— Некоторые плоды созревают раньше других. Мне кажется, Петронелла уже созрела.

— Ты думаешь? Тогда переговори с ней, подготовь. Надо осторожно поведать ей, что значит стать замужней. Для невинной девочки это может быть потрясением.

Элинор улыбнулась, но не стала посвящать Людовика в то, о чем они с Петронеллой уже много лет вели разговоры. Петронелла невинна? Девственница — возможно, но если ее не выдать замуж, таковой она останется недолго…

Людовик о других судит по себе. Его невинность ей мила… пока. Элинор чувствовала, что это ей начинает приедаться. Она стала засматриваться на пожилых и более опытных мужчин, у кого за спиной немало любовных приключений, а наивность мужа стала даже раздражать ее. Правда, ей все еще нравилось быть первой в отношениях с ним, разжигать в нем страсть, о присутствии которой у себя он даже не подозревал. Так что относительно Петронеллы она решила его не разубеждать, а поиском мужа для сестры следует заняться серьезно, подумала она.

* * *

Петронелла, несмотря на свою молодость, была не из тех, кто ждет указаний, как надо жить. Подобно своей сестре, она всему предпочитала страстное воркованье струн и песенное приглашение к любви.

Быть подростком ужасно. Так было, и так всегда будет. И даже когда у тебя такая чудная сестра, как Элинор, девочке ничуть не легче. Элинор пообещала найти мужа, а король возразил, считая, что она еще маленькая.

— Маленькая! — стонала Петронелла. — Король думает, что все такие же бесчувственные, как он сам.

— Потерпи, сестричка, — утешала Элинор. — Я так не думаю. Не дай тебе мужа, ты заведешь любовника. Но тут нужна осторожность. Лучше сначала выйти замуж. А начинать с любовника… Знаешь, это неприлично.

— Но мы же все время поем о любви, — хныкала Петронелла. — Какой же тогда в этом смысл?

На это Элинор не нашлась что ответить, а только повторила, что следует потерпеть. Ей и самой этой добродетели недоставало. Хотелось живых ощущений. То ли она устала от занятий со своим двором, то ли надоели ночи с серьезным мужем.

Пока она размышляла, как поскорее отыскать для Петронеллы подходящего мужа и устроить ее судьбу, в стране назревали тревожные события. Элинор всегда стремилась к приращению власти, а взлет от достоинства герцогини к королевскому величию ее только больше раззадорил. Мечтою всех французских королей было распространить свою власть на всю страну франков. Нормандия бесспорно принадлежала английской короне… Хотя не совсем бесспорно. Граф Анжуйский никак не мог согласиться, что его жена Матильда приходится внучкой Вильгельму Завоевателю, а родина Завоевателя Нормандия принадлежит кому-то другому. Естественно, графу хотелось восстановить справедливость, тем более у них с Матильдой есть сын-наследник.

В это время английской короной владел другой французский граф, Стефан Блуаский, и, хотя дела в английском королевстве обстояли из рук вон плохо, трон его держался довольно прочно. Тем не менее настоящей наследницей английского престола многие считали Матильду, дочь английского короля Генриха Первого, в то время как Стефан приходился ему всего лишь племянником; поэтому Матильда неустанно твердила мужу и сыну, чтобы те позаботились о возвращении семье того, что ей принадлежит по праву. Так что Элинор и Людовик в свои расчеты Нормандию пока не включают. А вот Тулуза… Элинор всегда заедала претензия герцогов Тулузских считать себя законными правителями этой провинции. Дело в том, что дед Элинор был женат на Филиппе Тулузской. Поэтому, считала Элинор, Тулуза должна принадлежать Аквитании.

Она обсудила это с Людовиком. Тот ее понял.

— Только хочу предупредить, — сказал он рассудительно, — герцог Тулузский вряд ли согласится с нами.

— Согласится он или нет, значения не имеет. Все дело в том, что ввиду женитьбы моего деда право на Тулузу за мной, и я не вижу причин, почему мне надо от этого права отказаться.

— Почему твои дед и отец не отобрали ее?

Элинор промолчала. Ей вовсе не хотелось вспоминать, что ни дед, ни отец не славились ратными подвигами. Отец совсем не был силен в политике, а деда интересовало только завоевание женщин, а не территорий. Элинор же совершенно другая. В ней все еще тлеет негодование, разожженное намерением отца обездолить сильную молодую женщину, обладающую всеми данными способной правительницы, ради еще не существующего дитя лишь на том основании, что оно могло быть мальчиком.

— То, что они когда-то разрушили принадлежащую им Тулузу, вовсе не означает, что я тоже позволю это, — наконец произнесла Элинор.

Людовик поежился. Жена порой его поражала.

— Но Тулуза же много лет независима.

— Ну и что! Когда дед уходил в крестовый поход, он оставил ее на попечение Раймона Сен-Жиля. Это был временный шаг.

— Но с тех пор Тулуза во владении этой семьи.

Он испытывает ее терпение! Элинор нахмурилась, а потом язвительно улыбнулась:

— Мой милый, дорогой Людовик, ну до чего ты добренький, всегда готов заступиться за своих врагов! Я тебя, конечно, обожаю за это, но так нельзя управлять страной.

Людовик не выносил, когда жена огорчалась. Она совершенно его подчинила. Ему иногда казалось, что она опоила его тем снадобьем, о котором упоминала, когда они гуляли по саду замка Шато-Омбриер. Ему постоянно хотелось заслужить ее похвалу. Конечно, она права, что ему надо выглядеть более воинственным. Отец предупреждал его о необходимости быть сильным и говорил, что из-за его церковного воспитания сделать это ему будет вдвое труднее.

— Как же ты предлагаешь поступить? — спросил Людовик.

Элинор ответила ослепительной улыбкой.

— Сначала нужно вызвать сюда всех вассалов и объявить им, что ты намерен идти на Тулузу войной, потому что все, что принадлежит короне по браку, должно быть ей отдано. Ты скажешь им, что ожидаешь, точнее требуешь, их поддержки. Это твое право и их долг. Разве они не вассалы?

— Должен тебе признаться, что мысль о войне мне не нравится.

— С этим чувством надо бороться, мой король.

— Надеюсь, ты всегда будешь рядом со мной.

Она взяла его за руку и вновь одарила ослепительной улыбкой.

— Всегда готова помочь и ободрить.

А ничего другого Людовику и не надо.

* * *

В саду вокруг Элинор собрались молодые дамы и придворные кавалеры. Эту молодежь направили сюда научиться у королевы хорошим манерам и знаниям, каких нигде больше не получить. Элинор любила заниматься с молодыми. Хотя бы таким путем она реализовывала свою тягу править. Они все смотрели на нее как на учителя. Под ее руководством они готовили себе туалеты, пели, сочиняли стихи и музыку, а также учились игре в шахматы. Элинор не выносила неграмотных. Сама она была обучена читать и писать и считала это обязательным для каждой воспитанной девушки, а равно и для молодого человека. По ее мнению, никакого различия между полами в этом отношении быть не должно. Элинор никогда не забывала, что ее будущее находилось под угрозой только потому, что она женщина.

Часы, проведенные со своим маленьким двором, — для нее отдохновение. Новые стихи или песня предъявлялись ей на одобрение; она вслух зачитывала сочинение или пела его, если это песня, и выносила свое суждение.

Элинор проповедовала рыцарственность, а это означало поклонение женщине. Мужчина должен обожествлять свою избранницу, быть благодарным ей за улыбку и терпеливо ждать награды за любовь. Он обязан сражаться за свою даму, и если надо — то и умереть за нее. В этом состоит смысл романтической любви.

Сама Элинор, щедро наделенная романтической чувственностью, наблюдала за мужчинами своего двора, часто представляя их в роли любовников. Богатое воображение дарило ей сцены любви, это ее сильно возбуждало, и она досадовала, что королева не может позволить себе подобных связей. Долг королевы произвести наследника для трона, и тут даже она, кто живет по собственным законам, понимала, что никаких сомнений относительно отцовства наследника французского престола допустить никак нельзя.

Королеве был очень симпатичен один человек, кузен Людовика по имени Рауль, граф Вермандуа. Он уже не молод, но личность сильная, с громкой славой героя на поле брани и на поприще любви. Он часто сидел возле ног королевы с любовной тоской во взоре, жестах и в голосе. Совершенно явно Рауль призывал ее отбросить щепетильность. Прямо этого он не говорил, хорошо зная, что в Садах Любви бесцеремонность не допускается. К тому же намеки возбуждали больше прямых слов, и свои чувства он выражал именно так.

Элинор нравилось, когда он сидел у ее ног, а его глаза горели страстью. Она представляет себе его в роли партнера в любовных утехах; это не то что Людовик! Бедный Людовик! У него никакого воображения, ей всегда приходилось брать на себя главенствующую роль. Это в общем не плохо, но как было бы чудно, как ее волновала и интриговала одна лишь мысль, что кто-то другой может руководить ею в любви.

Увы, она, к сожалению, должна родить французского наследника.

Рауль не сводил с нее влюбленного взгляда, его низкий голос звал ее и манил. Она сопротивлялась, а он становился все нетерпеливее. Граф явно настроился добиться расположения королевы, но, однако, он понимал, что на успех ему рассчитывать нечего… пока у нее не родится ребенок от Людовика. В романтичной атмосфере при дворе Элинор такие мысли вслух не произносились; возможно, так думалось ему, возможно — ей тоже, но полностью в этом уверенным быть нельзя.

«Бедный Людовик! — мелькало в мыслях у Рауля. — А вдруг он и не способен зачать наследника. Может статься, что по этой причине она захочет найти ему замену. Элинор женщина практичная; она не станет долго сомневаться». Граф был уверен, во всяком случае, сегодняшние сомнения королевы при известных обстоятельствах могут окончательно развеяться. Только ждать долго ему не хотелось. И хотя он продолжал сидеть у ног Элинор, его глаза поглядывали по сторонам, и в них загорался огонь при виде юной Петронеллы. «Какое восхитительное существо! — подумал Рауль. — Почти такая же красавица и, — он чувствует это, — столь же страстная». Чем дольше смотрел он на Петронеллу, тем более ею очаровывался.