майами.

Так называлось место, куда, сколько я себя помнила, всегда ездил дядя Джордж. Он ездил туда на машине присматривать за какой-то собственностью, которую намеревался со временем продать.

Отец продолжал молчать. Он сидел совершенно неподвижно, держа руки на коленях, и его лицо было непроницаемым. Но я поняла, что эта неподвижность тела и лица кое-что означает: отец был очень зол.

– Скажи ей, Джордж, – прошептала тетя Кэрри. – Скажи ей.

Дядя Джордж посмотрел на жену, и она кивнула:

– Скажи.

– Попросту говоря, как я уже сегодня утром сообщил своему брату, я должен банку больше, чем все это стоит. Это капиталовложение с самого начала было несусветной глупостью, – наконец произнес дядя Джордж. – Но выглядело все очень надежно. Брайан сам называл эти места раем. Элизабет, все пытались урвать там хоть клочок земли. Там хотело жить столько народу… – Он помолчал и со вздохом повторил: – Все выглядело очень надежно.

Когда заговорил отец, его голос звучал тихо, но он отчетливо произносил каждое слово.

– Джордж, в этой жизни все ненадежно. – Ярко-красная овсянка села на перила веранды и что-то чирикнула. Отец повернул голову на этот звук, несколько секунд разглядывал птицу, а потом снова обернулся к брату. – Все ненадежно, – повторил он.

– Особенно спекуляции с землей, – кивнул дядя и издал нервный смешок.

Меня затошнило. Воздух, казалось, сгустился. Взрослые так погрузились в размышления, что не замечали нас с Джорджи. Сэм продолжал ползти за своей змеей.

Джорджи встал и, не спрашивая ни у кого позволения, вышел с веранды на задний двор. Я ожидала, что кто-то из взрослых его окликнет, но они просто смотрели ему вслед, наморщив лбы. Внезапно я так сильно на них всех разозлилась. Мне хотелось им всем – брату, родителям, тете и дяде – сказать, что они конченые дураки.

Я побежала за Джорджи.

– Теа, – окликнула меня мама, но я не обратила на нее внимания.

Я догнала своего кузена и коснулась его плеча.

– Чего тебе надо? – резко развернулся он.

Я не нашлась, что ему сказать. Но его грубость меня удивила. Раньше Джорджи никогда мне не грубил.

– Пойдем в конюшню, – тихо произнесла я.

Я знала, что он пойдет за мной. Когда Саси меня услышал, он тихонько заржал и свесил свою красивую голову через дверцу стойла. Приближалось время его кормления. Я похлопала его по широкому лбу. Я ожидала. Я знала, что когда Джорджи будет готов, он сам заговорит.

Я гладила Саси, нашептывая ему, какой он хороший мальчик. Мне очень хотелось, чтобы на этот раз кровотечение длилось не слишком долго. Я терпеть не могла делать перерывы в верховой езде. Когда это случалось, мне потом приходилось тратить день или два на то, чтобы привести Саси в чувство, прежде чем снова начать тренировки с того места, на котором остановились в последний раз.

– Папа думал, что мы разбогатеем, – заговорил у меня за спиной Джорджи. – Как вы.

Саси осторожно куснул меня за руку. Он был голоден.

– Мы не богатые, – сказала я.

Джорджи как-то жестко и коротко рассмеялся.

– У вас есть ваши апельсины.

Он был прав. У нас действительно были апельсины.

– Теа, ты знаешь, что это такое – заложить дом? – Он подошел ближе и коснулся кончика моей косы. Я задрожала. – Это означает, что папа взял взаймы деньги в банке под залог нашего дома.

– Зачем?

Я едва могла дышать. Палец Джорджи замер у меня на спине, продолжая играть с моими волосами.

– Чтобы купить еще земли, в Майами. Он рассчитывал вскоре ее продать, – продолжал Джорджи, затем перешел на шепот: – Но экономика страны находится в ужасном состоянии, и он не может расплатиться с банком. Поэтому он попросил денег у твоего отца.

Я ощущала дыхание Джорджи у себя на затылке. Я ощущала его запах – резкий, маслянистый, как будто он только что вернулся с прогулки по лесу.

В ужасном состоянии. Именно эти слова употребляли мои родители. Буквально на прошлой неделе отец сказал нам то же самое. Но мы с Сэмом и наши родители жили в совершенно разных мирах. Джорджи незачем было переживать из-за проблем взрослых. Я развернулась и посмотрела кузену в глаза. Он был очень мрачен и ничуть не походил на Божье создание. Я взяла его за руку.

– Они все уладят. Вот увидишь.

Я видела, что Джорджи очень хочется в это верить.

– Можешь мне поверить, – добавила я.

Я хотела показать Джорджи, что мне не страшно. В то время деньги для меня совершенно ничего не значили. Если дядя Джордж хотел занять денег у моих родителей, мне это казалось нормальным, потому что мы были одной семьей, а значит, должны были делиться друг с другом. Кроме того, деньги не были для нас проблемой. Они у нас всегда были, и мы имели возможность купить шелковые портьеры в Орландо, купить еще одного пони или очередной нож из слоновой кости.

– Хорошо, – произнес он. Теперь он стал прежним Джорджи. – Хорошо, Теа, я тебе поверю.

Он поцеловал меня в щеку. Я покраснела, но мне было приятно сделать приятное своему кузену. Я смогла его подбодрить и убедить в том, что деньги – это пустое.

Я верила во все, что тогда сказала своему кузену. Все, что я любила в этом мире, находилось рядом, на расстоянии не более сотни футов: мои родители, тетя и дядя, брат. Мой кузен и пони стояли совсем близко. Чтобы коснуться их, мне было достаточно протянуть руку. Я считала свое видение мира полным и правильным.

Глава шестая

Дождь налетал порывами. Мы с Наари замерли у ворот в манеж, рядом с мистером Альбрехтом, который наблюдал за Леоной, преодолевавшей последние препятствия. Сегодня она справлялась очень плохо. Возможно, ей мешал дождь. Они с Кингом зацепили несколько препятствий, а парочку так и вовсе перевернули.

– Удерживай его голову! – крикнул мистер Альбрехт, пытаясь перекричать шум дождя.

Он держал над собой зонтик, на который с опаской косилась Наари. Сегодня нас оценивали по очереди. Мне предстояло впервые пройти это испытание, но я была спокойна.

Когда Леона закончила выступление, я послала Наари легкой рысью. Дождь отвлекал и ее: она то и дело перебирала ушами. Я прошептала ей на ухо что-то успокаивающее и два раза тронула каблуками ее бока. На какое-то время мне удалось привлечь к себе ее внимание. Мы проскакали мимо Леоны, которая что-то яростно бормотала Кингу.

– Теа, колени! – крикнул мистер Альбрехт.

Я была склонна во время прыжков вздергивать колени.

– Одна минута.

Мистер Альбрехт во время тренировочных заездов засекал время, как это делается на соревнованиях. Я отвела правую ногу назад и чуть тронула Наари каблуком, прося ее перейти на легкий галоп.

– Начали! – скомандовал мистер Альбрехт, когда мы приблизились к первому препятствию.

Я давно, еще до знакомства с мистером Альбрехтом, научилась забывать о своих ошибках. Если бы я продолжала держать их в голове, то могла не справиться с тем, что мне предстояло.

– Вперед! – прошипела я на ухо Наари, и мы перелетели через первое препятствие, едва его не зацепив.

Дождь, похоже, усилился, а может, это я помчалась быстрее. Ветер хлестал меня по лицу. Не было ни грома, ни молний, в противном случае правила Йонахлосси вынудили бы нас укрыться в конюшне. Зато я слышала, как трещат, ломаясь, ветки дубов, те, что послабее. Перед нами пролетел обрывок бородатого мха, и Наари помчалась еще быстрее. Я коснулась ее плеча хлыстом и потуже натянула поводья.

– Держи равновесие! – донесся откуда-то крик мистера Альбрехта.

Я направила Наари к тройной системе, самому сложному препятствию маршрута.

– Два, два, два, – твердила я сама себе.

Между препятствиями было расстояние для двух крупных шагов Наари, не больше и не меньше.

– Да! – завопил мистер Альбрехт. – Gut! – Я его уже едва слышала. – Давай! – донесся еще один крик, и я перелетела через препятствие.

Раз, два – Наари взмыла над вторым препятствием. Я едва ощущала ее под собой, между моими ногами находилась сжатая пружина.

И вот последнее препятствие. Мы почти закончили маршрут. Ветер усилился. И вдруг между вторым и третьим препятствием на нас полетел зонтик мистера Альбрехта. Наари вильнула вправо, и я потеряла правое стремя. Затем я услышала отчетливый звук рвущейся кожи, и мое седло съехало влево. «Лопнула подпруга! – изумилась я и посмотрела в сторону мистера Альбрехта, как будто пытаясь сказать: «Нет, вы это видели?»

Но тут седло сползло еще сильнее. Я не могла поверить в происходящее – как же я теперь смогу сдвинуть седло вправо, если я потеряла правое стремя? Это было невозможно! Внезапно у меня закружилась голова. Мое тело вытянулось почти параллельно земле.

– Поворачивай! – кричал мистер Альбрехт. – Пускай ее по кругу!

Но я так растерялась, что уже не знала, какой у меня повод правый, а какой левый. Я изо всех сил прижимала правую ногу к боку Наари и только благодаря этому еще удерживалась на лошади. Из своего горизонтального положения я видела, что подпруга лопнула не полностью, а значит, мое падение закончилось бы очень плохо – я оказалась бы под копытами Наари, будучи привязанной к ней стременем, в котором продолжала бы оставаться моя левая нога.

– Делай что-нибудь! – в отчаянии закричал мистер Альбрехт. – Что-нибудь!

Наари пронеслась мимо них, и в моем перекошенном поле зрения промелькнула Леона. Она пристально вглядывалась в свою затянутую в темно-синюю перчатку руку, растопырив пальцы и повернув ее ладонью к себе. По предплечью стекали ручейки синей краски.

Сделав неимоверное усилие, я обхватила Наари за шею и рывком выпрямилась у нее на спине. Теперь, когда мир снова принял нормальное положение, я смогла пустить ее по кругу, постепенно замедляя галоп и переводя ее на шаг.

К нам подошел мистер Альбрехт, протягивая к Наари руку, на которую она настороженно косилась.