Хелина одела темные очки и открыла дверь. Маркус почти что ввалился вовнутрь. На нем была голубая в белую полосочку пижамка, а в руках он сжимал матерчатого пурпурного скунса, которого Руперт привез ему из Аахена.

– Мамочка плачет, – сказал он с сомнением.

Хелина подняла его, наслаждаясь его мягкостью и запахом свежевыкупанного тельца.

– У мамы болит головка. Она понарошку ударила себя в висок, а затем головкой скунса показала на окно. – Мамочка ударилась в машине. Вот почему мамочка плачет.

Было похоже, что Маркус принял это объяснение. Хелина нервно высматривала, не появится ли тонкая струйка слизи из носа, что всегда возвещало о приближении астматического приступа (обычно вызываемого присутствием Руперта), но не заметила никаких признаков.

– Сказку, – оживляясь, потребовал Маркус.

– О, только не это, – подумала Хелина. – Ортруда, – позвала она. Но Ортруда, услышав, что Хелина остается дома, уже махнула в Страуд в «Веселую козу» на встречу с приятелями.

Руперт, дав выход своей ярости при Хелине, не получал удовольствия от обеда у Хилари, так как чувствовал себя очень виноватым. Хилари, несмотря на свои деспотичные рассуждения о точном количестве гостей, была обрадована, что он появился один.

– Что случилось с Хелиной? – спросила она.

– Мигрень, – коротко ответил Руперт.

– Это значит, что была ссора, – краешком губ произнесла Хилари. – Выпей выдержанного вина, это приободрит тебя.

Руперт остраненно смотрел на важных дам, все выпуклости которых были скрыты под строгими одеяниями, на их бородатых мужей, выглядевших так самоуверенно в смокингах. Если бы это не была годовщина свадьбы Хилари и Криспина, они бы не стали одеваться так изысканно. Все, за исключением Руперта, принесли подарки.

За обедом Хилари посадила его справа от себя. За столом не было ни одной подходящей женщины, с которой можно было бы пофлиртовать, некому было даже строить глазки. Обед был отвратительным – копченая форель, а затем заяц, тушенный во всем, что только произрастает и не произрастает в августе. Зная неряшливость Хилари, это блюдо с таким же успехом можно было назвать «тушеные волосы».[2]

– В чем дело? Что-то ты сегодня не блещешь, как обычно, – шепотом спросила Хилари и погладила его руку, передавая ему желе из красной смородины. Руперт не ответил на ее поглаживание.

– Что на самом деле случилось с Хелиной? – спросила она. – Вчера у нее все было в порядке.

– Зато сейчас у нее все плохо, – сказал Руперт. Он повернулся к немке с косой вокруг головы, сидящей от него справа.

– Наверное, Вы живете очень одиноко, работая с лошадьми, – обратилась она к нему.

– Наоборот, – ответил Руперт, – слишком много народа.

Каким идиотом надо было быть, чтобы взять и нагадить у собственного порога. Теперь придется уволить Подж, а Арчи и другие лошади так привыкли к ней, что теперь будут выбиты из колеи по крайней мере до середины сезона. Конюха найти, конечно, несложно, но такого как Подж – практически невозможно. И опять же, какого черта он связался с Хилари? Теперь она вызывала в нем только отвращение. За кофе утомительно тянулось время; Хилари настойчиво твердила, что она ненавидит разбивать окружение.

Руперт становился все более беспокойным по мере того, как свет стал угасать на лоснящихся ненарисованных лицах. Женщина, сидевшая справа от Руперта, вышла в туалет. Криспин ушел из комнаты, чтобы приготовить еще одну порцию кофе, вне сомнения без кофеина. Мрачные картины Хилари смотрели со стен. Хилари не могла больше выдержать.

– Хелина узнала о нас?

Глаза Руперта сузились. – О ком?

– О нас, о тебе и обо мне, конечно.

Руперт рассмеялся. – Нет, она узнала о ком-то еще.

– Я не поняла.

– Хелина узнала, что я трахал одну особу.

– Давно?

– Нет, десять дней назад.

Хилари задохнулась. – Ты – ублюдок, отвратительный ублюдок, – прошипела она. – Ты нарочно так говоришь, чтобы порвать со мной. Я не верю тебе.

– О чем это вы секретничаете вдвоем? – Возле них появился Криспин. – Извини, дорогая, что я так долго задержался, пришлось переодеть Германа. Еще кофе, Руперт?

Руперт посмотрел на руки Криспина. Он мог держать пари, что тот их не моет. – Нет, спасибо. – Он встал. – Я должен идти. Прекрасный вечер, но сегодня я встал в 4 часа утра, и потом я не люблю надолго оставлять Хелину одну.

– Раньше он никогда не беспокоился, – подумала Хилари в бешенстве.

– Почему бы тебе не позвонить? Она, наверное, крепко спит. Жаль разбивать компанию.

Чью компанию? – сказал Руперт так, чтобы только она могла услышать его. – Наша личная компания уже закончилась, моя дорогая.

– Что случилось с твоим Поршем? – спросил Криспин, наблюдая, как Руперт устраивает свои длинные ноги в Мини Хелины.

– Хелина попала в аварию вчера. – Он отъехал.

Он был дома без четверти двенадцать. У Ортруды свет не горел, не светилось и у Подж в ее мансарде над конюшней. Наверное, все домочадцы знают, что он ушел после шумной ссоры с Хелиной. Он направился к конюшням. Было все еще невыносимо жарко. Полная луна блистала в окружении мириада звезд. Лошади беспрестанно двигались. Арктурус подошел к полуоткрытой двери. Руперт дал ему морковку, которую он прихватил у Хилари из тарелки с необработанными овощами.

– Хотелось бы мне быть таким жеребцом, как ты, – сказал он.

Арчи выкатил глаза и слегка укусил Руперта, а тот легонько ударил его по носу.

– Однажды, когда ты станешь известным, ты сможешь покрыть любую кобылу, какую пожелаешь, – сказал он коню. – Почему я не могу?

Руперт знал, что Подж будет ждать его, но он пошел прямо в дом. Он не любил спать в комнате для гостей. Она считалась убежищем изгнанника, а сегодня он был не настолько пьян, чтобы не чувствовать этого.

После того, как она наконец уложила Маркуса, Хелина приняла ванну, промыла глаза, помыла голову и одела ночную рубашку от Дженет Речер из черного шелка, которую подарил ей на Рождество Руперт и которую она еще ни разу не одевала, потому что она почти не прикрывала грудь. Теперь потушив свет, она лежала в кровати и мерцание луны струилось в окно. Когда Руперт на цыпочках проходил мимо двери, она окликнула его. Он зашел осторожно, ожидая услышать новый поток брани; его волосы отливали серебром, как его щетки для волос.

– Прости, – сказала Хелина сдавленным голосом. – Это моя вина.

Руперт, осознавая полностью свою неправоту, был тронут до глубины души.

– Я поняла, почему ты занимался любовью с Подж, – продолжала она. – Я безнадежна в постели. Это мое воспитание делало меня такой до ужаса сдержанной, но я очень люблю тебя. Я не могу вынести мысли, что потеряю тебя. Я буду стараться и сделаю так же много увертюр, как Россини, – попробовала она пошутить, но ее голос сорвался. Руперт сел и прижал ее к себе.

– Нет, это моя вина, – сказал он, поглаживая ее оголенные руки. – Я завтра же освобожусь от Подж, я рассчитаю ее и ты больше никогда ее не увидишь. Я полагаю, что тут виновато и мое воспитание. Верность в нашем семействе не считалась самой большой добродетелью. Но я люблю тебя.

– Я куплю сексуальное нижнее белье черного цвета, как у Дженни, буду читать книги о сексе и научусь, как вызвать у мужчины сильное желание.

– Но ты уже это сделала. Разве я когда-нибудь не хотел тебя? Я просто устал трахать ту, которая не хочет меня.

Этой ночью была зачата Табита.

29

Постепенно коттедж Билли и Дженни приобретал жилой вид. И хотя на данный момент Билли подвел черту под строительными работами, отложив обустройство плавательного бассейна и теннисного корта, дом имел все необходимые для жизни удобства.

– Если у меня будет фантастический сезон, а ты закончишь описывать ягодицы, то мы приведем все в порядок к концу следующего года и сможем тогда расщедриться на несколько бутылочек Белла, – сказал Билли, когда они с Дженни в октябре въехали в коттедж. Но он никак не ожидал, что счета будут такими астрономическими. Не получив свадебных подарков, они с Дженни должны были все покупать сами, начиная от давилки для чеснока до посудомойки. Мать Билли была очень богатой женщиной и могла бы им помочь. Но она не любила Дженни, которая называла ее старой калошей с твидовой задницей или более мягко – императором Веспасианом в экипаже. У миссис Ллойд-Фокс был крупный нос и густые серые локоны, которые больше бы подошли мужчине. Она считала Дженни слишком едкой и соглашалась с мнением Хелины, что Дженни пишет очень поверхностные статьи. На прошлой неделе Дженни написала статью о ее женитьбе, дав там слишком много интимных подробностей. Большинство их знакомых, и даже Билли, нашли статью забавной, но миссис Ллойд-Фокс не разделяла этого мнения.

– Как там дорогая Хелина и дорогуша Маркус? – спрашивала она всегда, когда звонила Дженни, зная, что это раздражает ее.

У миссис Ллойд-Фокс были дочери, которые делали детей с такой же легкостью, как куры несут яйца. Свекровь часто наме кала Дженни, что нужно поскорее родить сына. – Будет маленький Ллойд-Фокс – продолжатель рода.

Хелина, чувствуя легкое недомогание и счастливая после их сближения с Рупертом, была радостно взволнована, обнаружив, что ждет ребенка. Дженнни тоже хотелось забеременеть, она прекратила принимать таблетки с тех пор, как они с Билли поженились. Но каждый месяц было одно и то же. Она наведалась к своему доктору, но он сказал, что волноваться еще рано и предложил продувание труб.

– Вы слишком много и беспорядочно носитесь по свету, – сказал он ей. – Почему бы Вам на время не бросить работу, не заняться домашним хозяйством и Билли? Тогда появится настроение свить свое гнездо. Постарайтесь ограничивать свои сношения серединой периода между месячными.

На самом деле Дженни уже надоела эта беспорядочная жизнь. Она была сыта по горло этой жизнью на чемоданах, с вечным интервьюированием рок-звезд и глав государств. Она хотела оставаться дома, и наблюдать как желтеют липы вокруг коттеджа, и ходить ранним утром за грибами.