Он закончил курс намного успешнее своих приятелей и получил место, о котором можно было только мечтать. Его взяли в клинику, где лечили больных СПИДом. Эпидемия набирала обороты с устрашающей силой. Лайем поверил, что на этом поприще сумеет добиться успеха и признания и наконец почувствует себя настоящим мужчиной.

В палатах клиники, насквозь пропахших смертью и отчаянием, он научился многому, и только слова: «Все в порядке. Вы идете на поправку» – ему не довелось сказать ни одному пациенту.

Вместо этого он прописывал лекарства, которые никого не спасали, и на обходах пожимал с каждым днем слабеющие руки. Он принимал новорожденных, которым не суждено увидеть Париж, и без устали подписывал свидетельства о смерти. Вскоре он уже не мог смотреть на свою авторучку без содрогания.

Когда его мать умерла от сердечного приступа, он вернулся домой и стал заботиться об отце, которому впервые в жизни понадобился сын. Лайем не оставлял мыслей о том, чтобы снова уехать из дома и искать свое место в жизни, но тут встретил Микаэлу…

Майк.

Рядом с ней он наконец обрел свое место.

И вот теперь он сидит в больнице и ждет, когда ему скажут, будет она жить или…

Они здесь всего несколько часов, но кажется, что прошла вечность. Он представлял, как дети сидят в холле обнявшись и Джейси вытирает со щек брата слезы. Ему бы хотелось быть с ними, поддержать, но он боялся, что слезы, которые невольно катятся у него по щекам, окончательно подорвут их силы.

– Лайем?

Он вздрогнул и обернулся на голос. Движение было настолько резким, что он сдвинул с места носилки и тут же испуганно придержал их.

Перед ним стоял доктор Стивен Пени, главный врач отделения неврологии. Хотя они были ровесниками – обоим недавно стукнуло пятьдесят, – Стивен казался намного старше и выглядел усталым. Когда-то они вместе играли в гольф и не думали, что им придется встретиться при столь чудовищных обстоятельствах.

– Пойдем, – сказал доктор, тронув друга за плечо.

Они шли бок о бок по строгому больничному коридору, пока не свернули в отделение интенсивной терапии. Лайем заметил, как сестры из травматологии стараются избежать его взгляда, и впервые понял, что значит быть родственником больного.

Наконец они вошли в палату со стеклянными стенами, где на узкой койке за прозрачной занавеской лежала Микаэла. Она была похожа на сломанную куклу, привязанную за руки и за ноги к машине, поддерживающей в ней жизнь. Мониторы компьютера отражали показатели ее сердечной деятельности и внутричерепного давления. Дыхательный аппарат помогал ей дышать, в палате раздавались звуки работающего поршня.

– Ее мозг функционирует, но мы не знаем, в какой степени это следствие лекарств, – сказал Стивен и воткнул в ступню Микаэлы иглу. Она никак не отреагировала, и он воздержался от комментария, после чего провел еще несколько тестов, результаты которых мог оценить и Лайем. Понизив голос, он продолжил: – Нейрохирург уже на борту самолета и мчится сюда, но проблема в том, что мы не обнаружили ничего, что требовало бы его вмешательства. Мы постоянно исследуем ее состояние, контролируем давление и работу сердца. Стараемся не допустить кровотечения… Словом, делаем все, что в наших силах.

Лайем закрыл глаза. Впервые в жизни он пожалел о том, что стал врачом. Он предпочел бы оставаться в неведении, довольствуясь сознанием того, что здесь лучший в штате медицинский центр и лучшие врачи, которые сделают все возможное. Но он слишком хорошо понимал, что никакие врачи не могут помочь его жене в настоящий момент, что придется ждать и результат ожидания непредсказуем.

– Не представляю, как жить без нее… – вырвалось у него вдруг.

Стивен взглянул на приятеля, и глубокая печаль возникла в его глазах. На какое-то мгновение он перестал быть врачом и превратился в обычного мужчину – мужа, отца, друга.

– Ситуация прояснится к завтрашнему утру, если… – Он не закончил фразу.

Если она доживет до утра.

– Спасибо, Стив, – прошептал Лайем, так что его голос едва перекрыл шум дыхательного аппарата и мерное бульканье капельниц.

Стивен, который уже дошел до двери, вдруг обернулся:

– Мне очень жаль, Лайем.

Не дожидаясь ответа, он вышел, а спустя какое-то время вернулся в сопровождении нескольких сестер. Они переложили Микаэлу на носилки и увезли делать анализы.

Лайем в это время думал о том, что мужественность определяется вовсе не тем, что мужчина может прыгнуть с парашютом или вступить в единоборство с дюжиной вооруженных противников. Мужество – это хладнокровие в ситуации, когда кажется, что все потеряно. Оно проявляется в том, чтобы вытирать слезы со щек своих детей, когда и они, и ты сам понимаешь, что ничего не можешь сделать; чтобы, глотая слезы, идти вперед и молить Бога, в которого ты не веришь, о спасении – а значит, рассчитывать только на собственные силы.

Лайем отказался от собственного страха. Он постарался сосредоточиться на тех вещах, которые следовало сделать в данной ситуации. Он знал, что единственный способ противостоять горю – это не сбиваться с налаженного ритма жизни, а если к тому же удастся поменьше общаться с другими людьми, то это только на благо. Прежде всего Лайем позвонил своей теще Розе Луне и оставил на автоответчике сообщение с просьбой срочно связаться с ним. Затем, не в силах дольше откладывать, спустился в холл.

Джейси сидела у входа и читала журнал. Брет пристроился рядом на полу и возился с игрушками.

Лайем почувствовал, что у него дрожат руки. Он скрестил их на груди и с минуту простоял без движения, стараясь прийти в себя. Господи, помоги! Произнеся молитву, он раскрыл объятия навстречу детям.

– Привет, ребята, – сказал он как можно мягче и спокойнее.

Джейси вскочила. Журнал, который она читала, полетел на пол. Ее глаза покраснели, губы превратились в строгую, жесткую линию. На ней все еще была веселенькая розовая пижама.

– Ну что, папа?

Брет оттолкнул в сторону игрушки и, смахнув слезы с глаз, приподнял подбородок, как взрослый, готовый воспринять страшную новость.

– Она умерла, да, папа? – вдруг спросил он, и Лайем почувствовал, что волна горя снова завладевает им.

– Она не умерла, Бретти, – сказал он, чувствуя, что по его щекам текут горячие слезы. Черт побери! Он же клялся, что не станет плакать в присутствии детей. Им нужна его сила, он не может оставить их в одиночестве сейчас. Лайем взял себя в руки, опустился на колени перед сыном и обнял его. Он молил Бога о том, чтобы ему в голову пришло что-нибудь, что могло бы утешить детей, но тщетно. Только «надо ждать и надеяться», но это не устроит детей.

Джейси опустилась на колени перед отцом. Он обнял и ее.

– Она сейчас в плохом состоянии, – сказал он, тщательно подбирая слова. Как он мог сказать детям, что их мать может умереть? – Ей очень плохо. Мы должны поддерживать ее своими молитвами.

Брет прижался к отцу и задрожал всем телом. По пиджаку Лайема потекли слезы сына. Лайем взглянул на него и увидел, что малыш сосет палец. Сын оставил эту привычку несколько лет назад. Но ее возвращение вполне понятно – он искал успокоения.

Лайем вдруг понял, что с этого момента мир предстанет перед его детьми во всей жестокости. Они слишком рано должны понять, что как бы ни любили человека, не в их власти уберечь его от смерти.

Часы их бодрствования постепенно сложились в сутки. Наступил вечер, и Лайем сидел в комнате для посетителей с двумя детьми, которые не сводили взгляда с круглых часов. Они уже давно сидели молча, не проронив ни слова. Казалось, каждый из них чувствовал, что лишнее слово может нарушить баланс и привести к необратимым последствиям.

В восемь утра в больничном коридоре послышались шаги. Лайем поднялся. Господи, пусть новости будут хорошими!

В этот момент в комнату чудом проник приятель Джейси, Марк Монтгомери, и принес с собой заряд положительной энергии.

– Джейс? – окликнул он. В его глазах было любопытство. – Я только что узнал…

Джейси бросилась ему на грудь и разрыдалась. Через некоторое время она пришла в себя и отстранилась.

– Мы… так и не смогли увидеть ее…

Марк обнял ее и проводил к дивану. Там они уселись вдвоем и начали шептаться.

Лайем взял сына на руки, и они вместе стали смотреть на часы.

Около девяти появился Стивен. Лайем опустил сына на пол и подошел к доктору.

– Все то же, – сказал Стивен. – Сейчас мы ничего больше не можем для нее сделать. Увези детей, Лайем. Я позвоню тебе… если что-нибудь случится.

Лайем понимал, что Стивен говорит правильные вещи, но ему было страшно возвращаться в пустой дом.

– Отвези детей домой, Лайем, – настоятельно повторил Стивен.

– Хорошо, – вздохнул тот.

Стивен похлопал друга по плечу и вышел.

– Пошли, ребята. Уже поздно. Мы вернемся сюда завтра утром.

– Мы едем домой? – изумилась Джейси и встала. На ее лице застыл испуг, и Лайем понял, что она не в состоянии переступить порог дома сейчас.

– Мы с ребятами собираемся праздновать Хэллоуин, – сказал Марк, переведя взгляд с Лайема на нее. – Если хочешь, можешь пойти с нами.

– Нет, я должна остаться, – покачала головой Джейси.

– Отправляйся с ними, Джейс. Только возьми с собой пейджер, – мягко проговорил Лайем. – Если появятся новости, я сообщу тебе.

– Нет, папа…

– Не упрямься, малышка. – Он обнял дочь и крепко прижал к груди. – Тебе необходимо развеяться, подумать о чем-то другом. Мы не поможем маме тем, что будем сходить с ума от тревоги.