— Осторожнее, Бернар! Король очень крут.

Вентадур низко склонил голову. Сколько грации в его поклоне! Как он галантен! И как ей нравится его поэзия!

Когда Генрих оказался наедине с женой, он начал атаку:

— Этот кухаркин ублюдок пусть убирается отсюда!

— Бернар? Да он же один из лучших поэтов страны.

— Ублюдок потаскухи слишком о себе возомнил!

— Талант его делает равным высшей знати!

— Только не в моих глазах. Мне не нравится его наглость, с какой он ведет себя в твоем присутствии.

— Наглость! Он ничего подобного себе не позволяет. Он никого так не уважает, как королеву.

— Черт меня побери, но этот малый претендует стать твоим любовником.

— Только в мечтах.

— В мечтах! Нахальный пес. Передай ему, чтобы отправлялся к себе на кухню.

— Большой поэт к кухне отношения не имеет. Ты же образованный человек, Генрих. Талант сам по себе заслуживает уважения… а тут можно говорить о гении.

— Я говорю о наглости! — крикнул король. — Я ему глаза вырву.

— Вся Аквитания восстанет против тебя. Великий поэт… наш гость… только за его стихи…

— Он предлагает королеве… что он предлагает? Если слова этого мерзавца перевести в дела, он окажется в твоей постели!

— Но слова — это не дела, и уверяю тебя, я не забываю о своем долге.

Генрих схватил ее за плечи и бросил на кровать.

— Знай, если ты изменишь мне, я убью твоего любовника. Поняла?

— Правильно сделаешь. Винить тебя не стану.

— Значит, ты не стала бы винить Людовика, если бы он убил твоих любовников.

— Не говори мне про Людовика.

— Верно, я не Людовик.

— Да разве я полюбила бы тебя, будь ты как Людовик, разве стала бы рожать тебе детей!

— Людовику ты рожала.

— Я была молода. Оказалась в ловушке и не знала, как из нее выбраться.

— Мне не нравится твой флирт с этим поэтом.

— Неужели ты думаешь, что я променяю тебя на него!

Король схватил скамейку и швырнул ее в стену. Замок затих. Король в гневе. Он рассержен, его терзает ревность и подозрения, так что юному Бернару де Вентадуру посоветовали потихоньку скрыться и выждать, пока буря не уляжется.

Генрих разбушевался вовсю, виня жену в неверности. Наконец он бросился на кровать и затих. Потом с неожиданной страстью схватил ее и еще раз сказал, что зарубит всякого, кто посмеет к ней прикоснуться. Элинор приняла его объятия. А вскоре после этого происшествия обнаружила, что снова беременна.

Обстановка во французских владениях Генриха стала более спокойной, и он решил вернуться в Англию. Оставлять Элинор во Франции ему не хотелось. Он велел ей вместе с детьми отправляться в Англию, а он последует за ними спустя некоторое время. Новый ребенок должен появиться на свет уже там.

* * *

Элинор скучала по Аквитании и своим трубадурам. Хотя при ее английском дворе немало поэтов и музыкантов, сравнивать их с трубадурами Прованса никак нельзя. Она часто вспоминала Бернара де Вентадура, изгнанного из замка Вентадур из-за стихов, посвященных графине, а потом разгневавшего короля своей преданностью королеве. Бернар — это человек, которому нужна дама сердца, чтобы посвящать ей стихи. Конечно, у него уже есть другой замок и другая дама сердца. Она отбросила всякие романтические идеи и занялась подготовкой к новым родам. «Вот мой удел! — думала она. — Будет ли этому конец? Если родится еще один мальчик, на этом я закончу столь однообразную жизнь».

Ей грезился сын. Теперь она хотела только сына. Она любила всех своих детей, но маленький Генрих уж очень себялюбив и ведет себя совсем как отец. Он беспрестанно задирает Матильду, которая вовсе не походила на бабку, имя которой носила. Этот сын будет другим, обещала она сама себе. Он будет высоким и красивым, как Раймон Антиохийский, могущественным правителем и настоящим королем, как отец. Но как ему стать королем, когда у него есть старший брат? Она с нежностью думала о сыне, которого зачала в теплой Аквитании. Значит, и Аквитания должна быть его. Элинор погладила себя по животу и сказала:

— Я завещаю эту землю тебе, сынок.

Ребенок шевельнулся, Элинор счастливо засмеялась. Он понимает ее. Значит, это будет необыкновенный ребенок.

Элинор переехала в Оксфорд, решив, что этот ребенок должен появиться на свет именно там. Королевский дворец стоит сразу за стенами города у северных ворот среди зеленых лугов. Сразу за ним возвышался Оксфордский замок, откуда когда-то с риском для жизни сбежала мать Генриха. Здесь будет рожден ее любимый сынок. Она не собирается сама выкармливать ребенка и велела найти хорошую здоровую женщину с грудным младенцем, которая может стать кормилицей королевского инфанта. Подыскали беременную женщину, привезли во дворец и привели к королеве. Элинор лежала на кровати. Она попросила кормилицу сесть рядом, чтобы внимательно рассмотреть ее. Это чистая, полногрудая и миловидная женщина, явно сельского происхождения.

— Наверное, ты скоро сама родишь, — сказала Элинор.

— Да, миледи. Жду с часа на час.

— Не боишься?

— Совсем нет, миледи. Это совсем просто.

Она уже рожала и славилась хорошим и обильным молоком, которого хватит на двоих, поэтому ее и выбрали. Инфанта она должна кормить первым, и если молоко останется, тогда только своего. Она это знала и была рада услужить. Жить в королевском дворце и кормить инфанта — это большая честь. А потом все знают, что, кроме всего прочего, кормилице хорошо платят.

— Как тебя звать? — спросила королева.

— Годиерна, ваше величество.

— Смотри, следи за собой, чтобы молоко было хорошим, моему ребенку нужно все только самое лучшее.

— Я это хорошо знаю, миледи.

На следующий день у кормилицы начались роды, и она произвела на свет сына. Элинор сама сходила к ней и полюбовалась на ребенка. Назвали его Александр. Через несколько дней родила сына и королева. Назвали его Ричард. Ручки и ножки его были прямыми и длинными, он с самого первого дня выглядел красавцем. Элинор сразу его горячо полюбила.

Годиерна оказалась превосходной кормилицей и была права, когда говорила, что молока у нее будет предостаточно для двоих мальчиков. Шли месяц за месяцем, они вырастали в отличных мальчуганов.

Когда Генрих вернулся из Франции, он поспешил в Оксфорд взглянуть на сына. Ричард его просто восхитил, другого, по мнению Элинор, и быть не могло. Но она увидела, что он чем-то озабочен.

Так оно и было. Генрих виделся с Гикенаей, и та напомнила ему обещание взять сына во дворец. Откладывать с этим уже было нельзя. Маленького Жефруа следовало поселить в королевской детской. Это надо было делать сейчас, пока там была хорошая кормилица со своим сыном Александром.

* * *

В спальне Генрих сказал Элинор:

— В нашей детской будет пополнение.

Сначала она не поняла.

— Пополнение? У нас два сына и дочь. Не хватит ли? Ты хочешь, чтобы я все время ходила с животом?

— Нет-нет. Я не думаю еще об одном нашем ребенке, хотя они еще будут. Речь идет о близком мне мальчике.

— О близком тебе?

Элинор села. Она резким движением откинула назад длинные волосы, щеки ей залила краска.

— Да, очень мне близком.

— Кто это? — требовательно спросила Элинор.

— Это что, допрос? Я сказал, и этого достаточно.

— Нет, дорогой. Прошу ответить.

— Не забывайте, мадам, вы разговариваете с королем.

Элинор вскочила с кровати, глаза в глаза, руки скрещены на груди.

— Ты хочешь сказать, что в мою детскую ты собираешься привести своего незаконного сына?!

— Я хочу сказать, мадам, что я приведу своего незаконного сына в мою детскую.

— Нет, ты не приведешь.

— Через несколько дней мальчик будет там.

— Я его там не оставлю.

— Он там будет воспитываться со своими сводными братьями. Я скажу этой славной Годиерне, что ему полагается все то, что имеют остальные дети.

— Сколько ему?

— Три, около того.

— Чуть младше Уильяма. Та-ак… — Элинор смотрела на Генриха, не веря глазам. — Ах ты… развратник!

Он рассмеялся:

— Что я слышу! Это говорит женщина, спавшая с собственным дядей.

Элинор замахнулась, но он перехватил руку и отбросил ее.

— Запомни, — сказал король. — Хозяин здесь я, а ты такая же подданная, как все.

— Я… подданная? Да ты всего лишь норманнский герцог. Я же тебе Аквитанию дала!

— Это было. Теперь я король Англии.

— А я — королева.

— Моей милостью. Запомни. Я сейчас же могу заточить тебя в башне какого-нибудь замка.

— Что?.. Да как ты смеешь!

— Король Англии смеет все.

— Значит, ты изменял мне… даже когда мы… с первых дней!

— Я же был долго один. Неужели ты думаешь, что я месяцами могу обходиться без женщин? Это была женщина легкого поведения. Только и всего.

— И в моей детской должен воспитываться ублюдок женщины легкого поведения вместе с моими детьми!

— Он королевских кровей.

— И ты думаешь, я это позволю?

— Да, мадам, я так думаю. И если только ты посмеешь что-нибудь ему сделать во вред, я тебе устрою такое, что ты пожалеешь, что родилась на этот свет, клянусь тебе!

— Неужели ты думаешь, что я способна мстить детям?

— Нет, я так не думаю. У тебя хватит ума понять это.

— Генрих, я сама правительница. Я никому не позволю так обращаться со мной.

— Я обращаюсь со всеми так, как сочту нужным.

— Я столько сделала для тебя…

— И я для тебя. Женился на тебе… на разведенной, на двенадцать лет старше.