* * *

Подогреваемый Элинор, Генрих решил теперь повести наступление на Тулузу и сделать с этим графством то, что давно хотела сделать сама Элинор, — присоединить к Аквитании под управлением герцога и герцогини Аквитанских.

Вексан надежно прикрывает Нормандию; Англией управляет опытный доверенный короля граф Лестер. Король направляет канцлера Беккета в Англию собрать отряд рыцарей и привести их во Францию. Ему казалось, что поставить Раймона Тулузского на колени больших усилий не потребует. Людовик воевать не любит и вмешиваться не станет, поэтому Генриху нужно просто показать свою силу, осадив и взяв штурмом пару замков.

Но в этот раз Генрих просчитался: к его великому удивлению, король Франции решительно вмешался в это дело. Он связан с Раймоном семейными узами, сестра короля за ним замужем; а кроме того, Тулуза его вассальное владение. Для французского короля стало очевидным, что Генриха Плантагенета надо остановить, и он заявил о своей поддержке Раймона Тулузского.

Генрих смешался. Воевать с королем Франции у него не было ни малейшего желания, это повлекло бы за собой слишком серьезные последствия. Короля Франции ему никогда не разбить, как и тому не одолеть его. Всю Францию Генрих поглотить не мог. Если он и сделает это, то тогда всю оставшуюся жизнь придется вести здесь войну.

Что же ему делать? Войну Раймону Тулузскому он объявил. Беккет привел с собой полки рыцарей, и король Шотландии обещал свою помощь. В полной нерешительности он двинулся к Тулузе и, когда уже показались ее крепостные стены, узнал, что в городе сам Людовик. Генрих приказал остановиться. Послал за канцлером.

— Дело принимает дурной оборот, — сказал он Томасу.

— Что вы, милорд? Вы же сами начали войну с Тулузой.

— Ну да, ну да. Только в городе король Франции.

— Тем самым он стал на сторону противника и объявляет себя вашим врагом.

— А что будет, если я убью его?

— Меня больше беспокоит, вдруг он убьет вас, ваше величество?

— Ба! Куда ему до меня! Он же не воин. Выйти на бой у него не хватит духу.

— Однако его хватило, чтобы возглавить войско и стать против вас рядом с Раймоном Тулузским.

— Этого я никак не ожидал. Ищи выход, Томас. Скажи, что мне делать.

— Вы как герцог Норманнский являетесь вассалом французского короля.

— Это я и без тебя хорошо знаю.

— Вы давали ему присягу верности и клялись подчиняться ему как сеньоральному лорду. Как же вы могли подняться на него с оружием в руках?

— Могу, раз на то есть моя воля.

— И тем не менее вы в затруднительном положении и сомневаетесь в правильности своих действий, не так ли? Ваше величество! В Англии ваши подданные тоже присягали вам на верность. Если вы нарушаете свою клятву сюзерену герцога Норманнского, другие в этом могут усмотреть пример для такого же поведения в отношении английского короля. Разве теперь присягавшие вам не могут таким же манером нарушить свою клятву?

— Я понял тебя, Томас.

— Нам надо отказаться от войны. Повернем обратно от Тулузы.

— А что тогда будут говорить обо мне?

— Что король Англии благородный человек. Ради своей чести он отказался от верной победы, поскольку король Франции стал на сторону Раймона Тулузского, а Генрих Плантагенет, как герцог Норманнский, давал королю клятву верности.

Генрих посмотрел на канцлера с прищуром и громко расхохотался:

— Ай да Томас! Ай да дружище! Я всегда знал, что получу от тебя дельный и правильный совет!

* * *

Окружение английского короля было немало удивлено его решением. Зачем, спрашивается, было вести войско к стенам Тулузы, чтобы, дойдя до них, сразу же повернуть обратно? Неужели Генрих Плантагенет испугался объединенных сил Тулузы и Франции? Ведь перевес все равно на его стороне!

Сразу распространился слух о том, что на военный успех Генрих сейчас рассчитывать не может, и добивающийся власти брат французского короля Робер тут же напал на Нормандию. Однако здесь Генрих отступать не стал. Он немедленно вступил в бой и так потрепал войска Робера, что тот запросил пощады.

Так Генрих упрочил свою репутацию человека чести, не уронив славы полководца. В конечном счете все обернулось не так уж плохо. Только Элинор осталась недовольной и сердилась. Больше всего она досадовала на то, что она снова оказалась беременной; ругать ей приходилось, конечно, себя, но вслух она поносила Генриха за неудачу под Тулузой.

— Она принадлежит мне, — кричала она мужу. — Я получила ее от деда. Ты взял Англию, взял Нормандию, ты должен был взять Тулузу!

Генрих пожал плечами:

— Я беру все, что захочу и когда захочу.

— Все, кроме Тулузы. Испугался французского короля. Испугался хилого монаха Людовика!

— Можешь кричать сколько угодно. Это меня совершенно не трогает.

— Ничего, вот подрастут мои сыновья, они отомстят тебе за мать.

— Ничего себе разговорчики, когда один из них еще только у тебя в животе.

— Не доводи меня до крайности, Генрих! Смотри, горько пожалеешь.

— То же самое могу сказать тебе.

Элинор была вне себя. Это последний раз, говорила она себе. Но не обещала ли она это же самое после рождения Джефри? В надлежащий срок она произвела на свет девочку. Назвала новорожденную своим именем — Элинор.

* * *

К Томасу во Францию часто приходили письма от архиепископа Кентерберийского Теобальда. «Ты все еще остаешься архидьяконом собора, но в Кентербери мы тебя так и не видели больше. В мирских заботах ты не забыл о делах церкви?»

Томас передал королю просьбу архиепископа о своем возвращении в Кентербери.

— Ты мне нужен, друг мой.

— Тогда мне придется оставить сан архидьякона.

— Нет. Тебе лучше оставаться в лоне церкви.

— Я давно не был в Кентербери. Мне надо туда поехать, мой покровитель уже стар. В своем последнем письме он называет себя моим духовным отцом и предсказывает, что долго не задержится на этом свете. Он просит, чтобы я приехал в Кентербери, пока он жив.

— Нельзя тебе уезжать, Томас. Ты мне нужен здесь. Напиши архиепископу, что король не может отпустить своего канцлера. Кто мне предложил тебя, когда я подыскивал канцлера? Теобальд, архиепископ Кентерберийский. Ему не стоит жаловаться, что я удерживаю человека, которого он сам же мне предложил, который мне нужен на этом посту.

Так Томас и ответил Теобальду: мол, смогу приехать лишь тогда, когда отпустит король.

Генрих посмеивался. Он уже решил, что Томаса он ни за что не отпустит. День ото дня он все больше нуждался в его обществе и уже стал подумывать, как его покрепче к себе привязать, для чего осыпал канцлера наградами и почестями. Под конец решил отдать ему на воспитание своего наследника, молодого Генриха. Уже несколько благородных семей направили своих мальчиков в дом Томаса, где, кроме книжных наук, их обучали хорошим манерам и рыцарскому мастерству. Они должны были перенять от Томаса правила придворного этикета и многое другое.

— Передаю тебе на воспитание своего сына Генриха, — сказал король. — Сделай из него благородного и справедливого человека и вместе с тем научи, как вести себя по-королевски. Один ты можешь любить прелести бытия и жить в ладу с Господом. Это редко кто умеет, друг мой. А ты, мне кажется, владеешь этим секретом.

— Приложу все свои силы, чтобы воспитать принца добрым христианином.

— Повози его по Англии. Мы сделаем так, чтобы все епископы и бароны присягнули ему. Пусть вся страна узнает будущего короля.

Не успел Томас вернуться в Англию, как Теобальд скончался, и Томас пожалел, что не ослушался короля и не съездил повидаться со старым другом.

Строго говоря, ему можно было себя не корить. Он — канцлер короля, и его долг состоит в служении на этом высоком посту. Теобальд это понял бы. Но, наверное, Теобальд сожалел, что выдвинул его на этот пост.

Теперь Томас всего себя посвятил воспитанию молодого Генриха, тем самым исполняя волю короля.

Мальчик быстро привязался к учителю, и дело шло хорошо; но скоро пришел от короля приказ: Томас должен явиться к нему в Нормандию.

* * *

Престол архиепископа в Кентербери свободен, и страна осталась без духовного пастыря. Пока он не занят, большие доходы церкви идут в казну короля, и Генрих не торопился с назначением нового архиепископа.

Зима выдалась холодной, Томас отчаянно страдал от холода, в результате заболел и слег в Руане, в то время как королевская чета отправилась в Фале. Томас уже стал поправляться, и вот, завернувшись в просторный халат, он сидел за шахматной доской с одним из своих рыцарей, когда к нему вошел епископ Лестерский. Увидев Томаса в таком виде, святой отец сильно удивился:

— Милорд, у тебя вид не архидьякона, а королевского сокольничего. Ты же слуга церкви и в больших званиях: архидьякон Кентерберийский, декан Гастингский, настоятель Беверли и каноник Руанский. Да это еще не все.

— Что ты хочешь сказать этим «еще не все»?

— Только то, что слышал: говорят, король думает о престоле Кентерберийском.

— Ну и что с того?

— Якобы он думает сделать тебя архиепископом.

Томас не без труда встал.

— Нет, ты, наверно, ослышался.

— Об этом толкуют во дворце. Близкие к королю говорят, что он называл твое имя.

— Этого не может быть. Я знаю троих, кто достойней меня.

— Ты что, совсем без честолюбия, канцлер?

— Мое честолюбие в служении долгу.

— А разве не вдвое ты послужишь Господу как глава Его церкви в Англии?

— Король мой лучший друг. Я с ним близок. И знаю, что быть мне архиепископом ни к чему. Я его канцлер и в этом качестве служу ему добром. Канцлером мне и надлежит оставаться.