Именно тогда я впервые задумалась. Нужна ли нам эта пробивная сила, жизненная стойкость, победа в любом споре? Чем я отличаюсь от Риты, сметающей всё на своём пути великолепной грудью? Острым язычком? Вечером я снова переживала Олино замечание, сильно зацепила подруга. А скольких зацепила я?

Сон не шёл. Кто подскажет, как правильно надо жить? Чередой прошли перед глазами герои Достоевского, их сменил любимый граф, запутавшийся в рациональной и иррациональной причинности бытия; печальный Чехов — смех сквозь невидимые миру слёзы; Джек Лондон… «С волками жить — по-волчьи выть». С его девизом я вышла в самостоятельную жизнь, с ним я выстроила свой путь наверх. Я шла вперёд, а, может быть, надо идти не вперёд, а в правильном направлении? Можно просто плыть по течению, наслаждаясь миром, не тужась прорасти через асфальт естественного отбора золотым колоском. Можно, но у меня не получается жить так, как Оля. И Игорёк мучается идеей переделать мир, сделать его справедливым, замахнулся юношеским максимализмом с мечом в хлипких руках на всех и на всё. А мудрецы умерли, так и не постигнув до конца смысла жизни. Не проще ли сначала разобраться в себе? Это ещё сложнее, если в голове такой сумбур. От многих знаний и печаль. Жить проще, проглотив почти все сливки мировой литературы, не удаётся, душа мечется, ищет чего-то неведомого, неземного. Красивой Рите достаточно секса, защищённой от всех ветров Оле достаточно просто любви. Именно она освещает волшебным светом, наполняет гармонией все жизни на земле. Бог уже погладил их по голове, дав одной красоту, другой — защиту. Что ещё надо женщине? Мне мало только любви, мне важен и человеческий, социальный статус. Может быть, поэтому меня не коснулась Его длань? Видимо, Он посчитал, что мне самой хватит сил достичь не только женского счастья.

Моя дорога, рухнувшая от сомнений, снова обрела прежний вид, только вдоль обочины замелькали предупредительные знаки со слезой ребёнка Фёдора Михайловича, Катенькой Масловой… Их бесконечный ряд закончился издевательским прищуром «Маленькой хозяйки большого дома». Почему бы не призывный жест Ельцина? И всё-таки любимый Джек… Сознание раздвоилось: как он, или как она? Лицо Байрона медленно превращалось в лицо Серёжи, появилась Анна, поезд приближался… А, хотела, видимо, уехать… хихикнул внутренний голос и умолк. Кто я? И тело, и душа. Что мыслил Он, соединив нас вместе? Тело — частичку бытия с душой — вселенной…


Я хорошо помнила ту первую бессонную ночь. Утром тело ныло, не выспалась. Обыденная реальность, проста и незатейлива. Только ночные мысли заносят в философские водовороты и фантазии, а утром они проще, и вопросы банальнее.

Говорили, что Рита устроилась в какой-то закрытый клуб, да чего только не говорили. Сексапильная и стервозная, как сложится её судьба? Не зря говорят: не родись красивой. Я ревновала, не могла не завидовать на подсознательном уровне. Что общего могло быть у неё и Сергея, была ли постель? Говорили, что он просто помогал ей с английским. И мне легче не стало после её исчезновения, всё равно место возле него займёт очередная Афродита. В глубине души я соглашалась с Ритой. Кто из нас не бросается непроизвольно к красивой упаковке, забывая подумать, что в скромной маленькой коробочке рядом может находиться бриллиант? Полюбите нас чёрненькими? Перебьётесь, так не бывает. Придётся долго ждать, пока кто-то постарается открыть невзрачную коробочку с надписью: «Женя», чтобы увидеть её внутреннюю ценность. И нужна ли она кому-нибудь, кроме меня? И что делать со скромность, которая так украшает девушку, но которая так не вяжется с современностью? И что, при таком раскладе, я из себя представляю? «Комсомолка, спортсменка…» и просто хорошая девушка. Игорёк как-то заметил, что я похожа на героиню этой старой комедии. Если бы! Но весёлого лукавства у меня не отнять, а вот ненормальную общественную активность — не мешало бы, если бы я могла без неё жить. А была бы красавицей, выгуливала бы с гордостью свою идеальную внешность по коридорам института, как королевна. И никакой суеты.

— С тоски удавиться, — каркнул внутренний голос.

— Как хорошо и спокойно было жить без любви, — подумала я.

— Не ври хоть самой себе, — осадил он. — Плакатами «Хочу любить» всё внутри забито. Хотела — люби!

— Мечтала взаимно… — вздохнула я.

— Спать! — завопило внутри. — Ты теряешь себя, идиотка, с этой любовью!

Теряю… — согласилась я. — Она сломала внутреннюю гармонию, заставила сомневаться, потребовала взглянуть на себя глазами мужчины. Как всё запущено! Годы прожиты в обнимку с классиками ради главной достойной цели — богатства внутреннего мира, с вершиной морального кодекса строителя коммунизма. А о красоте внешней — чуть у Пушкина, чуть у Чехова. Только в пристяжных летела тайная мечта о принцах, а им нужно соответствовать… и не на трибунах, а на каблуках. Как пошло и низко всё это было бы ещё вчера, а сегодня Незнакомка господина Блока полностью заполнила весь экран.

Я включила свет и подошла к зеркалу. Посмотри на себя, строитель коммунизма. Всё среднее: рост только чуть выше. Грудь есть, но как у моделей Праксителя, а не как у секс-бомб, фигура со стандартными параметрами, кожа — не белый мрамор, просто есть… чёрные, как смоль, с упругими локонами волосы самой нравятся, а мужчинам подавай даже не натуральных, а крашеных блондинок. Только зелёные глаза вытаскивали из этого унылого однообразия. И всё это скрыто под джинсами и свитерком — одеждой «унисекс». Вспомнила как, надев впервые платье-подарок, ощутила в себе незнакомое доселе чувство воссоединения с потаённым «я». Женщина во мне проснулась и удивилась своему отражению.

Стала понятней мама, которая зимними вечерами открывала створки шкафа и принималась примерять многочисленные платья и туфли. Папа начинал нервничать, наблюдая чудесное перевоплощение: из колхозницы в телогрейке и сапогах, как из невзрачной куколки, появлялась прекрасная бабочка. Только полёт её ограничивался стенами дома.


Так не оригинально, в мучительных сомнениях, нашла я своего героя в первое же заседание совета. Раньше я сталкивалась с ним в коридорах альма-матер и ничего, не зацепило, а тут после первых его слов поздравления с началом учебного года стало понятно без сомнений — это он! Амур зло пошутил надо мной: это было равносильно любви к недостижимым актёрам или героям. С фигурой атлета, невероятным обаянием, любезный и общительный со всеми и не близкий ни с кем, Сергей был окружён тайной. Лорд Байрон. Он и внешне походил на поэта. Где-то я проговорилась — второе имя пошло в народ. Любовь дала толчок творческим талантам, газета засияла блеском новоиспечённых афоризмов и приколов, авангардизмом красок и карикатур. Так сублимировалась моя любовь. Даже Оля не заметила моё падение.

— В самого Лорда? — сказала бы она. — Не оригинально. И ты туда же…


Почти весь третий курс я страдала в полном одиночестве, проклиная «день и час, в который встретила я вас». Почти излечившись от комплекса неполноценности, я чувствовала его новое пришествие. Кончилось золотое время свободного от любви сердца. Все подружки продолжали порхать бабочками по цветкам лёгких влюблённостей, постоянно обсуждать свои «смертельные» страсти, и я старалась не быть исключением, но имя Сергей навсегда стало для меня табу.

Очередное веселье в общаге:

— Девчонки, я влюбилась! Вчера в спортзале физики в волейбол играли. Там один такой… с узенькой попкой… Высокий… Жаль, ко мне спиной играл. Верите, ночь не спала. Имя! Дайте имя! Пропадаю я, — приставала ко всем Маша.

— А я знаю, но не скажу, пока твоя стильная майка не будет на мне на следующей дискотеке…

Перед дискотеками всех девчонок охватывало лёгкое тряпичное помешательство.

— Ты уже обещала кому-нибудь своё голубое платье? А джинсы? Я дам тебе зелёный костюм. Он очень тебе идёт. Замётано. Майку даёт мне Маша, я её знакомлю с её мечтой — узенькой попкой.

— А я больше ждать не буду, и сама подойду к этому гаду на белом танце!

Эмоциональный подъём держался до начала танцевальных вечеров, потом начинался «разбор полётов». Но чаще нравились одни, а им — другие. Пострадав с неделю, втягивались в новую интрижку. После первого дня, когда стрела Амура продырявила моё сердце, я ещё некоторое время сопротивлялась её поражающему действию, но потом пришлось полностью исключить себя из общей вакханалии влюблённостей и флиртов. Всю меня заполнил единственный образ — Он. Остальные продолжали, казалось, легко любить, шутя, жениться, даже детей рожать, а я молча несла свой крест тайной любви. Всё так же по пятам ходил, цитируя Кастанеду, Игорь, за Олей, моля о прощении, Альберт. И внешне ничего не изменилось, только чаще стали проявляться перепады настроений. На Сергея я сначала боялась поднять глаза и только огромным усилием воли заставляла себя быть естественной и обычной коммуникабельной Женькой, находчивой, остроумной, владеющей любой ситуацией.

Зато на литературных кружках я теперь с завыванием читала «упаднические» стихи, как их называли в недалёком прошлом, или смеялась совершенно в неподходящем месте. С Олей мы стали реже встречаться: репетиторы по языкам съедали всё её свободное время. Так распорядился отец.

— Женя, умоляю, давай ходить к ним вместе, — упрашивала меня Оля.

— Оль, ну где я возьму такие бабки? — с сожалением отказывалась я.

— Может, мне папу попросить?

— Оля, не унижай меня спонсорством. Тебе это нужно, а мне зачем? — недальновидно возражала я.

К тому времени мы уже были извещены «свыше», что Оля на лето уедет с родителями в круиз. Оля умоляла поехать с ней, но я приказала ей выбросить эту идею из головы:

— Не делай из меня бедную компаньонку.

И она со слезами на глазах уже заранее готовилась к разлуке.

— Приходи в редакцию, мне без тебя так непривычно рифмовать всякую чушь. Пропусти сегодня свой французский, посмеёмся, как всегда, — уговаривала её и я.