Матильда обрадовалась, узнав об этом от Элинор:

— У тебя будут сыновья. Ты похожа на меня. У меня родились одни мальчики, три сына. Я могла родить двадцать сыновей, если бы любила мужа, но я его не любила, хотя многим женщинам он нравился…

Она искоса посмотрела на Элинор, которая в задумчивости кивнула, припомнив привлекательность этого человека, имевшего прозвище Жефруа Прекрасный.

— Да, — продолжала Матильда, — у него было много любовниц. Это меня совсем не заботило. Я вышла за него замуж, когда ему было всего пятнадцать. Он казался мне глупым мальчишкой, и я так к нему и не привязалась. Меня вынудили за него выйти, и он мне был противен. Сначала меня выдали за старика, потом за мальчишку. Знаешь, меня даже хотели выдать за Стефана.

— Английская история пошла бы совсем по-другому.

— Да, не было бы этих ужасных войн. — Глаза Матильды погрустнели. — Если бы отец наперед знал, что его единственный законный сын утонет в море, он бы выдал меня за Стефана. Это совершенно точно. Я бы стала ему хорошей женой, лучше, чем та его тряпка, может быть, и я была бы счастлива… с ним. Более красивого мужчины я не встречала. Когда узнала, что он захватил корону, я думала этого не переживу. Мне почему-то казалось, что он мой сторонник. Ох уж эти короны! Сколько человеческих жизней из-за них погублено, и сколько еще крови прольется!

— Только не Генриха, — твердо сказала Элинор.

— Нет, не Генриха. А что, если Стефана? — Матильда немного помолчала и продолжила: — Стефан должен понимать, что этот его дикий сынок наследовать корону Англии не может. Народ никогда Юстаса не примет. А потом, еще у него есть Уильям. Это все дети той, что носила мое имя. Это больше всего выводило меня из себя. Если бы Стефан все это понимал!

— Да разве он согласится просто передать корону Генриху?

— Ему долго не прожить. А что, если провести переговоры? Стефан будет править, пока жив, а после смерти королем Англии станет Генрих.

— Разве найдется такой отец, кто согласится обойти своего сына?

— Но так было бы по справедливости. Это положило бы конец междуусобице. Англия получила бы то, что ей надо, что она имела при моем отце Генрихе I и при деде Вильгельме Завоевателе. Это были сильные правители, в каких нуждается Англия, а мой сын и твой муж как раз из таких.

— Стефан ни за что не согласится. Не могу поверить, чтобы кто-то обошел своего сына.

Матильда прищурила глаза:

— Ты не знаешь Стефана. В нем есть такое, о чем никто не подозревает.

* * *

От Генриха приходили добрые вести. Под его знамена собирались отряды со всей Англии. Юстас утратил свою популярность, а люди устали от бесконечной междоусобицы. В народе помнили добрые времена при короле Генрихе. Он ввел твердые законы, по которым воцарился порядок и страна процветала. Не зря его прозвали Лев Справедливости. А Генрих Плантагенет внушал им доверие. Чем-то он походил на своего деда и великого прадеда.

Элинор не сомневалась в успехе своего молодого мужа. Вопрос был только в том, сколько это займет времени и как долго ждать их встречи. Она простилась с Матильдой и отправилась в Руан. Там она хотела родить и уединиться после родов.

Элинор почувствовала себя счастливой, когда жарким августовским днем родила сына. Как рад будет Генрих! Она немедленно послала к нему гонца. Где бы он ни был, эта новость его ободрит. Сына она решила назвать Уильям. Это сын герцогини Аквитанской, на земле которой было много прославленных герцогов с таким именем. Тем более что знаменитый прадед Генриха, могущественный Вильгельм Завоеватель, по-английски тоже назывался Уильям.

Элинор много времени проводила с сыном, а ее прислуга поражалась, насколько госпожа стала мягче и спокойнее после его рождения. Они просто не видели, какой нежной она была со своими дочерьми. Элинор часто вспоминала их, Марию и маленькую Аликс. Скучают ли они по своей матери? Сразу после рождения она их очень любила. Были даже моменты, когда она думала целиком посвятить себя им. Но вид туго спеленутых крошек вызывал у нее неприятные ощущения. Вид младенческих свивальников, служивших обязательным коконом, в котором крохам еще долго предстояло пребывать, делая там все свои естественные потребности, ее несколько коробил. Элинор решила, что, когда родится сын, она будет растить его иначе. Она будет следить за ним не спуская глаз, чтобы его ручки и ножки росли прямо безо всякого пеленания.

Элинор нежно полюбила сына, это живое воплощение ее страстной любви. Она еще не совсем оправилась после родов, когда пришло потрясающее известие. Ей хотелось вскочить и устроить великий праздничный пир с жареным мясом, песнями и балладами, чтобы отметить это событие, ясно указующее, что Бог на стороне герцога Норманнского. Генрих и Стефан сошлись лицом к лицу под Уоллингфордом и готовы были начать сражение, когда Стефан решил вместо этого поговорить с Генрихом. Будучи уверенным в своей победе и считая, что сражением проще разрешить их спор, Генрих не сразу пошел на переговоры. Но в конце концов согласился, и, ко всеобщему удивлению, в результате их встречи сражение не состоялось.

Юстас, сгоравший от нетерпения отрубить голову этому, как он выражался, выскочке Генриху и отослать трофей жене, пришел в ярость. Он называл отца трусом, рвал и метал. Он вообще отличался своей неуравновешенностью, но даже самые близкие друзья не могли припомнить у него такого припадка бешенства. «Я сам соберу средства, — вопил Юстас, — и сам проведу кампанию, которой убоялся отец. Неужели отец не понимает, что Генрих пытается забрать себе наследство?! Я, Юстас, являюсь наследником английского трона, я не буду потворствовать отцовской слабости и не дам возложить корону на голову Генриха».

Друзья пытались его урезонить, но тщетно. Он увел свои отряды из лагеря отца и приказал стать на отдых в богатом монастыре святого Эдмунда. Там Юстас призвал к себе настоятеля и потребовал открыть для него монастырскую казну. Настоятель ответил, что монастырь не располагает такими деньгами, на что Юстас сказал, что монастырь может продать свои сокровища и дать ему все необходимое для военной кампании. Настоятель обещал подумать, а тем временем спрятал казну и ответил Юстасу отказом.

Проклиная настоятеля и его монастырь, Юстас снялся с места и ушел, но недалеко. Он приказал своим солдатам самим позаботиться о своем пропитании и фураже для коней, велел забирать себе все, что им попадет под руку. Войско Юстаса пустилось очищать амбары и закрома, грабить дома и усадьбы во всей округе и, когда вошло во вкус мародерства, вернулось в монастырь. Там солдаты заставили монахов показать, где были спрятаны монастырские ценности. Захватив их, Юстас увел свое войско в ближайший замок, где решил отпраздновать свой первый успех. Там, все еще пылая гневом, он уселся за стол, чтобы вволю поесть жареного мяса. Он объявит войну Генриху Норманнскому, говорил Юстас своим подручным, он изгонит его из Англии, и очень скоро наступит день, когда сам станет королем. Поднявшись, чтобы выпить за этот день, он внезапно рухнул на пол. Стал корчиться в судорогах, но быстро затих, а когда к нему подбежали, он уже был мертв.

Вот какие новости доставили Элинор, пока она лежала, собираясь с силами после родов. Ей хотелось от радости кричать: это день славы! Юстас пал! Разве может Стефан назначить наследником своего сына Уильяма? Ведь уже объявлено, что он не годится в правители.

Наступил черед Генриха. Поразив Юстаса, Господь указал, кто достоин стать королем Англии.

* * *

Генрих свято верил в свое назначение. Известие о рождении сына, пришедшее сразу после смерти Юстаса, послужило ему предзнаменованием. Вообще в его натуре было учитывать лишь добрые знаки, а на все недобрые просто не обращать внимания. Этим он напоминал своего великого предка Вильгельма Завоевателя и считал это свойством, без которого невозможно добиться успеха. Смерть Юстаса стала для него перстом Божьим. Жители Суффолка, пострадавшие от бесчинств Юстаса, заявили, что это Господь покарал его, и если у них были какие-то сомнения, что Генрих Плантагенет должен стать следующим королем, то теперь эти сомнения развеялись.

Победа близилась.

Генрих не мог дождаться, когда снова увидит Элинор. Он скучал по ней. Пока он с ней, он остается ей верным; но он слишком страстный мужчина, и во время долгих кампаний далеко от нее он может немного себе позволить. Элинор это поймет. Генрих размышлял о женщинах. Лучше всех здесь, в Англии, оказалась опытная в любовных делах женщина, зарабатывающая этим на жизнь. Звать ее, если он не ошибается, Гикеная. Она очень забавна; знает и умеет практически все. Генрих рассмеялся, вспоминая ее. Она следовала за его войском и обслуживала исключительно его. Как это ни странно, она удовлетворяла его, а он — ее. Генрих и двух дней не мог обойтись без женщины, но если ему попадалась хорошая и в любой момент для него доступная, других он уже не искал.

Он заметил, что Гикеная стала полнеть, верный признак беременности.

— Это будет сын короля, — с довольным видом сказала она во время их очередной встречи.

— Ты слишком спешишь, — ответил он.

— Что вы, милорд, вы станете королем, когда ему еще и двух лет не исполнится.

— Слова достойны хорошей верноподданной, — сказал Генрих и выразил надежду, что это будет мальчик.

В Англии у него уже было два таких сына.

— Надо же, — удивлялся Генрих, — я настоящий производитель парней!

Ему было интересно, как теперь выглядит их мать Авис. Он жил с ней пару лет во время своего предыдущего пребывания в Англии, и она родила ему двух крепких мальчишек. Ему помнилось, что она обещала назвать их Джефри в честь деда и Уильямом в честь знаменитого предка, прозванного Завоевателем. Да, он был сильно влюблен в Авис. Сколько ему было, когда родился Джефри? Сейчас ему двадцать. Ага, пятнадцать! Уже тогда он был здоровым самцом! Вспомнив Авис, он решил увидеть ее и своих сыновей.