Пожалев, что не взяла с собой фонарика – безлунные ночи были на редкость темными, она тихонько позвала: кис-кис-кис, но в ответ не раздалось ни звука. Решив, что шорох ей померещился, натянула одеяло на голову и закрыла глаза, пытаясь уснуть. Завтра снова на покос, и нужно выспаться, потому что отец поднимет их до рассвета.

Внезапно матрац прогнулся от чьей-то тяжести, и она, высунув голову, проговорила:

– Осторожнее, Аня! Твой матрац дальше!

Но тут откинулось одеяло и к ней скользнуло крепкое мужское тело. Она вскрикнула, но голос Павла успокаивающе прошептал:

– Не пугайся, это я! Давай поговорим!

Сердце захолонуло от страха и возбуждения. Срывающимся голосом она проговорила:

– И как ты собираешься говорить?

Дотронувшись до ее обнаженного тела, парень вздрогнул и признал, потрясенно дыша:

– Не смогу, это ты правильно сказала! – и, повернув ее к себе, стал целовать жадными затвердевшими губами.

Она хотела запротестовать, но не смогла – водоворот его страсти вдруг подхватил и увлек ее. Руки улеглись ему на грудь, и она лишь неслышно вздохнула, когда он оторвался от ее губ и спустился ниже. Он задрал шелковый топик, оголив грудь, и с вожделением приник к ней, с трудом сдерживаясь, старясь не напугать Жанну вспышкой неконтролируемой страсти.

Она лежала молча, широко распахнув глаза и с новым чувством вспоминая такие желанные когда-то ласки. С силой прижав ее к своему сухощавому телу, он с горечью простонал:

– Прости меня, счастье мое, прости!

Жанна вздрогнула. По щекам сначала медленно, потом всё быстрее покатились горючие слезы, и она вдруг зарыдала, тщетно стараясь сдержаться. Сквозь стоны с трудом выговорила:

– Что это такое? Я же никогда не плачу!

Он тоже вздрогнул и настойчиво попросил:

– Поплачь, это хорошо. Пусть боль и обида выйдут со слезами. Не сдерживайся, плачь! – и обнял ее, гладя спину, стараясь помочь отпустить застарелое страдание.

Жанна рыдала, больше не превозмогая слезы, а он молча гладил ее горячими руками, истово надеясь на изменение их отношений. Но вот рыдания стихли, и она тихо попросила:

– Я в порядке. Уходи, пожалуйста, скоро придет Аня.

Он тихо прошептал:

– Ну, хорошо, сейчас я уйду. Но завтра вечером приду к вам. Буду просить у Дмитрия Сергеевича твоей руки. Ты выйдешь за меня? Ты же знаешь, я давно тебя люблю!

Жанна заколебалась, но, вспомнив свои мысли и переживания всего-то час назад, порывисто сказала:

– А как же Наталья?

Павел тяжко вздохнул.

– Она ко мне никакого отношения не имеет. Подробнее сказать я тебе пока ничего не могу. Но, надеюсь, до субботы этот узелок развяжется.

Жанна успокоилась. За годы, проведенные рядом с ним, убедилась, что он человек прямой и врать не станет.

– Хорошо.

Он испуганно уточнил:

– Что хорошо?

– Я выйду за тебя.

Павел радостно выдохнул и поцеловал ее глаза, озорно шепча:

– А может, мне остаться?

Чуть поколебавшись, Жанна всё же отказалась:

– Нет, не хочу позориться перед сестрой. Уходи!

Он бесшумно выбрался из-под одеяла и исчез в окошке, чуть зашуршав сеном. Она расслабленно вытянулась на матраце, часто и натужно дыша. Провела рукой по лбу, стараясь стереть тревогу. Но ощущение неуверенности не проходило. Правильно ли она сделала? Ведь она знает Павла вовсе не с лучшей стороны. Это сейчас он такой примерно-образцовый, а вдруг ему снова захочется чего-то новенького, и он примется за старое?

Жанна заметалась. Осознание сделанной ошибки грозило захлестнуть с головой. И когда на сеновале вновь раздался тихий шорох, она нервозно воскликнула:

– Это ты, Аня? Где ты так долго?

Но в ответ послышался голос Павла:

– Нет, это я. Я видел Аню и объяснил ей, что мы решили пожениться. Она не придет. И, если честно, мне что-то стало жутко не по себе. Ты что, передумала?

Она замялась, с трудом подбирая слова. Он протянул, мгновенно всё поняв:

– Почему?

Подрагивающим голоском она объяснила:

– Боюсь. Ты слишком ненадежный. Ты уже столько горя мне принес, и…

Договорить он ей не дал. Быстро скинув одежду, растянулся рядом и обнял ее.

– Это всё в прошлом. Я давно изменился. И мне очень стыдно за то, как я вел себя тогда. Но поверь, это больше никогда не повторится! – И, застонав, прижал ее к себе.

Жанна не хотела его слушать, не хотела верить. Ее кидало от надежды к разочарованию, от веры к неверию. Догадываясь о ее состоянии, Павел прибег к единственно доступному ему средству: он попытался ее соблазнить, как в первый год их знакомства.

Обхватив ее голову, он принялся нежно, но неотвратимо целовать ее лицо.

– Не сопротивляйся мне, дорогая, ты же любила меня, вспомни это!

Она возбужденно прошептала:

– Да, и это очень дорого мне обошлось!

– Это прошло, сейчас у нас новая жизнь, и я больше никогда тебя не подведу!

Жанна хотела возразить, но он не дал, закрыв ее рот губами. Его язык коснулся ее языка в немой ласке, и перед глазами у нее запрыгали огненные зайчики. Желание, схороненное глубоко внутри и старательно подавляемое все эти годы, вулканом вырвалось наружу. Застонав, она всем телом прижалась к нему. Дрожащими от волнения руками он снял с нее топик и шелковые шортики.

Не давая опомниться, не прекращая ласк, всё теснее прижимался к ней. Она чувствовала его восставшую плоть, но это ее уже не пугало. Ее уже ничто не пугало. Мысли спутались, страх и горечь исчезли, растворившись в огне его поцелуев. Она призывно изогнулась и раздвинула ноги, страстно желая продолжения.

Павел, благодарно шепнув: – Спасибо! – быстрым движением оказался наверху и решительно взял ее в плен, стараясь дышать размеренно и спокойно, желая продлить единение. Но не смог. Страсть тут же превратила его в сгусток желания, и он, несколько раз дернувшись, закончил, выдохнув ее имя.

Но не стал ложиться рядом, как она ожидала, а замер, не желая покидать ее. Ей было трудно дышать, и она нерешительно пошевелилась, давая ему понять, что ей тяжело. Но Павел лишь приподнялся на локтях, глядя в ее глаза горящим взглядом. Со страстью выдохнул:

– Я люблю тебя! – и принялся нежно целовать ее лицо, шепча ласковые слова.

Она не протестовала. Боль больше не терзала душу, но и доверия не было тоже. Он ласкал ее с всё нарастающим напором, и она вдруг поняла, что ей всё равно, что было раньше, важно лишь то, что есть сейчас. Тихонько вздохнув, расслабилась, и только тогда поняла, как напряжен был каждый мускул.

Почувствовав, что исчезла разделявшая их преграда, Павел охнул и вдруг с такой силой задвигался в ней, что она невольно напряглась, пытаясь освободиться от его настойчивых изматывающих толчков, и тут по ее телу прошли огненные волны, от которых она выгнулась, громко застонав. Едва успев поймать ее стон губами, Павел рухнул на нее, весь мокрый от пота. Ловя ртом воздух, с трепетом спросил:

– Тебе хорошо, милая?

Вспомнив, что прежде он никогда не интересовался ее мнением, ведь что спрашивать у резиновой куклы, она поняла, что он действительно изменился, и в ответ лишь молча провела пальчиками по его подбородку. Он схватил их зубами и чуть сдавил. Лизнул подушечки языком, и она поразилась: неужели он еще не насытился? Он подтвердил:

– Никак не успокоюсь. Я так долго этого ждал.


В субботу Александр сухо сообщил Павлу, что они с Натальей решили зарегистрироваться. Свадьбы делать не будут, нечего людей смешить. И регистрироваться будут не в Ивановке, а по месту прописки невесты. Павел кивнул и ничего больше не сказал. А что на это скажешь? Поздравлять – глупо, сочувствовать – подло. Остается надеяться, что со временем все как-нибудь образуется.


В воскресенье к Берсеневым приехали сваты. Родители Павла уже виделись с Берсеневыми в Новый год, но теперь знакомились основательно, как будущие родственники. Павел чувствовал себя как после хорошей попойки, хотя не выпил ни грамма. Его шатало, и он никак не мог поверить, что Жанна и в самом деле стала его невестой. Свадьбу назначили на конец августа, чтобы спокойно начать учебный год. Правда, при таком раскладе о том, чтоб поехать куда-нибудь на медовый месяц, не было и речи, но Павел и не хотел никуда ехать. Жанна тоже.

Похолодало, и Жанна больше не спала на сеновале. Для Павла, тайком пробиравшегося к ней каждый вечер, это было серьезным ударом.

В одну из дождливых ночей в окно Жанны раздался тихий стук. Она раздвинула шторы и ахнула – под окном стоял Павел. Он жестами попросил ее открыть окно. Поколебавшись, она все-таки распахнула створку. Он гибко заскочил в комнату. От него веяло дождем и опавшей листвой.

– С ума сошел? Зачем ты здесь? – Жанна была по-настоящему недовольна. – Давно с отцом не ругался? Уходи немедленно!

Он уперто возразил:

– Я с ума сойду, если уйду!

– Ты же жил один несколько лет!

– А теперь не могу!

– До свадьбы осталось всего две недели!

– Вот именно! Две недели! Четырнадцать дней! – и, решив, что препираться бессмысленно, сгреб ее в охапку и прижал к себе.

От его поцелуев в ее груди что-то затрепетало и она сдалась на милость победителю.

Под утро Павел попросил Жанну:

– Может, поговоришь с отцом? Пусть разрешит мне жить здесь, с тобой. Какая теперь разница, неделей раньше, неделей позже?

Она возмущенно всплеснула руками.

– Какая разница?! Это ведь не город, где можно позволить все, что хочется! У нас это считается безнравственным! Так что не приходи больше, не позорь меня!

Он возразил:

– Но на сеновал же я лазил, и ничего!

– Сеновал во дворе, его с улицы не видно, не то, что окно! Если кто заметит, греха не оберешься! Не забывай, мы учителя, нам образцом нравственности быть положено! И учти, если заявишься, я тебя просто-напросто не впущу!

Уничтоженный Павел молча вылез в окно. Жанна бесшумно закрыла за ним задвижку. Перепрыгнув через забор, он быстро перебежал к себе домой. Там, как всегда, царил сырой холод. Это ж надо, до чего отвратительный дом построили на казенные деньги! Как хорошо, что скоро он сможет перебраться отсюда к Жанне. Теперь он был рад, что Дмитрий Сергеевич не согласился отпустить сюда дочь. Пообещал, правда, что со временем поставит им отдельный дом. В принципе, Павлу было все равно, где жить, главное, вместе с Жанной.