Увы, остальные мужчины не проявляли никаких признаков усталости и явно не разделяли того естественного желания, которое охватило француза. В конце концов он сказал об этом своему другу Путилову, лучившемуся прекрасным настроением, ну а удивительный полковник, чем больше пил, тем более становился величественным и холодным, как мрамор.

– О чем вы говорите? – возразил Иван Ильич. – Мы проводим ночь в компании. В такой вечер мы только пьем. Любовь отложена на завтра, если нам этого захочется. К тому же, мой дорогой Александр Эдуардович, сегодня вы наш гость, вы принадлежите нам, и ночь еще не прошла. Мы поедем в Мцхету, в храм, где покоятся останки грузинских царей. Там еще должен быть открыт духан. Это в двадцати верстах отсюда. Свежий воздух пойдет нам на пользу.

Александр пребывал в том счастливом состоянии, когда нет сил противиться столь сердечному приглашению, и через полчаса вся компания покинула „Фантазию". Только грузинский князь остался на диване, заснув в середине самого патетического пассажа из Лермонтова. Нотариус едва держался на ногах. Полковник и Иван Ильич подняли его в машину. Глотнув свежего воздуха, тот забылся глубоким сном. Все спало и в древнем городе Мцхете. Офицеры не без труда заставили подняться духанщика, который подал вина. Русский лейтенант разбудил молодого медведя в наморднике, сидевшего на цепи в глубине двора, и начал бороться с ним, ко всеобщему ликованию компании. Ему удалось повалить медведя на землю, но борьба была нешуточной, и разодранный мундир лейтенанта свидетельствовал, что медведь сумел пустить в ход когти.

Наконец подали сигнал к отъезду. Небо на востоке посветлело, и Венера заблестела над скалистыми холмами, поднимавшимися к северу от Тифлиса. Александр положил голову на плечо соседке и, подбирая слова, отпускал ей комплименты, которые она оставляла без внимания. Свежий ветер, бивший в лицо, рассеял легкие винные пары, которые было уже овладели им, и наш друг почувствовал прилив сил, испытывая острое удовольствие от самого предчувствия, что Надя скоро будет принадлежать ему.

Но, едва вернувшись в Тифлис, он удостоверился, насколько прав Путилов. Мужчины и женщины отправились по домам. Он не в силах был последовать их примеру и спросил Надю, может ли проводить ее до комнаты, в которой она живет.

– Это невозможно, – лаконично ответила она.

– Но тогда пойдемте ко мне, в гостиницу.

– Как вам будет угодно, – равнодушно сказала она. – Я хочу спать.

В гостинице „Лондонская" ночной портье не пожелал впустить их. Нодэн, задетый за живое, спросил, где их могут принять на ночь.

– Если на всю ночь, то вы должны предъявить паспорта, – пояснил портье. – На час или два вас, наверное, примут в гостинице „Бельмонт".

Нодэн, который распалялся все большим гневом, назвал адрес гостиницы солдату, управлявшему автомобилем, даже не спросив согласия своей подруги.

Несколько минут спустя их принял в подозрительного вида гостинице служащий, в одной рубашке, без сюртука, и, потребовав вперед несколько рублей, открыл им один из номеров.

Окна комнаты были закрыты, воздух – удушающе жаркий. Надя в изнеможении упала на постель.

– Я так хочу спать, – сказала она с гримасой измученного ребенка.

– Раздевайтесь, голубка, – предложил Нодэн и сам стал раздеваться и кое-как приводить себя в порядок перед маленьким шатающимся умывальником.

Надя беззвучно разделась, и, когда Александр обернулся к ней, она обнаженная лежала поверх простынь. Глаза ее были закрыты, а закинутая голова опиралась на согнутую руку.

Мягкие линии тела, маленькие, но совершенной формы груди, едва развитые бедра, гладкий живот, точеные ноги, свежесть и сияние молодой плоти – такая чудная картина предстала взгляду очарованного лейтенанта.

Он сел рядом и взял Надю за руку, не ощутив никакого соприкосновения. Когда Александр опустил руку, она безжизненно упала на кровать. Он наклонился и прижался губами к полуоткрытому рту молодой женщины. Надя не только не вернула ему поцелуя, но, казалось, вовсе его не почувствовала. Голова ее откачнулась, и щекой она ткнулась ему в плечо. Глаза были по-прежнему закрыты.

„Но она спит, – догадался Александр. – Она спит как сурок! Ее надо разбудить".

– Надя, – позвал он, легонько встряхнув ее. – Надя!

Она не слышала. Он удвоил усилия, заговорил громче, попытался посадить ее в постели. Гибкое тело покорно повиновалось ему, но тотчас выскользнуло из рук и вновь вернулось в горизонтальное положение.

На мгновение глаза ее приоткрылись, но взгляд был пустым.

– Я сплю, – пробормотала она едва слышно.

Она повернулась на бок, положила руку на глаза, чтобы защититься от электрического света, и снова погрузилась в сон.

Наш друг Александр был охвачен противоречивыми чувствами. Естественно, он разгневался. Вместе с тем он не мог сердиться на Надю, которая после ночного празднества, обильного ужина, поглощенных в избытке вин, длинной автомобильной прогулки предалась первой и самой естественной потребности – уснуть. И во сне она была так красива, что он одновременно испытывал острое желание овладеть ею и еще более сильное чувство снисхождения к той слабости, что лишила его возможности это осуществить. Он вспомнил, что ему говорил Иван Ильич. Ведь Александр требовал от своей подруги на вечер того, что в обстоятельствах, в которых он оказался, противоречило обычаям. Живя среди кавказцев, надо соблюдать их законы.

Александр оделся в состоянии некоторой меланхолии, не отводя взгляда от прекрасного тела Нади. Как ни тягостна была эта минута, но уверенность, что он увидит молодую женщину в более благоприятной обстановке, делала приносимую им жертву менее болезненной.

Он достал из портмоне визитную карточку и двадцатипятирублевую купюру. На карточке с большим старанием написал по-русски: „Завтра, четверг, в пять часов, гостиница „Лондонская", номер шестнадцать". И в качестве шутки приписал еще два слова: „Приятного сна". Просунул карточку и купюру в сжатый кулак Нади и вышел.

Александр лег в постель, когда было уже светло. Проспал до часу дня, поздно пообедал и растянулся на диване в своем номере с папиросой в зубах. Он ждал Надю. Но придет ли она? Обольстительная картина, увиденная им накануне, то и дело возникала перед его глазами. Он не мог не рассмеяться, вспомнив об испытанном им разочаровании. Держать в руках обнаженную очаровательную женщину и ничего не добиться! Можно ли, не будучи осмеянным, рассказать эту историю сотоварищам во Франции? Фрагменты кавказских мелодий – Александра удивило, что память смогла удержать их, – звучали в его голове. Что-то было в этом празднике – возможно, сады, музыка, пришедшая из глубин Востока, молчаливые женщины, прекрасная теплая южная ночь, – что заставляло беспрестанно вспоминать о нем, выделяя его особо из ряда подобных гулянок, в которых он участвовал у себя на родине.

В плену приятных воспоминаний наш лейтенант снова задремал.

Стук в дверь разбудил его. – Кто там? – крикнул он, вскакивая. Он сел на диване, протирая глаза. Открылась дверь, и вошла Надя. По тому, как удивился Александр ее появлению, можно было заключить, что он не особенно верил в приход Нади. Он засуетился вокруг нее и, уже зная русские привычки, велел принести самовар и пирожных.

Надя, по своему обыкновению, была спокойна. Она не делала усилий, чтобы понравиться лейтенанту, и едва улыбалась тем глупостям, которые Александр, охваченный нетерпением, выпаливал на двух языках, а когда он начал ее раздевать, оставалась такой же безучастной.

К девяти вечера Александр Нодэн, который имел достаточно оснований гордиться собой и теперь насвистывал мелодию „Тетушка победа", популярную в его полку, предложил проехаться в автомобиле перед ужином.

Надя согласилась, и молодые люди отправились на прогулку. А расстались только в два часа утра.

С того дня они стали видеться ежедневно. Надя появлялась у него, едва поднявшись, то есть ближе к полудню, и оставалась с ним до глубокой ночи, которую они, по местному обычаю, проводили в окружавших город садах. Она всегда сохраняла ровное настроение, никогда не сердилась, не повышала голоса, не искала предлога для ссоры, была молчалива и почти не проявляла инициативы. Зато наш лейтенант был охвачен таким пылом и восторгом, что расходовал свои силы, не заботясь о любовнице. Что до Нади – она была хорошенькой, молодой, здоровой и легкой в общении. Кроме того, он считал для себя лестным появляться с ней на публике, так как ее манера держаться была безупречной, а внешность привлекала взгляды, к чему, с тщеславием, простительным для молодого человека, оказался весьма чувствителен. Чего большего можно требовать от временной любовницы? Наш лейтенант намеревался провести две недели в Тифлисе, потом отправиться в путешествие по Кавказу. Но он дал увлечь себя этой ленивой, монотонной ночной жизнью в обществе Нади и без конца откладывал отъезд.

Александр смотрел на свою спутницу, как смотрят на маленького, любопытного, непонятного и очаровательного зверька. По правде говоря, он находил в ней нечто, что чрезвычайно удивляло его: по-видимому, она не испытывала в объятиях любовника особого удовольствия. По-видимому – возможно ли поверить в это? – не было в ее отношении к нему и особого увлечения. Александр Нодэн был красивым малым и пользовался во Франции заслуженным успехом среди доступных женщин, которых, как бывает в его возрасте, регулярно посещал. Он ожидал, что Надя одарит его тысячью комплиментов, ласками – расхожей монетой, которой женщина платит за доставленное ей удовольствие. Но он не получал ни того, ни другого. Это было странно и могло объясниться только очевидной холодностью Нади, „молодой сибирячки", как он ее прозвал, узнав, что она приехала из Омска.

– У тебя на родине мало солнца, – говорил Александр. – Ты еще не оттаяла. (Надо отметить, что Нодэн делал большие успехи в русском языке.)

На что Надя отвечала: