Наталья Осис - Начальник Нового года

К сожалению, Кира шутил. Или к счастью.

– Лучше не надо! – засмеялась Тина.

– Тогда давай теперь я тебя буду слушать, – предложил Кирилл.

– Ох, это долгая история… – испугалась Тина, которой давно ничего такого не предлагали.

– Времени у нас много. – Кирилл кивнул на окно, за которым шел снег.

Тина кивнула, устроилась поудобнее и начала рассказывать.

Густой снег валом валил на землю. В этом снегу Макс шел, держа Катю за руку, и был уверен, что ступает по облакам. Иногда сквозь снег проступало здание или дерево – и тут же пропадало из вида. В очертаниях вереницы сугробов смутно угадывались горбатые спины машин. То тут, то там неожиданно вырастал целый лес елочных базаров, и укутанные продавцы, нахохлившись, неподвижно сидели под своими елками.

Каждые пять минут Макс останавливал Катю, притягивал к себе и целовал в тугие холодные щеки. Тогда снег начинал идти быстрее. Катя запрокидывала голову и смеялась. Макс крепко держал ее и сдувал с ее ресниц снежинки.

Редко-редко мимо них проходил заснеженный пешеход, но каждый раз он был как будто из другой сказки и шел мимо, не замечая Макса и Кати.

Они шли целую вечность по старым улицам и переулкам. Одни Макс не помнил, другие – не узнавал. И вообще, если бы у него вдруг спросили, что это вокруг него, где он находится и в каком времени все это происходит, то он не сумел бы ответить, поскольку в глубине души был уверен, что чудесная Катя знает тайну волшебной дверцы, ведущей в другой мир, где все по-другому. И сейчас они были с Катей в необыкновенном городе, где не гудят машины, не мигают рекламы, не толкаются прохожие, не шумит Садовое… Может, здесь и Садового нет – Макс нисколько не удивился бы, если бы в Катином мире его и вправду не было.

Прямо перед ними вырос огромный дом, они зашли внутрь и долго топали, сбивая снег, по просторной и светлой лестнице. Катя вертела Максом как хотела, отряхивая его куртку сзади и спереди. Белые пальчики Кати проворно побежали вверх по теплому дереву перил, и Макс потопал следом.

Видимо, он очень громко топал, потому что на одной из площадок высунулась из двери старушка с белыми как пух волосами, спросила: «Катенька?» – и больше ничего не спросила. А Катенька только засмеялась и сказала: «Это со мной, Анна Афанасьевна! Это Макс». Макс просто раздулся от гордости, но все-таки пожалел, что у него не было каких-нибудь катиных сумок – показать этой Анне Афанасьевне, что он при деле: сумки несет.

Катя толкнула высокую коричневую дверь, а потом втолкнула внутрь Макса, который как раз сообразил, что можно не останавливаться, чтобы поцеловать Катю, а просто поднимать ее и держать на весу, целуя куда попало. Когда она начинала брыкаться, он счастливо хохотал. Опускал ее на землю, чтобы она сделала два-три шага, и потом все начиналось сначала.

– А тут что? – спросил Макс, оказавшись в старой-престарой квартире. В прихожей Макса поразил старинный диван с резной деревянной спинкой и увесистый черный телефон на специальном столике. Больше в сумраке прихожей ничего не было видно. Из-за приоткрытой двери сочился слабый белый свет.

– Тут я, – сказала Катя, – живу.

– Одна? – уточнил Макс. А то мало ли что?

– Одна, – ответила Катя. – Раньше с бабушкой, а теперь одна.

– Мне уж-жасно жалко, что я не могу по всей форме представиться твоей бабушке, – искренне сказал Макс и угадал. Катя подошла к нему близко-близко (Макс перестал дышать), крепко взяла его двумя руками за виски и поцеловала так, что у Макса зашлось сердце. Прозрачный белый мир, сотканный из невесомого снега, куда-то делся, под ногами у Макса разверзлась земля, и его сердце стало падать туда, вниз, и он – вслед за ним. Он то летел в глубоком колодце, то пробирался в темной кроличьей норе, то летел по наклонному туннелю, то снова падал в бездонный колодец. А когда он наконец приземлился на кучу сухих листьев (нет, все-таки на постель, кажется), то от всего этого долгого, как жизнь, путешествия у него осталась одна только фраза: «У меня очень смешные трусы, поэтому закрой глаза и не смотри, как я их снимаю». Макс прокрутил эту фразу в голове два или три раза, пока до него дошел смысл (интересно, я послушался или нет?), а потом он расхохотался.

Катя вытаращила на него и без того огромные глаза:

– Ты что?

– А теперь покажешь смешные трусы?

– Ни за что! – твердо ответила Катя и спряталась обратно под одеяло.

– Тогда давай так, – предложил Макс, – я сейчас пойду варить нам кофе, кстати, это позор, я даже не знаю, что ты любишь, кофе или чай? Ты что любишь?

– И то, и другое, не отвлекайся!

– А, да! Так вот, ты их сейчас положишь в конверт, мы его запечатаем, поставим дату и торжественно откроем через десять лет. Если хочешь, можем пригласить гостей, и я прилюдно скажу, что их видел и, несмотря на них…

Тут Катя выскочила из постели и побежала затыкать Максу рот своей маленькой беленькой ладошкой, а пол под Максом опять провалился и долго не возвращался на место.

– Начинаем сначала: у тебя есть большой конверт?

– Подожди, было не так: ты спрашивал, что я больше люблю, чай или кофе, и шел варить и то, и другое.

– Хорошо, – послушался Макс, – ты что больше любишь, чай или кофе? Я пошел их варить.

– Кофе все равно нету! – крикнула Катя ему вслед.

– А ты пока ищи конверт! – тоже крикнул он ей из коридора.

Катя, конечно, не могла жить в обычной современной квартире. Она могла жить только в таком вот старом доме, где каждая вещь была не просто вещью. И с каждой, конечно же, связана какая-нибудь история. Макс потрогал хрустальную розетку на темном трюмо – в розетке наивно поблескивало одно-единственное тоненькое серебряное колечко. (Отведу ее к Картье и не выпущу, пока она эту розеточку не набьет доверху!)

На кухне Макс нашел великолепный старинный буфет, забитый прекрасной посудой, немного чая в жестяной коробке, горбушку хлеба и… ничего кроме. Он специально закрыл и снова открыл дверь холодильника, но там все равно ничего не появилось. Маленький, старенький, кругленький холодильник ЗИС старательно трясся всем своим железным, перекованным из танка телом, обеспечивая холод для любимой хозяйки, но ставить в этот холод было решительно нечего.

Макс пошел под вешалку у входной двери (проверить одну мысль). Так и есть! На вешалке висело одно пальто, а под ней стояли новенькие ботинки и пара старых башмаков как будто с картины Ван Гога. Макс перевернул один из них и не увидел подметки – о, старый знакомый! Он присел на корточки и заглянул в обувной шкафчик. Как он и думал: пара туфелек со сточенными каблучками и поношенные сандалии.

Катя была настоящей Золушкой. Она жила в крайней бедности. У Макса сжалось сердце, но он сразу же утешил себя, представив, сколько всего он сможет накупить для своей Катеньки. Он только не знал, откуда все-таки начинать – с Картье или с обувного магазина?

– Кать, неужели этот телефон работает? – крикнул он.

Ответом ему был горестный вопль из комнаты:

– Телефон! И за телефон ведь тоже!

– Не понял, – тихо сказал сам себе Макс.

В комнате между тем быстро шлепали босые ноги по голому полу, что-то рушилось, потом просто падало, и вот уже Катя плюхнулась прямо на пол у его ног, лихорадочно напяливая ботинки.

– Работа! Деньги! Платежки! А еще и телефон! Нет, ну как? Как я могла? – приговаривала она.

– Кать, ты старые ботинки надела. – Макс смотрел на нее сверху вниз и ничего не понимал.

Катя, сидя на полу, повернула уже надетый на ногу ботинок подошвой вверх и полюбовалась на толстый шерстяной носок.

– Вот видишь! Опять парадокс! Получается, что мой начальник прав: я идиотка!

Катя принялась расшнуровывать старые ботинки, надевать и зашнуровывать новые.

– Этот твой начальник – идиот! – обиделся за Катю Макс.

– Совершенно верно! – подняла палец Катя. – Но когда он оказывается прав, образуется парадокс. Понятно?

– Не очень.

– Так, все! – Катя поднялась с пола и потопала крепко зашнурованными ботинками. – Ты, конечно, не поймешь, но это катастрофа – то, что я вдруг убежала с работы. Деньги за эту работу нужны позарез. Причем еще вчера. А работу я недоделала….

Катя внезапно остановилась на полуслове, взгляд соскользнул с Макса и… Она исчезла и тут же опять вернулась с небольшим рисунком в рамочке.

– Какое счастье, что я сделала паспарту и рамку! Вот! Сейчас отдам и посмотрим, что будет! – говорила Катя совершенно непонятные вещи.

Макс аккуратно вынул у нее из пальцев рисунок в рамке, повернул, чтобы рассмотреть получше, и сразу же увидел свое собственное лицо. Там были еще дерево и другие лица, но в центре был именно он, Макс, и в этом не могло быть никаких сомнений. А еще это было невозможно красиво.

Макс не знал, что сказать.

– Э-м-м-м, – сказал он. И еще помотал головой. Все это не могло так сразу уложиться в его голове.

– Ну да, – ответила ему на это Катя. – Но теперь это не просто эскиз, а моя надежда не остаться без телефона и горячей воды. Все, пока, я убежала!

– Как убежала? Подожди, а картина? Ты куда ее? Зачем продавать? Давай я куплю, если тебе так хочется продать.

– Это не шутки, – строго сказала Катя и отобрала у него рисунок, – и мне не хочется. Ты дверь просто захлопни, когда будешь уходить, – добавила она.

И тут только Макс сообразил, что до сих пор стоит в одних трусах.

– Зато у тебя очень симпатичные трусы, – сказала ему на это Катя. – Ты даже не представляешь себе, до чего же здорово, что на тебе оказались такие милые, симпатичные трусы.

– Кому ты хочешь продать этот рисунок? – сообразил наконец Макс.

Но Катя только улыбнулась, вышла и закрыла за собой дверь.

– Как я могла забыть? – сказала по инерции Катя куда-то в пространство.

Снег больше не шел, он просто лежал теперь везде, во всем божьем мире, и веселил душу.