Впрочем, Бен всегда говорил, что характер человека можно определить не по глазам, которые отражают его чувства, но их всегда можно скрыть, — а по рисунку рта. У этого мужчины рот был широкий, с выступающей нижней губой; сейчас его губы чуть подергивались — как видно, он изо всех сил старался не рассмеяться. Молчание становилось неловким. Эмма изобразила улыбку. Она сказала: «Привет!»

Роберт повернулся к Пеги за разъяснениями. Пеги с трудом прятала улыбку.

— Эта молодая леди хочет видеть мистера Бернстайна.

— Сожалею, но он в Эдинбурге, — сказал Роберт Морроу.

— Да, я знаю, мне уже сказали. Дело в том, что я хотела обналичить чек. — На лице Роберта отразилось еще большее недоумение, и Эмма решила, что пришло время все объяснить: — Я — Эмма Литтон, — сказала она. — Бен Литтон — мой отец.

Все разъяснилось.

— Но почему же вы сразу не сказали? Прошу прощения, мне и в голову не пришло. — Роберт шагнул вперед. — Здравствуйте…

Эмма поднялась с банкетки. Соломенная шляпа, лежавшая у нее на колене, спланировала на ковер и теперь распласталась там вдобавок ко всему беспорядку, что Эмма учинила в элегантно декорированном зале.

Они обменялись рукопожатием.

— Я… почему я должна была об этом объявлять? И мне ужасно неловко — эти чемоданы и сумки, но я шесть лет не была дома, вот столько всего и набралось.

— Да, вижу.

Эмма была смущена.

— Если можно, обналичьте мне чек, и я все это увезу. Мне нужно немного, только чтобы доехать до Порткерриса. Понимаете, я совсем забыла, что понадобятся английские фунты, когда уезжала из Парижа, а дорожные чеки у меня кончились.

Роберт нахмурился.

— Но как же вы добрались до нас? Я имею в виду, из аэропорта?

— Ах… — Она и забыла. — Повезло с попутчиком, добрый оказался человек — в Париже помог мне донести багаж до самолета и в Лондоне тоже помог, да еще дал мне взаймы фунт. Я должна буду ему отослать. Где-то тут у меня его адрес. — Она рассеянно пошарила в карманах и не нашла визитки. — Ладно, я ее куда-то сунула. — Эмма улыбнулась, надеясь смягчить мистера Морроу.

— И когда же вы отправляетесь в Порткеррис?

— Кажется, есть поезд в двенадцать тридцать.

Он взглянул на часы.

— Этот вы пропустили. Когда следующий?

Судя по озадаченному выражению лица Эммы, она не знала. В разговор мягко вмешалась Пеги.

— По-моему, в два тридцать, мистер Морроу, но я могу проверить.

— Да, пожалуйста, Пеги, проверьте. В два тридцать вам подходит?

— Да, конечно. Это неважно, в какое время я приеду.

— А отец ждет вас?

— Ну, я послала ему письмо, в котором сообщаю о своем приезде. Но это не означает, что он ждет меня…

Роберт улыбнулся.

— Понимаю. Ну хорошо… — Он снова взглянул на часы: было четверть первого. Пеги уже звонила, проверяя время отхода следующего поезда. Роберт перевел взгляд на багаж. Эмма наклонилась и подобрала с ковра шляпу, как будто это могло исправить положение. — Думаю, лучше всего будет убрать все эти вещи отсюда… давайте-ка сложим их в кабинете, и… Вы завтракали?

— Выпила кофе в Ле-Бурже.

— Если вы поедете в два тридцать, у меня есть время, чтобы угостить вас ланчем.

— О, не беспокойтесь!

— Нет никакого беспокойства. В любом случае я должен перекусить, и вы можете ко мне присоединиться. Пойдемте.

Он подхватил два чемодана и направился к кабинету. Эмма собрала все, что могла унести, и последовала за ним. Пейзаж с оленями все еще стоял на мольберте, она тут же его узнала.

— Это картина Бена.

— Да, и я только что ее продал…

— Низенькому человеку в плаще? Чудный пейзаж, не правда ли? — Она обрадовалась, что можно перевести разговор на что-то другое, и продолжала, когда Роберт принес остатки ее багажа: — Почему он написал его на джутовой ткани?

— Об этом вам лучше спросить у него самого сегодня вечером.

Она повернулась к Роберту.

— Вам не кажется, что здесь есть влияние японской школы?

— Как жаль, что мне не пришло в голову сказать это мистеру Чики. Вы готовы?

Он взял с подставки огромный черный зонт, пропустил Эмму впереди себя в дверь, и, оставив Пеги на ее посту в галерее, где был восстановлен обычный покой и порядок, они вышли под дождь и под черным зонтом стали прокладывать себе дорогу в обычном в этот час потоке лондонцев на Кент-стрит.

Он привел ее к Марчелло, где всегда завтракал, если не требовалось повести в более солидный ресторан какого-то важного клиента и расходы шли за счет галереи. Ресторанчик итальянца Марчелло помещался в двух кварталах от галереи, и для Маркуса или Роберта, или для них обоих, когда они, случалось, могли позавтракать вместе, всегда был зарезервирован здесь столик. Скромный столик в спокойном уголке, однако сегодня, когда Роберт и Эмма поднялись по лестнице, Марчелло, бросив взгляд на Эмму в зеленом брючном костюме, с роскошной гривой волос, предложил им столик у окна.

Роберт улыбнулся.

— Хотите сесть у окна? — спросил он Эмму.

— А где вы сидите обычно? — Он указал на маленький угловой столик. — Так почему нам не сесть там?

Марчелло она очаровала. Он проводил их к столику, выдвинул для Эммы стул, вручил обоим по огромному меню, написанному какими-то необычными пурпурными чернилами, и, пока они выбирали, что им съесть, отошел и вернулся с двумя рюмками аперитива.

— Кажется, мои акции у Марчелло сразу поднялись. Не помню, чтобы я когда-нибудь приводил сюда на ланч девушку.

— С кем же вы обычно приходите?

— Один. Или с Маркусом.

— Как поживает Маркус? — голос ее потеплел.

— Хорошо. Уверен, он будет огорчен, что не увиделся с вами.

— Это моя вина. Мне следовало написать и предупредить о моем приезде. Но, как вы уже, очевидно, поняли, у нас, Литтонов, с этим не все в порядке — мы не любим писать письма.

— Но вы же знали, что Бен вернулся в Порткеррис.

— Ну да, Маркус написал мне. И я все знаю о ретроспективной выставке — прочла статью в «Реалите». — Эмма усмехнулась. — Быть дочерью знаменитого отца иногда не так уж и плохо, это чем-то компенсируется. Даже когда сам он ничего другого, кроме телеграмм, не присылает, обычно можешь прочесть, что с ним происходит, в той или другой газете.

— Когда вы в последний раз видели его?

— О… — Она пожала плечами. — Два года тому назад. Я была во Флоренции, и он остановился там на пути в Японию.

— Не знал, что в Японию надо ехать через Флоренцию.

— Можно и через Флоренцию, если там в это время живет ваша дочь. — Эмма поставила локти на стол и подперла ладонями подбородок. — Полагаю, вы даже не знали, что у Бена есть дочь.

— Конечно, знал.

— А я вот о вас не знала. Я имею в виду — не знала, что у Маркуса есть партнер. Он работал один, когда Бен уехал в Техас, а меня отправили в Швейцарию.

— Как раз в это время я и присоединился к Бернстайну.

— Я… не встречала человека, который был бы меньше похож на торговца картинами… чем вы.

— Наверное, потому что я не торговец картинами.

— Но… вы только что продали тому человеку картину Бена.

— Не совсем так, — поправил ее Роберт. — Я всего лишь принял от него чек. Маркус уже продал ему эту картину неделю назад, хотя этого не понял даже сам мистер Чики.

— Но вы же должны как-то разбираться в живописи.

— Теперь разбираюсь. Работать бок о бок с Маркусом столько лет и не позаимствовать от него хотя бы какую-то часть его поистине глубочайших знаний просто невозможно. Вообще-то, я бизнесмен, и именно поэтому Маркус пригласил меня.

— Но ведь Маркус и сам преуспевающий бизнесмен. Мне так казалось.

— Совершенно верно, настолько преуспевающий и его затея с галереей настолько удалась, что в одиночку ему стало трудно управляться со всеми делами.

Между густыми бровями Эммы пролегла морщинка; она продолжала разглядывать его.

— Еще вопросы есть?

Ничуть не смутившись, Эмма спросила:

— Вы всегда были близким другом Маркуса?

— На самом деле, вы хотите спросить, почему он взял меня в фирму? Ответ таков: Маркус не только мой партнер, но и мой зять. Он женат на моей старшей сестре.

— Вы хотите сказать, что Хелен Бернстайн — ваша сестра?

— Вы помните Хелен?

— Конечно. И маленького Дэвида. Как они поживают? Передайте от меня привет, я их очень люблю. Знаете, когда Бен ездил в Лондон и меня не с кем было оставить в Порткеррисе, я жила у них. И это Маркус и Хелен сажали меня в самолет, когда я улетала в Швейцарию, потому что Бен тогда уже уехал в Техас. Вы скажете Хелен, что я вернулась и что вы кормили меня завтраком?

— Обязательно скажу.

— Они по-прежнему живут в маленькой квартирке на Бромптон-роуд?

— Нет, когда умер отец, они переехали ко мне. Мы все живем в нашем старом фамильном доме в Кенсингтоне.

— Вы хотите сказать, что живете там все вместе?

— И вместе, и порознь. Маркус, Хелен и Дэвид занимают два первых этажа, старая домоправительница отца живет в цокольном этаже, а я как петух на насесте — в мансарде.

— Вы женаты?

На мгновение у него в глазах мелькнула растерянность.

— Нет, не женат.

— Почему-то я была уверена, что женаты. У вас вид женатого человека.

— Не очень понимаю, что вы имеете в виду…

— О, я ничуть не хотела унизить ваше достоинство. Наоборот — это комплимент. Хотела бы я, чтобы Бен так выглядел. Тогда для его близких жизнь была бы куда легче. Особенно для меня.

— Вы не хотите вернуться домой и жить вместе с ним?

— Конечно, хочу. Больше всего на свете. Но не хочу потерпеть фиаско. Бен никогда не принимал меня в расчет, боюсь, и теперь будет так же.