Элинор отвернулась.

— У нас есть дочь, — продолжал Людовик. — У нас будут еще дети… сыновья. Мы должны быть хорошими отцом и матерью для нашей дочери. Надо бы родить еще мальчика. Давай начнем все сначала.

— Я решила стать свободной. Пока мы здесь, поедем в Рим и поговорим с папой.

Людовик покачал головой:

— С нами столько всего произошло… Мы можем забыть наши споры.

— То, что произошло, я и не могу забыть, — отвечала Элинор.

Людовик понял, что переубедить королеву вряд ли удастся.

* * *

Людовик пребывал в замешательстве. Вновь его разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, он любил Элинор, с другой — ему хотелось покоя.

Он не переставал себе удивляться. Никак не мог понять, как Элинор обрела над ним такую власть. Казалось, для такого моралиста, как он, эта женщина с чувственным телом должна быть неприятной. А вышло наоборот. Присутствие Элинор его всегда возбуждало. В конце концов он пришел к выводу, что без нее он будет страдать больше, чем страдает от ее проделок. Если она своего добьется и брак будет расторгнут, ему придется еще раз на ком-нибудь жениться. Этого Людовик совсем не хотел. Он молит небо о примирении с женой. И в то же время понимал, что если освободится от ее необычной власти, если посвятит жизнь размышлениям и молитвам, то обретет умиротворение. Странно получается: сколько на свете честолюбивых людей, готовых на все ради короны, а он готов сделать все, лишь бы передать ее другому.

Письма от Сюжера из Парижа приходили одно за одним. Он писал о том, что до него дошли слухи о скандале вокруг королевы и о предполагаемом разрыве. Понимает ли король, что это может означать? Что будет с их дочерью? Лучше всего Людовику примириться с королевой, во всяком случае, до возвращения в Париж и обсуждения всего с Сюжером ничего не предпринимать.

Идея отложить дело хоть на какое-то время Людовика устраивала. Шумных споров он не любил. Лучше выждать. Всегда есть надежда, что дело как-то устроится само собой. Элинор еще слишком слаба, чтобы пускаться в скандальные любовные авантюры, подобные тем, какие ей приписывают с дядей и Саладином. Она больше его настрадалась в морской поездке, несмотря на его пленение и затем освобождение из плена.

— Не будем торопиться, — решил Людовик. — Вернемся в Париж и попробуем там найти разрешение дела, которое нас устроит обоих.

Элинор была так измучена, что с непривычной для себя покорностью согласилась.

* * *

Папа Евгений III в то время был изгнан из Рима, его резиденция находилась в Тускулуме, там он и принял Людовика и Элинор.

У папы было достаточно своих проблем, но делом могущественного и преданного церкви короля Франции он был готов заняться самым серьезным образом. По мнению папы, расторжение брака стало бы катастрофой, и он прямо сказал это Людовику. Тот, конечно же, с ним согласился.

Убедить в этом Элинор, которую папа принял отдельно от Людовика, оказалось труднее. Папа принял ее ласково и высказал глубокое огорчение характером ее трудностей, тактично напомнив, что у королевы Франции перед страной есть долг. Она не имеет права на легкое и фривольное поведение, а ее поведение кажется таковым, если она добивается расторжения брака. Зачем это ей понадобилось? Она больше не любит своего мужа? Тогда она должна молить Господа о возвращении этой любви. Она обязана всегда помнить, что ее муж — король Франции. Неужели она не видит, что благополучие Франции тесно связано с жизнью ее короля и королевы? Ее долг любить мужа и дать стране наследников.

Элинор указала на то, что они с Людовиком состоят в кровном родстве: он приходится ей четвероюродным кузеном. Не удивительно, что в их браке родился только один ребенок!

Папа вновь напомнил о ее долге. Добиваться разрыва брачных уз с Людовиком грешно. Это неугодно Богу, а с учетом ее недавнего поведения, если слухи не ложны, ей, как никому другому, нужно Его снисхождение.

Святой отец говорил очень убедительно. А он еще — высшая духовная власть, и сама обстановка папского престола оказывала свое влияние. При этом красноречиво говорилось о долге каждого, о вечном проклятии тех, кто его нарушает, и райском блаженстве его исполнивших. Надо сказать, что Элинор еще нездоровилось, ее силы оказались подорванными. В итоге она оказалась на коленях с мольбой о прощении и обещанием вернуться в супружеское лоно.

В тот вечер в папском дворце она разделила брачное ложе с Людовиком, и это было словно Божьим благословением: по пути в Париж она обнаружила, что снова беременна.

* * *

Беременность ее немного успокоила. Она с удовольствием занималась маленькой Марией, пробудившей в ней сильные материнские чувства, даже ее самое удивившие. Они отвлекли от горьких воспоминаний, и былые печали забылись.

Отношения с Людовиком лучше не стали, она сердилась, что ее заманили обратно в супружеское лоно. Часто думала, что произошло бы, не поддайся она на уговоры папы. Конечно, вышла бы замуж за другого. С ее красотой, чувственностью и богатыми владениями женихов у нее было бы предостаточно. Какая женщина может предложить больше? Вспоминала Раймона и гадала, как обернулось бы дело, если бы рассталась с Людовиком и вышла за Саладина. Любовником он был восхитительным, видимо, благодаря тому, что чужеземец, да еще вдобавок неверный. Но в душе она предпочитала все-таки Раймона, своего дядю. Может быть, потому, что они так хорошо понимали друг друга. Без сомнения, он самый прекрасный из всех мужчин, каких она знала или даже узнает потом.

Она слышала, что дядя не оставил своих планов отогнать сарацин от Антиохии, стоящей на пути в Иерусалим, и решил выступить против них один, без союзников, на поддержку которых так рассчитывал. Элинор от всего сердца желала ему удачи. Раймон полностью ее убедил в необходимости обезопасить эту область для христиан, не только для будущих паломников, но и для него самого, чтобы удержаться в Антиохии. Впрочем, сейчас это ее не очень занимало; вынашивая ребенка, она пребывала в тихой безмятежности.

Наконец пришел день, и Элинор произвела на свет дитя. Опять девочку! Людовик сильно огорчился. Родись сын, это было бы знаком его примирения с Господом. Крестовый поход оказался полной неудачей и по затратам. Проку от него оказалось так мало, что лучше было бы вообще не ходить. Крики горящих заживо в Витри по-прежнему звучали у него в ушах; он почти потерял свою жену, позволив открыться в ней такой необузданной чувственности, которая неминуемо приведет ее к беде. Поход горьких разочарований. Однако он перенес страдания и за это надеялся получить от Господа милость и отпущение некоторых грехов. Рождение сына означало бы, что Господь смилостивился. Но родилась дочь!

Элинор, напротив, это вовсе не огорчило. Наследница Аквитании не разделяла общего мнения о превосходстве мальчиков. Она своей маленькой дочкой осталась довольна. Крошку окрестили Аликс.

* * *

На какое-то время Элинор целиком отдалась радостям материнства. Она позвала к себе маленькую Марию, показала ей новорожденную и так наслаждалась общением с детьми, что окружающие только дивились.

Но это не могло продолжаться долго. Пока она поправлялась после родов, материнские заботы и радости были ей желанны. Она уже задумала сочинить песню о своих материнских чувствах, сравнимых разве что с ожиданием любви. Элинор рассчитывала родить много детей, и мальчиков, и девочек. Но не от Людовика, естественно. Мысль о новом муже пока оставлена, но она к этому обязательно вернется.

До Элинор дошла ужасная весть: в боях в окрестностях Антиохии убит Раймон, и сарацины послали его голову багдадскому халифу. Элинор выслушала известие с широко раскрытыми от ужаса глазами. Раймон убит. Она вспоминала гордо вскинутую голову, его прекрасную голову, которую столько раз ласкала! Она любила Раймона. Они одной крови. Он значит для нее больше, чем просто любовник.

Ах, будь Людовик мужчиной, будь он верен долгу христианина и сразись он бок о бок с Раймоном, этого не случилось бы. Тут же припомнилось унижение, с каким ее увезли из Антиохии, по существу, похитили. Как после всего этого можно думать, что она способна продолжать безмятежную жизнь с человеком, который так с ней обошелся! Она будто очнулась от летаргического сна, в коем пребывала после того кошмарного морского путешествия в Неаполь, когда пришлось столько пережить, что все силы оставили ее.

— Кто тебе это сказал, — спросила она фрейлину, сообщившую эту страшную новость.

— Тьери Галеран, ваше величество. Он сказал, что вам захочется услышать об этом.

Галеран! Этот презренный евнух! Полумужчина! Достойный компаньон Людовика! Ах, он подумал, что «ей захочется услышать»! Он получает удовольствие, заставляя ее страдать! Это он выслеживал их с Раймоном и доносил все Людовику.

«Я тут не останусь, — сказала себе Элинор. — Уйду от Людовика».

* * *

Чем больше она думала об этом, тем тверже становилось решение. Она не должна была дать папе уговорить себя вернуться в постель к супругу. Это случилось против ее воли, и если бы не болезнь, она ни за что бы не уступила. Эта морская поездка обошлась ей даже дороже, чем она думала; она осталась с ненавистным мужем, и теперь у нее две дочери.

Элинор снова собралась поставить вопрос о расторжении брака. Ей и в голову не пришло, как не вовремя сейчас все это затевать. Людовика со всех сторон окружили неприятности. Во-первых, брат короля Робер, самонадеянный молодой человек, не перестававший сетовать на судьбу за то, что родился после Людовика, хотя больше подходил для роли короля, стал ездить по всей стране и созывать народ под свои знамена. Он уверял людей, что способен править Францией гораздо лучше Людовика; он силен, а брат — слаб и занимать трон он не должен. Робер, впрочем, претендовать на него раньше тоже не мог. Да кто знал, что обыкновенная свинья отнимет у старшего брата жизнь, корону и земную славу! Одним словом, Франция нуждается в настоящем короле. Робер полагал, что на благо нации Людовика надо свергнуть, отправить обратно в церковь, а королем сделать его, Робера.