Мэгги кивнула и села, думая о том, сделал ли он это нарочно, чтобы сбить ее с толку. Что ж, если это так, номер не пройдет! Она слишком хорошо знала Мэтью, чтобы поддаться на его уловки!

— Ты по-прежнему пьешь его без сахара или перестала морить себя голодом, как бывало?

Он сел напротив нее, разлив кофе в две фарфоровые чашки, прежде чем предложить ей молоко. Мэгги взяла из его рук молочник и налила себе изрядную порцию, наблюдая за тем, как кофе смешивается с молоком. Взяв сахарницу, она положила себе небольшую ложку и, размешав напиток, с вызовом посмотрела на него. Он рассмеялся и тоже взял в руки молочник, в глазах у него искрилось веселье.

— Мне надо было попробовать это три года назад. Я всегда беспокоился, что ты ничего не ешь, когда хоть чуточку поправляешься.

— Я не поправлялась! — отрицала она, но, встретив его взгляд, смутилась. — Ну, согласна, я действительно очень боялась поправиться, но я никогда не морила себя голодом!

— Не морила? Если бы я не знал, что это опять приведет к ссоре, то доказал бы тебе обратное. Я просто рад, что ты наконец решила быть более благоразумной и не приносить все эти жертвы в угоду твоей работе.

Он сказал это небрежным тоном, который так раздражал ее, напомнив старые обиды, и она завелась, забыв о своем намерении оставаться спокойной.

— А ты все такой же. Всю жизнь терпеть не мог моей работы и делал все, чтобы я отказалась от нее.

С минуту он казался удивленным, а затем его глаза сузились.

— Что в этом удивительного, если ты была так поглощена ею, что забывала обо всем другом?

— Это не правда! Я без конца отказывалась от заданий, когда мы поженились, лишь бы тебе было хорошо. Разве так поступил бы поглощенный работой человек?

Он взял в руки чашку, обхватив ее своими длинными пальцами, затем отпил глоток и нарочито расслабился.

— Задания, от которых ты отказывалась, Мэгги, были просто неинтересными. От поездок за рубеж или по стране ты никогда не отказывалась.

— А какая разница?

— Это была огромная разница для меня! — От стукнул чашкой о стол, голос его опасно повысился. — Мне нужно было, чтобы ты находилась со мной, Мэгги, а не где-нибудь на другом конце света!

— Зачем? Чтобы ты мог держать меня на привязи, я полагаю? Быть уверенным, что я не разговариваю ни с каким другим мужчиной?

— Нет, черт возьми, во всяком случае, не вначале. Я скучал по тебе!

— А. — Она была так поражена горячностью его неожиданного ответа, что в удивлении уставилась на него.

Он горько улыбнулся.

— Тебя это удивляет? Напрасно. Я с ума сходил по тебе, Мэгги, с того момента, как впервые увидел. Все, что я хотел, это быть с тобой, чтобы мы жили вместе. Бог свидетель, я никогда по-настоящему не жил в семье!

— Но твои родители… Дэвид? У тебя была семья, Мэтью, и дом.

— Да, внешне все выглядело именно так. Разве Дэвид не рассказывал тебе о нашей так называемой семейной жизни?

Она покачала головой, кофе, к которому она не притронулась, остывал.

— Он никогда не говорит ни о тебе, ни о твоих родителях.

— Ничего удивительного! Когда мы были детьми, то родителей почти не видели. Мама всегда была занята своими делами, а отец полностью погружен в свою практику. Он был холодным, жестким человеком до самой смерти. Сомневаюсь, что он когда-либо испытал какое-то чувство к кому бы то ни было за всю свою жизнь. Может быть, поэтому его дела шли так хорошо. Закон требует бесстрастного отношения, а мой отец был именно таким человеком.

— Я не знала этого. Я ведь видела его только один раз — на свадьбе. Я, конечно же, слышала, что он умер несколько месяцев назад, но и тогда Дэвид сказал о нем очень немного. Он отправился домой на похороны и пробыл несколько дней с твоей матерью, вот и все.

Он кивнул.

— Я видел его тогда.

— Видел? Но он не… — она не договорила и, взяв в руки чашку, сделала глоток полуостывшего кофе.

— Но он не сказал, что видел меня? Ты это хотела сказать? — Он натянуто рассмеялся. — Ничего удивительного! Как ты понимаешь, наша встреча была не из приятных!

— Мне жаль, что вы между собой никак не разберетесь. Глупо продолжать так враждовать. Ты говоришь, никогда по-настоящему не жил в семье; что ж, может, оно и так, Мэтью, но по крайней мере ты знаешь, кто твои родители и откуда ты родом, я же была лишена и этой роскоши! — Она поставила чашку на стол, и рука ее дрожала так, что кофе расплескался. — Даже мое имя на самом деле не мое! Это тебе известно? — Она старалась сдержать боль, которая всегда была в ее сердце. — Меня назвали Магдаленой по имени монахини, которая ухаживала за мной, а Дункан — по имени человека, который нашел меня в саду. Вот мое наследство, Мэтью. Два чужих имени!

— Тогда почему, черт возьми, ты отказалась от того, что я тебе предложил? — В его голосе слышался гнев. — Ты что, просто устала от меня, Мэгги, и тебе захотелось чего-нибудь или кого-нибудь новенького? Я всячески старался понять это, но не смог. Не смог!

— Я ни от чего не отказывалась. Ты говоришь, единственное, что тебе от меня было нужно, — быть рядом со мной, но это не правда. Ты хотел владеть мной, Мэтью. Ты хотел диктовать мне и заставлять меня жить по-твоему! Я тоже мечтала о своем доме, но не знала, как его создать, потому что у меня его никогда не было. Я знала только жизнь в детском доме, а затем работу манекенщицы. И, действительно» моя работа для меня важна, потому что у меня ничего другого нет. Она дала возможность обрести себя. Люди спрашивали обо мне, обращали внимание на то, что я есть, я существую, а ты хотел лишить меня этого, потому что ты был слишком ослеплен ревностью. — Она встала, не замечая своих слез. — Я думаю, тебе пора уходить. Спасибо, что остался здесь на ночь, но сейчас, я уверена, тебе надо домой.

Он встал и, обойдя стол, преградил ей путь, когда она попыталась пройти мимо него из кухни.

— Ты не можешь все время убегать, Мэгги. Это ничего не изменит. Я буду продолжать приходить до тех пор, пока ты не сдашься.

— Я не впущу тебя! Я не хочу, чтобы ты находился здесь!

— Может и так, но это не остановит ни меня, ни наших чувств друг к другу.

Он схватил ее за плечи и привлек к себе, и, когда она поняла, как он хочет ее, то едва не вскрикнула от удивления. Она взметнула на него взгляд широко раскрытых все понимающих глаз, и он медленно улыбнулся, еще крепче прижимая ее к себе.

— Я повстречал тебя, Мэгги, и образовалась какая-то связь, и она все еще существует, она не нарушена и сильна, как и раньше. Ты никогда не освободишься от меня… Никогда!

— Нет, я… — Отрицание замерло у нее на губах, потому что он наклонился и поцеловал ее с первобытной, дикой страстью.

Его губы требовали ответа, который она не могла ему не дать, и тогда раскрылись ее губы, и она содрогнулась всем телом. Он застонал, и от этого звука возбуждение нахлынуло на нее конвульсивными волнами, и, когда его руки скользнули по нежной коже ее спины под мягкими складками пушистого свитера, она не сопротивлялась.

— Мэгги! — Ее имя, произнесенное шепотом, прозвучало как музыка, как мольба, и она почувствовала, что сердце у нее екнуло от радости, Она потянула за его рубашку, вытащив ее из-под ремня, и прикоснулась пальцами к его теплой коже. Все его тело содрогнулось от удовольствия, и это наполнило ее сердце нежностью. Он нуждался в ней, в ее прикосновениях, чтобы ожить вновь. Когда его руки коснулись ее груди, она тихонько застонала, и тело ее напряглось в ожидании ласки.

— Ты хочешь меня, Мэгги? Хочешь? — Его голос был такой теплый и глубокий, что она задрожала от удовольствия.

— Да. Да, Мэтью!

— Очень сильно хочешь?

Что он делает? Почему он это говорит? Ее глаза открылись, веки были тяжелыми, и она нахмурилась от смущения. Его руки еще крепче сжали ее, а пальцы гладили грудь еще минуту, а затем он намеренно медленно отстранил ее от себя.

— Итак, теперь ты наверняка знаешь, каково желать кого-либо почти до сумасшествия. Привыкни жить с этим как можно быстрее, потому что отныне это будет с тобой день за днем, ночь за ночью!

Он отступил назад, аккуратно заправляя в брюки рубашку. Движения его были ловкими и точными, и в них не было намека на дрожь, которую она ощутила в нем, и именно это привело ее в чувство.

Трюк! Жестокий, умышленный трюк, чтобы проучить ее. Какая же она дура, глупая, доверчивая дура!

Она почувствовала горькое унижение и отвернулась, не успев заметить внезапную боль, промелькнувшую на его лице в то время, как он смотрел на ее склоненную голову. На какую-то секунду он, казалось, заколебался, но затем собрался, и выражение его лица окаменело. Он вышел из комнаты, снял с вешалки пиджак и покинул дом, даже не оглянувшись.

Мэгги слышала, как он уходил, но прошло еще немало времени, прежде чем она подняла голову: лицо ее было искажено болью.

Она все еще любила его. В этот краткий миг безумия она поняла это окончательно.

Глава 6

— Кто захочет быть манекенщицей? Если кто-нибудь еще хоть раз скажет мне, какая это потрясающая работа, я… я просто закричу!

Мэри поспешила в вагончик, быстро захлопнув за собой дверь, чтобы не пустить струю холодного воздуха, и сгорбилась у газового обогревателя. Мэгги пододвинулась и, криво усмехнувшись, вручила подруге мохеровую шаль, которую сняла со спинки стула.

— Ты хочешь сказать, что тебе не нравится стоять на морозе полуодетой? Ну, ну, моя дорогая, а еще называешься профессионалом!

Мэри бросила на нее гневный взгляд и обернула шалью свои обнаженные плечи.

— И правильно делаю! Ни одна профессиональная манекенщица не смирится с подобными условиями! И вообще, чья это была идея? Дайте мне пистолет, и я пристрелю того человека.

Мэгги рассмеялась.

— А что если я тебе скажу, что все это придумал Денис? Он решил, что сочетание старых разрушенных зданий и вечерних туалетов даст максимальный эффект.