— Ну и что?

— Теперь ты узнала его лучше?

— Да, пожалуй, что так.

— Когда он приезжал в Брукфорд в тот раз, он не просто приехал посмотреть спектакль — он хотел повидать тебя?

— Он искал меня. Это не одно и то же.

— Но он беспокоился, он хотел тебя найти. Почему?

— Видимо, подпал под влияние любезнейшего Бернстайна — заразился его чувством ответственности.

— Перестань увиливать от ответа.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала?

— Хочу, чтобы ты сказала правду. И чтобы ты была честна перед самой собой.

— Почему ты думаешь, что я нечестна?

— Потому что свет ушел из твоих глаз. Потому что, когда я оставил тебя в Порткеррисе, ты была цветущей и загорелой, как цыганка. По тому, как ты сидишь, как говоришь, как выглядишь. — Он прикурил сигарету и тщательно загасил спичку в пепельнице. — Может быть, ты забыла — я наблюдаю за людьми, анализирую их характер, рисую их. Тебя еще не было на свете, а я уже этим занимался много лет. Ты мне сказала, что у тебя все хорошо, но это не так. И это не Кристофер заставляет тебя страдать.

— Может быть, ты тому виной.

— Что за чепуха! Отец? Может быть, я злой. Может быть, обижаю тебя. Но не разбиваю тебе сердце. Расскажи-ка мне о Роберте Морроу. Что случилось?

Комнатка вдруг стала невыносимо душной. Эмма встала, подошла к окну, широко распахнула его, облокотилась на подоконник и глубоко вдохнула прохладный, промытый дождем воздух.

— Я поначалу не очень-то думала о нем, не пыталась приглядеться, понять, что он за человек, — сказала она.

— Не понимаю…

— Ну… Когда мы познакомились, я вела себя довольно нелепо. Все началось не в том ключе. Я не воспринимала его как человека, у которого есть своя личная жизнь, что ему что-то нравится, а что-то не нравится… что у него есть любовницы. Для меня он был просто частью Бернстайновской галереи, как Маркус — часть галереи. Что они там, в Лондоне, чтобы заботиться о нас. Устраивать выставки, обналичивать чеки, заказывать номера в отеле. Что они должны только и думать о том, чтобы жизнь Литтонов катилась как по маслу. — Озадаченная собственными откровениями, Эмма хмуро повернулась к отцу. — Как я могла быть такой идиоткой?

— Наверно, пошла в своего папочку. И что положило конец этому счастливому заблуждению?

— Даже не знаю. Жизнь. Он приехал в Порткеррис посмотреть картины Пэта Фарнаби и попросил меня подвезти его в Голлан, потому что не знал дорогу. Погода была ужасная, дождь, ветер, он надел толстый свитер, и мы о чем-то разговаривали, смеялись. Не знаю почему, но было хорошо. И он пригласил меня поужинать с ним, но он… в общем, у меня заболела голова, и я не пошла с ним ужинать. Ну, а потом я уехала в Брукфорд к Кристо и не вспоминала о Роберте Морроу, пока он не приехал в тот вечер в театр. Я убирала сцену, и вдруг он заговорил, прямо у меня за спиной, я повернулась — он стоял передо мной. Он был с женщиной, ее зовут Джейн Маршалл, она декоратор по интерьерам или по чему-то там еще, очень талантливая. Хорошенькая, удачливая, и, похоже, они очень подходят друг другу. Сдержанные, уверенные и… они вместе. И я почувствовала себя так, будто кто-то захлопнул дверь у меня перед носом и оставил меня стоять на холоде.

Эмма отвернулась от окна, подошла к столу и снова села на него, спиной к отцу, взяла аптечную резинку и стала растягивать ее на пальцах.

— Мы пошли к нам на квартиру выпить пива, или кофе, или чего-то еще, и все было отвратительно. Мы с Робертом жутко поругались, он ушел, даже не сказав мне «до свидания». Забрал Джейн Маршалл и ушел. Они уехали в Лондон и, как я понимаю… — она прилагала отчаянные усилия, чтобы ее не подвел голос, — …живут себе спокойно и счастливо. Во всяком случае, я с тех пор его не видела.

— Поэтому ты и запретила Кристоферу сказать Роберту, что ты осталась здесь одна?

— Да.

— Роберт любит эту девушку?

— Кристо считает, что да. Кристо говорит: она великолепна. Он говорит: если Роберт еще не женился на ней, то у него не все в порядке с головой.

— А по поводу чего был скандал?

Эмма помнила очень смутно. Что-то резкое, неприятное. Все равно что запустить назад патефонную пластинку, на полную громкость. Громкие голоса, выкрикивающие какие-то бессмысленные, обидные слова, какие-то сожаления…

— О, по поводу всего. По поводу тебя. Что я не отвечаю на твои письма. По поводу Кристо. Я думаю, он решил, что мы с Кристо безумно влюблены друг в друга, но к тому моменту, как мы дошли до этой темы, я уже так разозлилась, что даже не стала его разочаровывать.

— Боюсь, ты совершила ошибку.

— Может быть.

— Ты хочешь остаться в Брукфорде?

— А куда мне еще ехать?

— Есть же Порткеррис.

Эмма с улыбкой посмотрела на отца.

— Поехать с тобой? В коттедж?

— Почему бы и нет?

— По тысяче причин. Бежать домой, к папочке под крылышко — это еще никогда ничего не разрешало. Да от себя и не убежишь.


Наконец-то он ехал. Последние полтора месяца он обманывал себя, отчего тайно страдал, хоть и не признавался себе в том. Они кончились, эти томительные шесть недель. «Альвис», точно истосковавшийся по дому охотничий пес, несся на запад, миновал Хаммерсмитскую эстакаду и выехал на автостраду, ведущую в Южный Уэльс. Роберт поехал в скоростном внешнем ряду, благоразумно установил спидометр на отметке семьдесят и во избежание неприятностей внимательно следил, чтобы стрелка не лезла вверх; он бы просто не выдержал, если бы его вдруг остановил полицейский патруль. На подъезде к аэропорту Хитроу тяжелый, недвижный воздух сотрясло первым раскатом грома, и он остановился на придорожной площадке и поднял верх. Как раз вовремя. Когда он снова выехал на шоссе, угрюмый вечер взорвался, словно вулкан. С запада задул бешеный ветер, гоня перед собой черную громаду грозовых туч, и когда пришел дождь, это был настоящий взрыв — небо обрушилось водяной лавиной. Дворники с трудом сдвигали потоки воды, в какие-то секунды шоссе вымыло дочиста, и в затопившей его пелене засверкали черно-синие отражения ветвистых молний, раскалывавших небо.

Ему пришло в голову, что, наверно, лучше было бы остановиться и переждать, пока эпицентр грозы переместится дальше, но чувство облегчения от того, что он наконец-то делает то, что в течение нескольких недель подсознательно хотел сделать, было сильнее всяких опасений. И он ехал дальше, шоссе ревело под колесами и волной улетало вспять; и все осталось позади, в прошлом, отвергнутое и забытое. Так же, как его собственная слабость и нерешительность.

Театр был закрыт. При свете фонаря Роберт прочел на афише: «СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ». Неосвещенное, покинутое людьми здание выглядело так же мрачно, как в ту пору, когда оно было домом религиозных собраний. Дверь была заперта на засов, все окна были темные.

Он вышел из машины. Стало прохладнее, он достал с заднего сиденья свитер, который лежал там с того уик-энда в Боземе, и натянул его поверх рубашки. Захлопнул дверцу машины и тогда заметил одинокое такси у обочины и водителя, уткнувшегося в руль. Может, он умер?

— Есть там кто-нибудь?

— Должны быть, шеф. Я жду, когда мне заплатят.

Роберт дошел по мостовой до узкой аллейки, по которой когда-то — так давно! — обнявшись словно любовники, шли Эмма и Кристофер. На первом этаже темного здания одно из окон было незанавешено и тускло светилось. Роберт прошел по темной аллейке, споткнулся о мусорный ящик, нашел незапертую дверь. Внутри узкий лестничный пролет вел наверх, свет с площадки первого этажа бледными отсветами ложился на каменные ступеньки. На него повеяло застоявшимися запахами театра: грима, масляной краски, пыльного бархата. Сверху доносились невнятные голоса, и он поднялся еще на один пролет, пошел по направлению к этим голосам, увидел короткий коридор и приоткрытую дверь с табличкой «РЕЖИССЕР».

Роберт раскрыл дверь, и голоса резко оборвались. Он стоял на пороге тесного кабинетика и смотрел на удивленные лица Бена и Эммы Литтон.

Эмма сидела на столе, спиной к отцу, и тоже смотрела на Роберта. На ней было что-то вроде короткого комбинезона, из-под штанин свисали длинные загорелые ноги. Кабинетик был такой маленький, что он мог протянуть руку и коснуться ее. И никогда еще она не казалась ему такой красивой.

Радость, что он видит Эмму, была так велика, что на неожиданное явление Бена Литтона он почти что не обратил внимания. Бен, казалось, тоже нисколько не удивился. Только вскинул свои темные брови и сказал:

— Подумать только, кто пришел!

— Я считал… — начал Роберт.

Бен поднял ладонь.

— Я знаю — вы считали, что я в Америке. Ну а я не в Америке — я в Брукфорде. И чем скорее выберусь из этого местечка и вернусь в Лондон, тем лучше.

— Когда же вы?..

Но Бен загасил сигарету, поднялся и решительно его прервал:

— Вы случайно не заметили такси перед театром? У обочины?

— Да, заметил. Водитель, похоже, окаменел, сидя за рулем.

— Бедняга! Пойду-ка я успокою его.

— Я на машине, — сказал Роберт. — Если хотите, я отвезу вас в Лондон.

— Отлично! Тогда пойду расплачусь с ним. — Эмма по-прежнему сидела на столе. Бен обогнул стол, и Роберт посторонился, пропуская его в дверь. — Между прочим, Роберт, Эмма тоже поедет в Лондон. Вы и ее заберете?

— Ну конечно же.

В дверях они посмотрели друг на друга, и Бен удовлетворенно кивнул.

— Замечательно! — сказал он. — Я подожду вас обоих на улице.


— Вы знали, что он вернулся?

Эмма покачала головой.

— Это имеет какое-то отношение к письму, которое послал ему Кристофер?

Эмма кивнула.

— Он прилетел из Штатов, чтобы удостовериться, что с вами все в порядке?

Эмма снова кивнула, глаза ее сияли.