— Как я могу предупредить, если у вас нет телефона? А на письмо не было времени.

— Хотите что-то сообщить о Бене?

Роберт нагнулся, чтобы не удариться о притолоку, и, расстегивая на ходу плащ, вошел в дом.

— Нет. А что-то должно было быть?

— Мне кажется, он должен бы уже вернуться домой.

— Насколько я знаю, он все еще нежится под виргинским солнышком.

— Тогда что же вас привело?..

Она непредсказуема, как здешняя погода, подумал Роберт, повернувшись к Эмме. Каждый раз, когда они встречаются, она другая, непохожая на прежнюю Эмму. Сегодня она была в полосатом платье — красные и оранжевые полосы, в черных чулках. Волосы на затылке стянуты черепаховой заколкой. И челка стала длиннее, такая длинная, что падала на глаза и Эмма будто чуть косила. Увидев, что он разглядывает ее, она тыльной стороной пальцев отбросила челку с лица. Жест был одновременно защитный и обезоруживающий, и теперь она показалась ему совсем юной девочкой.

Роберт вынул из кармана клочок бумаги и протянул его Эмме. Она прочла вслух:

— «Пэт Фарнаби. Ферма в Голлане», — она подняла глаза на Роберта. — Где вы это взяли?

— У дамы в художественной галерее.

— Пэт Фарнаби?

— Им интересуется Маркус.

— Почему же он не приехал сам?

— Хотел узнать мнение еще кого-то. Мое мнение.

— Вы его составили?

— Это довольно трудно сделать по одной картине. Хотелось бы увидеть больше, если возможно.

— Он очень странный молодой человек, — предупредила Эмма.

— Этого можно было ожидать. Вы знаете, где находится Голлан?

— Разумеется. Ферма принадлежит мистеру и миссис Стивенс. Летом мы там на скале устраиваем пикники. Но после приезда я еще к ним не заходила.

— А со мной пойдете? Покажете мне дорогу?

— Как мы туда доберемся?

— На улице моя машина. Выехал вчера из Лондона, в ночь.

— Наверное, страшно устали?

— Ничего. Поспал немного.

— И где же остановились?

— В отеле. Так вы можете поехать со мной? Прямо сейчас.

— Конечно, могу.

— Вам нужно надеть пальто.

Эмма улыбнулась.

— Если подождете еще тридцать секунд, я его надену.

Стук ее каблучков по незастеленному ковром коридору стих вдали. Роберт закурил сигарету и стоял, с интересом оглядываясь вокруг. Несколько странный коттедж не только в расположении и конфигурации комнат, но еще и потому, что открывает незнакомую, домашнюю сторону буйной натуры Бена Литтона.

Синяя входная дверь открывалась прямо в гостиную с низким потолком и темными потолочными балками. На противоположной стене — огромное окно с видом на море; широкий подоконник заставлен горшками с комнатными растениями — герани, плющ, большой букет красных роз в викторианском кувшине. Пол выложен плитками, тут и там разбросаны яркие коврики, повсюду книги и журналы, много испанской керамики — синяя с белым. В низком гранитном очаге, почти на уровне пола, горело полено; по обе стороны от очага стояли корзины с плавником, а на стене над очагом висела картина. Единственная картина в комнате.

Глазом профессионала Роберт заметил ее, как только вошел в гостиную, но теперь подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть. Большая картина маслом — девочка на ослике. Девочка в красном платьице с букетом ромашек в руке, и на темной головке венок из ромашек. Ослик стоит по колено в буйной летней траве, вдали — подернутое легкой дымкой море. Девочка босая, а глаза ее на загорелом личике кажутся совсем светлыми.

Эмма Литтон, кисти своего отца. Когда же он написал ее? Сколько ей было лет?

С диким воем налетел ветер, яростно швырнул в окно струи дождя. Довольно глухое место, подумал Роберт, и чем тут Эмма может заняться в такой вот денек? Она вернулась, неся в одной руке пальто, в другой пару резиновых сапог, стала их надевать, и Роберт спросил ее об этом.

— О, убираюсь, готовлю, выхожу что-нибудь купить. На это уходит довольно много времени.

— Ну а, к примеру, сегодня. Что вы делали, когда я постучал в дверь?

Эмма натягивала сапог.

— Гладила.

— А вечером? Что вы делаете по вечерам?

— Обычно выхожу. Иду прогуляться. Смотрю на чаек и бакланов. Любуюсь закатом, собираю плавник.

— Одна? У вас нет друзей?

— Были в детстве, когда я жила здесь, но все выросли и разъехались кто куда.

Это звучало грустно. Повинуясь порыву, Роберт сказал:

— Поедемте со мной в Лондон. Хелен так обрадуется…

— Да, я знаю, она обрадуется, но стоит ли? Теперь Бен может вернуться в любой день. Ждать осталось недолго.

Она начала застегивать пальто. Синее пальто, черные чулки и резиновые сапоги — она была похожа на школьницу.

— От него есть какие-то вести? — спросил Роберт.

— От Бена? Вы шутите!

— Я начинаю сожалеть, что мы уговаривали его поехать в Америку.

— Почему же?

— Потому что это нечестно по отношению к вам.

— О Боже, я в порядке! — Она улыбнулась. — Поехали…

Ферма Стивенсов стояла на обширной вересковой пустоши, протянувшейся до самых прибрежных скал. Серая пустошь, поросшая вереском и лишайником, была похожа на огромный валун, впечатавшийся в землю; может, это и был обширный выход на поверхность гранита. Узкая дорога, которая ответвлялась от главной, пролегала между высокими каменными стенами, поверху которых росли кусты боярышника и ежевики. Машина тряслась и подпрыгивала на неровной дороге. Проехали по мостику, за ним стоял первый коттедж. Стадо белых гусей бросилось врассыпную; но вот и ферма, и заголосил молодой петушок.

Роберт остановил машину и выключил зажигание. Ветер стихал, дождь будто загустел и превратился в туман, серый, как дым. Ферма жила своей жизнью: мычали коровы, кудахтали куры, где-то вдали тарахтел трактор.

— И как же я отыщу этого парня?

— Он живет на сеновале над амбаром… поднимитесь к нему по каменным ступенькам.

Каменные ступеньки были оккупированы несколькими мокрыми курицами, склевывавшими там остатки зерна, и скучающим полосатым котом. Под нижней ступенькой рылась в грязи свинья. Сильно пахло навозом. Роберт вздохнул.

— Я должен это сделать. Во имя искусства. — Он отворил дверцу и выбрался из машины. — А вы не хотите пойти? — повернулся он к Эмме.

— Думаю, мне лучше не вмешиваться.

— Постараюсь не задерживаться.

Она смотрела, как он пробирается по раскисшему двору, вот поддал ногой свинье, чтобы она посторонилась, осторожно поднялся по ступенькам. Постучал в дверь, и когда ответа не последовало, отворил ее и ступил внутрь. Дверь за ним захлопнулась. Почти тут же отворилась другая дверь, на сей раз фермерского дома, и на крыльце появилась хозяйка — в сапогах и плаще по самые щиколотки, в черной зюйдвестке. В руке у нее была массивная палка, и она пошла по тропинке, чуть склонив голову и вглядываясь в пелену дождя, вероятно, чтобы узнать, что это за машина подъехала.

Эмма опустила стекло.

— Здравствуйте, миссис Стивенс! Это я.

— Кто — я?

— Эмма Литтон.

Миссис Стивенс радостно заохала, шлепнула себя по бокам, прижала руку к сердцу.

— Эмма! Вот нежданная радость! Я тебя век не видела! Что ты тут делаешь?

— Приехала со знакомым, который хочет повидать Пэта Фарнаби. Он к нему поднялся.

— Твой отец приехал?

— Нет, все еще в Америке.

— И ты одна?

— Одна. Как Эрни? — Эрни был мистером Стивенсом.

— Прекрасно, только вот сегодня пришлось ему отправиться к зубному, что-то не в порядке с протезом. Так больно, что он еле терпит. Потому я и иду за коровами.

Эмма, не раздумывая, сказала:

— Я пойду с вами.

— Ну что ты, в такую-то мокроту.

— Я в сапогах… к тому же это хорошая прогулка.

И к тому же ей нравилась миссис Стивенс — женщина, которая не унывала ни при каких обстоятельствах. Они перешли по ступенькам через ограду и зашагали по размокшему полю.

— Ты ведь была за границей, да? — сказала миссис Стивенс. — Ну конечно. Дома тебя не было. Жаль, что твой папа все время куда-то уезжает. Да только что тут поделаешь; думаю, такой уж он человек…


Интервью с Пэтом Фарнаби оказалось, мягко говоря, нелегким делом. Это был молодой человек с копной рыжих волос и такой же рыжей бородой, очень бледный — как видно, он плохо питался. Глаза у него были зеленые и настороженные, как у голодного кота, и, похоже, он давно не мылся. И вокруг было грязно, но это Роберт предвидел и на его жилище не обращал никакого внимания.

Чего он не ожидал, так это враждебности. Пэт Фарнаби, когда работал, не любил, чтобы к нему без приглашения и без предупреждения являлись незнакомые люди. Роберт извинился и объяснил, что он пришел по делу, после чего молодой человек прямо спросил, что Роберт хочет ему продать.

Подавив раздражение, Роберт переменил тактику. Несколько церемонно он протянул Пэту визитную карточку Маркуса Бернстайна.

— Мистер Бернстайн просил меня приехать сюда, познакомиться с вами и, по возможности, посмотреть ваши работы, узнать ваши планы.

— У меня нет никаких планов, — сказал художник. — Я никогда не строю планов. — До визитки он даже не дотронулся, как будто она таила заразу, поэтому Роберт был вынужден положить ее на угол стола, на котором что-то валялось.

— Я видел вашу картину в галерее Порткерриса, но там висит только одна ваша работа.

— Ну и что?

Роберт кашлянул. Маркус был куда опытнее в таких делах и никогда не терял спокойствия. Но такое терпение вырабатывается не сразу, его же собственное быстро ускользало, как смазанная маслом веревка из руки. Он покрепче за нее ухватился.

— Я хотел бы посмотреть еще какие-то ваши работы.